Елена побледнела, но хладнокровно разобравшись во всем, она пришла к убеждению, что предположения короля о яде неверны, и поторопилась его успокоить.
— Ваше величество, — произнесла она, — в этом напитке ничего не было, потому что я не могу допустить мысли о таком преступном замысле; а затем яд, если уж необходимо произнести это страшное слово, никогда так медленно не действует.
— Ты ошибаешься, — с живостью прервал король. — Вопрос этот меня интересовал, и я много читал по этому поводу. Есть яды, которые действуют в продолжение нескольких лет, а Тольтини ведь итальянец.
Поникнув головой, король продолжал:
— Не будем говорить об этом. Может быть мои подозрения напрасны. Морштын говорит, что я сам себя отравляю нездоровой пищей. Но чем? Рыбой, раками, которых я так люблю?
Елена повела плечами, не желая продолжать разговора на эту тему, так как в эту минуту старый Браун медленным тяжелым шагом вошел в комнату. Это не был человек науки, книговед, изучивший Гиппократа и Галена, но это был опытный, неоценимый практик, быстро улавливавший все симптомы болезни, незаметные для других, и правильно предсказывавший исход.
Елена торопливо направилась к нему навстречу со словами:
— Я обращаюсь к вашей помощи: король решил стать во главе войск и пойти вместе с ними против неприятеля. Разве это допустимо? При его состоянии?.. Взгляните на него…
Браун, поправив свой парик, флегматично произнес:
— Мне кажется, что даже при наибольшем желании его величество не сумеет этого сделать, так как у него не хватит сил. Надо раньше окрепнуть… Необходимы правильный образ жизни, диета…
Михаил нетерпеливо махнул рукой.
— Вы мне постоянно об одном и том же твердите, — сказал он. — Я вас слушаюсь; но разве мне легче стало? Ни капельки. Дайте же мне испробовать какое-нибудь другое средство: движение, свежий воздух, душевное успокоение; ведь я болен от тревожных переживаний.
Браун незаметно пожал плечами.
— Ваше величество, — начал он…
— Я ни о чем слышать не хочу и не могу, — прервал его король. — Поверьте мне, что хуже, чем теперь, быть не может, и мне нечего терять. По целым дням я ощущаю какой-то внутренний, ничем неутолимый голод… Я много ем, а затем наступают непрерывные боли…
— Я предостерегал вас от еды, — шепнул Браун.
— Но ты не знаешь того, что я испытываю когда голоден, — сказал король, — безумие тогда овладевает мною… Я должен есть, так как только во время еды я не чувствую боли.
Доктор прислушивался и покачивал головой.
Михаил внезапно замолчал, наклонил голову и протянул Елене стакан. Последняя вопросительно посмотрела на Брауна, который, заметив на другом столе сахар и лимон, сделал утвердительный знак, хотя и этот напиток он не особенно одобрял.
— Но о поездке в Хотин, или в Каменец, или иное место не может быть и речи, — сказала жена Келпша.
— Не следовало бы больше говорить об этом, — подтвердил врач.
Король нахмурился и, обратившись к Брауну, сказал:
— Вы будете находиться при мне и вовремя сумеете помочь, если болезнь начнет прогрессировать.
Браун со вздохом ответил:
— Эта поездка состояться не может.
На эти слова король, улыбаясь иронически, возразил:
— Ты, значит, не веришь в мою силу воли, но ты увидишь и убедишься в ней.
— Это абсолютно невозможно, — закончил Браун и, подойдя к королю, взял его исхудавшую руку и долго прислушивался к пульсу.
На лице его выразились печаль и тревога, и он медленно, опустив руку Михаила, отошел на несколько шагов и молча вышел из комнаты.
Встревоженная Елена не возобновляла разговора об отъезде короля. Михаил, стараясь казаться веселым, начал рассказывать о пребывании жены Собесского во Франции, о которой шли разные слухи, об охлаждении мужа к ней, об отъезде обоих из Польши. Спустя некоторое время, Михаил встал и начал прощаться с хозяйкой дома.
— Ваше величество! — молвила она. — А ваше путешествие?
— Это дело решенное, — холодно возразил король, — ив дороге найдется место, куда лечь, если сил не хватит… — Избегая продолжения разговора, король ушел.
Елена, которую королева с недавних пор под разными предлогами несколько раз приглашала к себе, в тот же вечер послала просить у королевы аудиенции. Ей казалось, что может быть Элеонора сумеет удержать мужа от задуманного похода.
