Особенно трудными были первые дни. Словно в тумане жил тогда Василь. В тумане тяжелом, беспросветном. Несколько раз даже появлялась мысль бросить всё и бежать куда-нибудь в Причерноморье. Но выдержал. Почти каждый вечер, возвращаясь с бегового поля, они с соседом садились у окна и мазали свежим салом спины, исполосованные длинной плеткой вахмистра.
Была суббота. В гусарском полку проходили занятия по изучению частей и порядка сборки карабина.
Капрал, который проводил в полуэскадроне учения, стоял под навесом, казаков же выстроил в две шеренги, поставив прямо под дождем.
Прошло больше часа. Болели ноги, ныла поясница, но никто даже и шевельнуться не решался. Эти стояния были ещё одной мукой из числа тех, которые выдумывал для новичков изобретательный капрал, прозванный солдатами за свой тонкий голос и придирчивый нрав «Щенком». Монотонно, словно длинную, надоевшую молитву, повторяли гусары вслед за капралом непонятные названия частей карабина, которого новички ещё и в глаза не видели: «дуло калибровое со штыком», «курок иголочный со скобой и язычком». При каждом новом наименовании капрал загибал на левой руке сразу по два пальца. Когда занятия уже подходили к концу, позади строя, на дорожке, ведущей к штабу, появилась высокая фигура в синем плаще. Узнав в ней командира полка поручика Кологривова, капрал выскочил из-под навеса и забежал во фланг, чтобы подать команду «налево кругом», но поручик движением руки остановил его и пошел дальше. Он уже поравнялся с последним гусаром полуэскадрона, как вдруг остановился. Капрал повернул строй и, браво, по-казачьи звякнув шпорами, отрапортовал ему. Не слушая рапорта, Кологривов придирчивым взглядом окинул неподвижную стену синих доломанов.
— Это новые?
— Так точно, второй полуэскадрон пятого эскадрона. Солдаты в большинстве старые, но гусарская служба для них суть новая. Десяток человек есть из рекрутов.
Кологривов подошел вплотную к строю и остановился напротив Озерова.
— Из какого полка?
— Каргопольского карабинерского полка их высокоблагородия полковника Гурьева, — не моргнув глазом, ответил Василь.
— Командиром роты кто был?
— Их благородие капитан Станкевич.
— Увидим сейчас, чему вы научились в карабинерном полку. Всем внимать! Порядок заряжения карабина после первого залпа?
— Взять карабин к ноге, наклонить дулом к себе, скусить патрон, насыпать порох на полку, закрыть полку… — четко выпалил Василь.
— Кто командир корпуса?
Хотя поручик бросил этот вопрос через плечо, уже шагая вдоль строя, Василь понял, что он спрашивает его.
— Кавалер ордена Белого Орла, их превосходительство генерал-лейтенант Кречетников.
Кологривов насупился: казалось, он был недоволен быстрыми и точными ответами солдата. Он замедлил шаг, остановился на правом фланге перед широкоплечим гусаром с толстыми, по-детски оттопыренными губами и наивными голубыми глазами. Тот ел глазами начальство, пытаясь сдержать нервную дрожь. Это был донской казак из новоприбывших. Тупой от природы, за эти две недели он окончательно утратил всякий здравый смысл.
Капрал совершенно сбил его с толку. Началось это с того, что на третий день по прибытии, когда капрал проводил занятия по словесности, на его вопрос: «Кто является врагами государства Российского?» — наученный каким-то гусаром новобранец в конце перечисления после «турок и конфедератов» добавил еще одного: «капрал Щенок». С тех пор не проходило дня, чтобы капрал не оставлял нескольких синяков на лице бедняги гусара.
— Карабин знаешь? — резко спросил Кологривов.
Гусар мотнул головой, будто хотел удержаться от икоты, и дрожащими губами залепетал:
— 3-знаю. — Он смотрел на капрала, а тот, побаиваясь не меньше его, грозил ему глазами и загибал по два пальца на левой руке.
Гусар растерялся ещё больше и зашевелил толстыми, посиневшими от страха губами, повторяя что-то про себя.
Кологривов поправил плащ и обратился к гусару:
— Как титулуется государыня императрица?
Казак моргнул сразу обоими глазами и рявкнул одним духом:
— Курок иголочный со скобкой и язычком.
На какое-то мгновение все оторопели. И вдруг страшный удар в челюсть свалил гусара на вторую шеренгу.
— Он новобранец, два месяца… — но дальше Василь не успел ничего сказать.
Его сосед, веснушчатый пучеглазый казак Кирила, прикрыл Василю рукой рот и со страшной силой стиснул локоть.
