А из-за двери уже слышна тяжёлая кавалерийская поступь: Зимин и Медведев вваливаются в комнату в облаках пара.
— Господин поручик, пора! — рычит Медведев, а Зимин, ещё не привыкший к офицерскому чину, величает Мейера "вашим благородием".
Они уходят, уводя с собой воскресшего Галлиулу, для которого Зимин уже раздобыл подходящего коня и бурку. Мои штабные офицеры переходят в соседнюю комнату — там им подали обед. Мы с Масловским остаёмся наедине. В углу, у печки топчется всё ещё Лебедев. Этот то и дело оглядывается на окно. Там Медведев, Зимин и Мейер садятся в сёдла.
— Что ты, Пашка, будто на девок засмотрелся? — спрашиваю я.
— Смейтесь сколько вам угодно, Николай Николаевич, а только, зная, к чему дело склонится, я уж и коня себе приготовил…
— Когда же успел?
— Вы же наш обычай знаете: ежели что особенно надо, так то всегда успеется. И ещё вы знаете, как я Адама Иосифовича уважал. И мечту его светлую уважал. Я Адама Иосифовича ставил выше, чем его друг — поручик Мейер, который Адама Иосифовича собачьей кличкой величал.
— Собачьей кличкой? Как это? — рассмеялся Масловский.
— По Чехову, Дамкой…
— Как-как?..
Масловский хохотал в голос, а я принял решение:
— Ступай, Павел. Догоняй честную компанию, да чтобы к завтрашнему утру вернулись. Как-никак мой Адамчик не просто какой-то там… а почётный гражданин города Костромы и пал смертью храбрых…
— И мечта у него была…
— Ступай-ступай! С Богом! О мечтах потом…
Глава девятая
МЫ — РУССКИЕ!
(рассказ артистки цирка, гипнотезёрки и разведчицы Амаль Меретук)
Эрзерум — паршивый городишко, представляющий собой лабиринт кривых, плохо мощённых улиц, которые столь узки, что не везде видно небо. Из-за дурно работающей канализации вонь стоит неизбывная. В целом Эрзерум слишком похож на литературные описания средневекового Парижа. Кому же может такое понравиться? Дело могли бы поправить пейзажи окружающих городишко гор. Припомните наш Пятигорск или Владикавказ. Чистый прозрачный воздух, чистая вода, мягкая зима, не слишком жаркое лето — одним словом, климат прекрасный. К красотам природы прилагается плохо повинующееся властям разношёрстное население, отчасти плутоватое и почти поголовно воинственное. Я родилась с тех прекрасных местах и знаю, о чём говорю.
Эрзерум также со всех сторон окружают горные кряжи, однако пейзаж в зимнюю пору всегда туманен. Кажется, будто густые кучи облаков сползли с окрестных гор и опустились на крыши приземистых построек, создав своеобразный купол, не позволяющий чистому воздуху проникать на эти улички извне. Но порой случаются такие ночи, когда невесть откуда взявшийся штормовой ветер плачет и стонет в печных трубах, стучится в ставни, затягивая оконные стёкла сплошной изморозью. Такой ветер загоняет смрадные эрзерумские туманы на верхушки окрестных гор, где они и остаются до поры. А ты, проснувшись после ураганной ночи поздним зимним утром, обнаруживаешь воздух свежим, небо чистым, а под ногами вместо обычной грязи хорошо промороженные кочки.
Всё время моего пребывания в Эрзеруме я была всецело озабочена соображениями собственной безопасности, возвращаясь к мыслям о Ковшихе лишь время от времени.
Что может быть важнее собственной безопасности для человека такого, как я, с двойным дном?
Как позаботиться о себе, когда мир стоит на пороге больших потрясений, когда на относительно спокойную жизнь — а моя жизнь при "дворе" Камиля-паши была преисполнена спокойного благолепия — провидением отведено не более двух лет?
Конечно, у меня за подвязкой всегда припрятан вариант для маневра при самом плохом раскладе. А если б не так, то я, пожалуй, и не взялась бы. Но эрзерумский расклад лично для меня был наиболее благоприятным. Совсем иное дело — Адам. Тщеславие и страсть к опасным приключениям привели его к гибели. Геройская гибель на поле брани — что может быть пошлее, особенно если речь идёт о XX веке? Ещё хуже, из того же ряда — мученическая и безвестная смерть. Всё это не для Амаль Меретук, о нет! Амаль Меретук желает и может благополучно выживать при любых обстоятельствах. Разве не для этого дано ей ВИДЕНИЕ?