Аудиенция была назначена с поспешностью, не проявлявшейся раньше, и Элеонора приняла ненавистную ей жену кравчего, так мило и сердечно, как желанную гостью.
— Ваше величество! — сказала посетительница, — я узнала от вашего супруга, что он решил поехать к войскам, и мне казалось, что я должна доложить вам об этом, так как, по мнению доктора Брауна, состояние его здоровья не позволяет даже думать о такой поездке.
— Я еще ничего об этом не знаю, — произнесла королева. — Но я принимаю в короле горячее участие: я спрошу его об этом и постараюсь его отговорить, так как он в самом деле за последнее время слишком ослабел. Возможно, что Браун преувеличивает серьезность его болезни, но и другие врачи предписывают ему полный покой. Сумею ли я только повлиять на него? Ведь он не всегда исполняет мои просьбы, — добавила она с иронической улыбкой, — но это не помешает мне исполнить мой долг.
После некоторого размышления она продолжала:
— Во всяком случае, если король упорно настоит на своем, я вместе с ним поеду; я должна быть при нем и охранять его здоровье.
Елена замолкла, а королева продолжала говорить о здоровье короля, об его образе жизни, о том, что состояние его ухудшилось за последние дни, и вообще старалась проявить необыкновенную заботливость по отношению к мужу.
Через некоторое время жена кравчего ушла, отвесив королеве глубокий поклон.
На следующий день ни для кого во дворце не было тайной, что король готовится к отъезду. Были отданы распоряжения о приготовлении экипажей, шатров, о сборе лошадей и созыве полков, которые должны были сопровождать короля. Молодежь радовалась предстоящему походу, старики же предвидели в нем что-то опасное.
— Какой же он воин? — ворчал старший конюший Терчак. — Ему и двух часов не высидеть в седле. Ему под стать безногая лошадь, так как кляча и та трясет, а он никакой тряски не переносит.
Француз повар, узнав о готовящемся отъезде, составлял длинный список разных необходимых припасов, так как король был очень требователен, и ему трудно было угодить.
Окружающие с недоверием относились к новой затее короля; все видели, как он истощен, как, опираясь о палку, еле двигает ногами, часто останавливаясь, чтобы отдохнуть, и как его утомляет всякое более быстрое движение.
Ни протесты Брауна, ни беспокойство жены кравчего не влияли на короля, и он не только не изменял отданных распоряжений готовиться к походу, но ежедневно осведомлялся насколько приготовления близятся к концу и торопил отъездом.
Для королевы предполагаемый поход был на руку, так как ей представлялся случай показать свою заботливость и внимание к интересам мужа.
Она начала с того, что во время обеда спросила мужа, действительно ли он решил присоединиться к войскам и готовиться к отъезду.
Немного удивленный необычным интересом, проявленным ею к его особе, Михаил после некоторого молчания холодно ответил, что должен поехать в армию.
— Но доктор Браун находит это недопустимым, — быстро ответила Элеонора. — Узнав о сделанных вами распоряжениях, я не хотела им верить и посоветовалась с врачом, но Браун категорически высказался против вашей поездки.
— Я не изменил бы своего решения, если бы мой отъезд был сопряжен даже с опасностью для жизни, — холодно ответил король, — так как бывают случаи, когда долг — выше жизни.
— Тогда позвольте и мне, ваше величество, — прервала королева, — исполнить свой долг и поехать вместе с вами, так как я не могу отпустить вас одного в таком болезненном состоянии.
Удивленными глазами король взглянул на жену и продолжительное время хранил молчание.
— Цель этого путешествия — не развлечение, — произнес он тоном, в котором слышались нетерпеливые нотки. — К тому же, для вас, даже и при вашем здоровом организме, оно также недопустимо, как и для меня, человека больного. Я мужчина и привык к лишениям, а опасность меня не пугает.
— Если вы не боитесь за себя, то не беспокойтесь и за меня! — воскликнула королева с легко разыгранной страстностью. — Я прошу и требую вашего согласия.
Король вторично взглянул на нее с удивлением и довольно сухо ответил:
— Я не могу согласиться на это.
— А я не могу уступить вам, — добавила королева, и на этом разговор их окончился.
Михаил, возвратившись в свои комнаты, долго размышлял о перемене, происшедшей в Элеоноре, в которую он, несмотря на свою доверчивость, не особенно верил. В голосе, во взгляде, в каждом движении этой женщины, старавшейся так искусно показать свою привязанность, было что-то фальшивое, притворное.
