Герцог казался невозмутимым, но изнутри его сжигала ярость. Он сразу узнал эту книгу. Его люди, приставленные следить за Дюрандо, описывали ее в доказательство виновности секретаря. Герцог давно заподозрил Дюрандо в измене и распорядился следить за ним денно и нощно. Шпионы донесли, что секретарь получил странную книгу, за которой посылал гонца ночью к некоему старику, весьма темной личности. Ходили слухи, что старик этот водится с нечистой силой. Герцог сразу понял, что книга смертельно опасна, и сначала предположил, что она предназначена для него. Но предпочел выждать, надеясь поймать Дюрандо на месте преступления. Он уже предвкушал, как попросит секретаря, когда тот вручит ему книгу, собственноручно отделить одну от другой все страницы. Но потом ему сообщили, что Дюрандо отдал книгу все тому же посланцу, а тот, в свою очередь, пронес ее в Лувр. Герцог обрадовался, надеясь, что она предназначается коро-леве-матери, которую он смертельно ненавидел.
Если кто-то — а это мог быть только адмирал Колиньи — взял на себя труд отравить старую королеву, герцог не собирался ему мешать. Если же эта затея провалится и начнется расследование, то он будет располагать доказательством вины не только Дюрандо, но и адмирала, своего заклятого врага. При любом исходе заговор обернется ему на пользу.
Поэтому герцог Гиз воздерживался от вмешательства в это дело, пока не обнаружил, что получить роковой подарок предстояло не ненавистной итальянке, а его величеству Карлу IX.
Король только что отдал приказ об уничтожении гугенотов, предоставив Гизу огромные полномочия в этой борьбе. Герцог не мог позволить себе лишиться такого важного союзника именно сейчас.
— Дозволено ли мне спросить ваше величество, — вкрадчиво продолжил он, — как эта книга к вам попала?
Молодой король, которому стало немного не по себе от слов герцога, объяснил, что случайно обнаружил книгу в коридоре.
Герцог Гиз не удержался от насмешливой улыбки. Эти глупцы ничего не смыслят в заговорах. Не способны даже отравленную приманку доставить по назначению.
— Думаю, ваше величество поступит благоразумно, если, на всякий случай, вымоет руки, — добавил он. Затем, надев перчатки, взял книгу и бросил ее в камин. — Сожгите ее немедленно, — кивнул герцог одному из придворных, присутствовавших при этой сцене. — Было бы нежелательно, чтобы кто-либо подвергся смертельному риску, намереваясь всего лишь удовлетворить свое любопытство.
Приказ был тотчас выполнен. Несмотря на невыносимую жару, разожгли камин. Все наблюдали, как пламя пожирает книгу.
Король глубоко задумался. Он зачарованно смотрел на огонь. Потом вдруг спросил:
— А не разумнее ли было сохранить книгу и поискать преступника?
— Принимая во внимания обстоятельства, при которых эта книга попала в руки вашего величества, — ответил герцог, — было бы чрезвычайно сложно выяснить, откуда она взялась. Это все равно что искать иголку в стоге сена.
Карл IX кивнул. Его не оставляло подспудное ощущение, что он только что избежал смертельной опасности. Что в очередной раз доказывает правоту его матери. Кто мог покушаться на его жизнь, как не эти проклятые гугеноты? Он правильно поступил, предоставив королеве свободу действий. Она сумеет всех их уничтожить. Пусть сдохнут все до единого. Никто из них не должен уцелеть.
Воскресенье, 24 августа, 08.00. На улицах Парижа
Солдат Жиль, служивший наемником в протестантском лагере, возвращался в Париж на несколько дней. Позади долгие месяцы бессмысленных стычек с католиками в провинциях. Его возвращение совпало с избиением гугенотов в Париже. Он до смерти устал драться и не одобрял братоубийственной войны. Как солдат он предпочитал сражаться с настоящим врагом, а не с такими же французами, как он. К тому же он только наемник. Воюет ради денег. И защищает дело, в которое не верит. Теперь он возвращался домой, чтобы насладиться заслуженным отдыхом. Зимняя кампания порядком всех измотала.