Итак, Камиль-паша, уверенный в том, что до наступления тепла, когда снег растает и весенняя влага просочится через почву в земные недра, бурных боевых столкновений на эрзерумском театре не будет, отбыл в Стамбул. Там он занимался устройством своих личных и семейных дел, уделяя мне внимание лишь в форме частых, наполненных нежностью писем. Среди прочих уверений, он клялся мне в том, что не расстаётся с моим подарком — поразительно безвкусным медальоном, изготовленным в одной из эрзерумских мастерских. Ответными письмами я уверяла его в своей особенной преданности и делу младотурецкой партии, и ему лично. Являясь женщиной здравомыслящей, я и думать забыла о доме на берегу озера Кючюкчек-мендже и в каждом письме умоляла Камиля-пашу не возвращаться в край высоких сугробов и обледенелых гор, именуемый Турецкой Сибирью.
Право слово, к чему мне зависимость от турецкого паши, недвижимое имущество в городе, где мне никогда не жить? В память о Камиле-паше у меня осталась небольшая коллекция украшений из золота — паша по местному обыкновению покупал мне что-нибудь каждую субботу, — которые при умелой реализации могли составить небольшое состояние в любой из европейских валют. Кроме того, в Трабзоне тоже было припрятано кое-что на всякий случай. И вот этот случай как раз настал, но до Трабзона надо ещё добраться…
К тому же, прежде чем отправиться в Трабзон, надобно встретиться ещё раз с русским генералом, да и Ковшиха надо проводить в дальний путь — не пустой человек, богобоязненный. Нехорошо оставлять его тело неприбранным на съедение падальщикам или хоронить безвестно в братской могиле. Бурный был человек, многосмысленный, нажил денежное состояние, а семьи и наследников не имеет, хоть и еврей.
Снедаемая нерешительностью и сомнениями, призвала я на совет своего возлюбленного подбеска и тот, под особо причудливый карточный расклад, посоветовал не совсем несообразное, а именно: выйти замуж за военного человека, за русского офицера. Перед тем как насоветовать, долго и красноречиво пугал всевозможными бедствиями: войну, революцию, голодомор — всё в кучу собрал так, что трудно и поверить лукавому. Да я бы и не поверила, если б не обстоятельство, известное мне с младых лет: склоняя человека к вранью, сам бес не врёт никогда. А что до встречи с офицером, то находясь вблизи театра военных действий, сделать это проще простого.
После разговора с подбеском никакого плана у меня не возникло. Я действовала скорее по наитию, чем по расчёту, и для начала съехала из апартаментов Камиля-паши в небольшую квартирку, где и произвела подсчёт своих ресурсов. Результаты опечалили меня несказанно: достойные поминки, доставка тела в Кострому и прочие погребальные расходы оставят меня совершенно без средств. Убиенный Ковших возможно и наверняка оставил мне что-то. Значит, предстоит волокита с поверенными и прочими спиногрызами, а возможно, и судебная тяжба с его наследниками. Поиск справедливого решения — долгий путь, а мне после полной победы русского оружия и скоропалительного отъезда Камиля-паши следовало позаботиться о заработке. Но как заработать артисту в заштатном Эрзеруме? Долгие раздумья и скорбь всегда утомляют меня. В поисках радости от глотка свежего горного воздуха я отправилась на прогулку, благоразумно прикрыв фигуру традиционной одеждой мусульманок, именуемой чадрой.
Гуляя по улицам Эрзерума от одной лавки к другой в сопровождении приданного мне квартирной хозяйкой мальчика, торгуясь, продавая, покупая и производя обмен, я узнала о прибытии в Эрзерум штаба генерала Юденича в сопровождении двух полусотен 1-го и 2-го Кизляро-Гребенских полков, интендантской роты и военного оркестра. К вечеру мне стало известно и место расположения штаба, возле которого грозные бородачи несли караульную службу с примкнутыми к эфесам шашек штыками.