— Дурень… запорют, — зашептал он.
На счастье Василя, Кологривов не услышал его слов. Приказав капралу доложить командиру эскадрона о наложении на «нерадивого болвана гусара» десяти суток ареста со стоянием в полной выкладке около стены по два часа ежедневно и пяти суток ареста на капрала, Кологривов не спеша пошел по дорожке. А капрал, ругаясь на все заставки и грозя спустить с новобранца «семь шкур», повел гусар.
Возвращаясь из березовой рощи, куда вместе с другими гусарами они каждый вечер ходили за сушняком, Василь встретил бывшего командира, в роте которого служил раньше. Капитан был невысокий, лысоватый мужчина с задумчивыми светло-голубыми глазами и короткими, всегда аккуратно подстриженными усиками. Станкевича солдаты любили. Он никогда не кричал на них, никогда не наказывал невиновных, а уж если случалось посадить кого-нибудь на один-два дня под арест, то только за какой-то значительный проступок. Тогда он хмурил брови, но без гнева, а как-то болезненно опускал глаза. Ещё о нём рассказывали, что у него очень много книг. По словам денщика, он возил их повсюду с собой, и всё свободное от службы время проводил на походной койке с книжкой в руках. На офицерские вечеринки ходил редко, а когда шел, возвращался рано. Однако, как рассказывал денщик, к рюмке прикладывался, и походный бочонок всегда трясся в капитанском возке вместе с книжками.
— Служба как, Озеров? — пощипывая усики, спросил Станкевич.
— Да так, ваше благородие…
Станкевич пристально посмотрел на солдата.
— Исхудал ты очень. Нелегко, видно?
Озеров вздохнул, кивнул головой.
— Трудно, ваше благородие. Поначалу думал — с непривычки, втянусь со временем. А теперь… — Василь поднял глаза. Они горели болезненным огнем. — Рукоприкладство, карцер… Мочи нет. Солдата одного из петли вынули. Из новобранцев он; вахмистр донимал, а сегодня ещё и полковой…
Капитан ничего не сказал Озерову. Только ниже опустил голову, чаще закрутил усики. Василь понял: ничего он не может сказать, разве что пожалеет. А для чего солдатскому сердцу жалость? Ведь и так немало в нем незаживших ран, тревог и сомнений…
Вечерами на квартире у Кречетникова собирались офицеры. Генерал любил эти собрания. Сам охотно подсаживался к ломберному столу перекинуться в фараона, сыграть в банк; к услугам молодежи был танцевальный зал, столы с хорошим выбором вин. Сегодня генерал не пошел к ломберным столам, а остался в танцевальном зале в окружении офицеров. Среди них был и поручик Кологривов. Рассказывали разные смешные истории, анекдоты, которые старый генерал очень любил.
Как Кологривов ни напрягал память, он не мог припомнить ни одного. Да и не умел он рассказывать анекдоты. Сын богатого донского атамана, сам бывший казацкий есаул, он выбился в командиры гусарского донского полка своим упорством, храбростью и преданной службой императорскому дому. Армейские офицеры за глаза смеялись над ним, а в душе завидовали. В двадцать шесть лет командир полка! Было чему позавидовать.
— Я расскажу случай, который произошел сегодня со мной. Господа, он походит на выдумку, однако это правда. Несколько часов тому назад я проверял понимание словесности и разных воинских артикулов солдатами, которыми раньше командовал капитан Станкевич…
И Кологривов рассказал о том, что случилось в пятом эскадроне, кое-что изменив и добавив от себя.
— Странный он, этот Станкевич, — отозвался пожилой премьер-майор. — Знавал я его батюшку, достойный и умный был дворянин. Не вышел в него сын. Всё какие-то книжки, немецкие, французские. Видел я среди них и сочинения Вольтера, Руссо.
— Что там Руссо! У него есть более пикантные книги, — вставил Кологривов.
Офицеры с улыбками переглянулись. Кологривов, поняв, что сказал невпопад, стушевался и отошел в сторону.
Кречетников уселся поудобнее в кресле и, разглядывая носки своих сапог, заговорил старческим голосом:
— Непохвально, господа офицеры. Книжки всякие, идеи… Это не приводит к добру. Станкевич человек ученый. А на службу, видите ли, сквозь пальцы смотрит. — Генерал пожевал губами и негромко чихнул (офицеры при этом хором пожелали ему доброго здоровья). — Нам нужно отправить кого-нибудь из офицеров вербовать людей в солдаты. Пришел рескрипт создать ещё два пикинерских полка на этом берегу Днепра. Андрей Петрович, — обратился он к полковнику Гурьеву, — отдайте распоряжение.