Не имея ни предписаний, ни личных причин вмешиваться в происходящее — тем более что на нем не было мундира, — Жиль решил не бросаться очертя голову на помощь гугенотам. Не его это дело. Он хотел только одного: чтобы кончилась эта бессмысленная война. Тогда он сможет вернуться домой. Грохот выстрелов заставлял его тревожиться о матери. Ведь она одинокая беззащитная вдова и живет в плохоньком домишке на южной окраине столицы. Бросить ее на произвол судьбы и примкнуть к товарищам по оружию? Об этом не может быть и речи. Мать — все, что у него осталось. Отец умер много лет назад, а брата он потерял на поле боя. И он поспешил к дому своей матери. Чем дальше он шел, чем больше ужасов открывалось его глазам на улицах, тем сильнее становилось его беспокойство. Кровавая расправа, сотрясающая столицу, была намного страшнее всех битв, в которых он принимал участие. Как могут люди, столько лет жившие в мире и согласии, в один прекрасный день ни с того ни с сего схватиться за оружие и начать беспощадно истреблять ближних? Не только солдаты убивали горожан, соседи набрасывались друг на друга. Раз уж ему повезло избежать смерти на поле боя, то не хотелось бы принять ее у стен собственного дома.
Когда Жиль достиг начала улицы, на которой жила его мать, сердце его сжалось от дурных предчувствий. Он опоздал. Все говорило о том, что смерть здесь уже побывала. Он хорошо знал, что означают темные пятна на земле и на стенах домов. Многие из погибших были ему знакомы. Вон, например, сосед, с которым он, бывало, останавливался поболтать. Трупы лежали повсюду, их никто не убирал. Должно быть, здесь расправа закончилась совсем недавно. Почти все двери были сорваны с петель, словно по улице пронеслась толпа вандалов. Эта картина невольно заставляла предполагать худшее. Лица уцелевших соседей были мрачны. Знакомые, встречаясь с ним взглядом, опускали голову, словно опасались, что в их глазах он прочтет страшную весть, которой так боялся.
Дом его матери оказался в числе многих, которые не пощадили нападавшие. Входная дверь разнесена в щепки. Жиль вошел. Внутри царил разгром. Было неестественно тихо. Гробовая тишина. Он позвал:
— Матушка… Матушка!
Его голос дрожал. Не получив ответа, он, перескакивая ступеньки, взлетел на второй этаж. Ему не пришлось пересекать коридор, чтобы выяснить, почему мать не отвечает. Он увидел ее с последней ступени лестницы. Одна ее нога свисала с кровати, глаза неподвижно смотрели в потолок. Вокруг растеклась лужа крови. Ее убили жестоко. Бывалый солдат, он сразу увидел, что его мать несколько раз проткнули шпагой.
Слезы потекли по его щекам, из груди вырвался крик боли.
— За что? За что?..
Какое отношение имела его мать к политическим и религиозным распрям? Она всегда была доброй женщиной и никогда не совалась в чужие дела. А может, искали вовсе не ее и она просто попалась на пути разъяренным убийцам? Им овладела безудержная злость. Злость отчаяния, смешанная с чувством собственной беспомощности. Это сделали католики? Но… за что? За что?
Он опустился на колени возле тела матери, изливая свою боль в долгом беззвучном рыдании, и стоял так, пока из соседней комнаты не послышался тихий стон. Жиль медленно поднялся на ноги и прислушался. Стон повторился. В доме определенно находился кто-то еще.
На цыпочках, чтобы не производить шума, он подошел к двери своей бывшей комнаты. Мать сдавала ее, когда удавалось, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Дверь была закрыта. Жиль осторожно открыл ее и, к своему удивлению, увидел на полу комнаты девушку в разорванной одежде. Она тихо стонала от боли. Нетрудно было догадаться, что над ней надругались солдаты. Должно быть, те же, что убили его мать. Ему пришло в голову, что бедную старушку могла постичь та же участь, но он тут же отбросил эту чудовищную мысль.
Девушка лежала на боку, спиной к нему. Он подошел, опустился рядом на колени и тронул ее за плечо. Она вздрогнула и резко обернулась. Ее исполненный ужаса взгляд встретился с изумленным взглядом Жиля.
— Не знаю, кто ты, — сказал он со всей нежностью, на которую был способен, — но не бойся. Я сын хозяйки дома. Что здесь произошло?
Вместо ответа девушка разразилась рыданиями.
Жиль обнял ее и привлек к себе, охваченный состраданием. Да и ему самому необходимо было к кому-то прижаться. Перед его глазами все еще стояла страшная картина, увиденная в соседней комнате. Они долго плакали вместе в тишине, каждый о своем горе.
Немного успокоившись, Жиль приступил к расспросам. Ему хотелось знать, откуда взялась неожиданная гостья.
— Кто ты? Как тебя зовут? Что ты здесь делаешь? Ты снимаешь эту комнату? Я думал, что наш квартирант — мужчина.
Все еще не оправившись от потрясения, он обрушил на девушку шквал вопросов, на которые она не в состоянии была отвечать. Тинелла продолжала плакать. Ей никак не удавалось успокоиться. Можно ли довериться этому незнакомцу, что так ласково и сочувственно смотрит на нее? Он совсем не похож на этих ужасных людей, которые ее…
