Игорь Гергенрёдер - Кто не слышал о чечевичной похлёбке? Непридуманная история

Окончив чтение, проглядев листки, оперуполномоченный распорядился продолжать работу. Регина Яковлевна в обмороке лежала на земле, и он велел Кунцману:

– Полкружки воды разрешаю взять – побрызгайте ей в лицо!

Женщину привели в себя, и она была возвращена в лагерную жизнь. Тут, подумает читатель, можно бы и поставить точку, но, оказывается, ставить её ещё рано.

13 декабря 1955 года вышел Указ «О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спец поселении». К тому времени немало людей, которые были в описанном лагере, также и Регина Яковлевна Краут, оказались в Бугуруслане. Точнее: в посёлке Александровка при станции Бугуруслан, откуда до собственно города было три километра.

Чувствовалась хрущёвская так называемая «оттепель», после XX съезда стали говорить о «необоснованно репрессированных». Их родственники отправляли в Москву просьбы о пересмотре дел на предмет реабилитации. Мой отец Алексей Филиппович Гергенредер, учитель средней школы N 12, бывший трудармеец, помогал писать такие прошения. Он знал учительницу Регину Яковлевну Краут и, как многие, слышал о судьбе её дочери Якобины. Он предложил начать ходатайствовать о её реабилитации. Регина Яковлевна, одиноко жившая в коммунальной квартире, растрогалась, поблагодарила и отказалась. Моего отца она уважала, причину отказа следовало назвать. И Регина Яковлевна рассказала о своей жизни, о дочери, подробно передала всё то, что происходило в лагере…

И объяснила: почти все тогдашние девушки – Анна Окст, Розалия Вернер, другие побывавшие в землянке Ерёмина – живут в Бугуруслане, у них мужья, дети. Хлопоты о реабилитации Якобины могут привести к вопросу о свидетельских показаниях и вообще приведут к той огласке, которая этим женщинам, устроившим свою жизнь, никак не нужна. Жизнь самой Регины Яковлевны наверняка осложнится. Одна из женщин занимает должность не из мелких в торговой сети, другая – старший бухгалтер мясокомбината, третья – секретарь директора леспромхоза.

Регина Яковлевна поведала моему отцу ещё кое о чём: Ерёмин ныне – вахтёр бугурусланского горисполкома. Видимо, хрущёвские времена сказались на карьере этого человека в органах. И вот что добавила учительница: ей не раз говорили, что некоторые из тех, кто девушками знали его в лагере, заходя по делу в горисполком, приветствуют Василия Матвеевича как старого доброго знакомого и даже позволяют поцеловать себя в щёчку.

Потом мой отец неоднократно слышал подтверждения, однажды ему рассказали о пикантной сцене. Некая дама – из тех самых тогдашних девушек – стала дружна с самым влиятельным в городе лицом, благодаря чему поменяла свою и мужа немецкую фамилию на русскую, соответственно была изменена в паспорте и запись о её национальности. После очередного служебного повышения дама вошла в горисполком, навстречу ей заспешил, просияв, вахтёр Ерёмин и воскликнул:

– Поздравляю! Во какая ты стала!

Ему протянули руку, которую он бережно взял обеими руками, и ему была подставлена щёчка для поцелуя.

Мой отец дома нередко вслух размышлял об этом. Мне было тринадцать, я участвовал в шахматном турнире, который проходил в городском доме пионеров, а отцу по делам понадобилось в горисполком, располагавшийся рядом. Мы вместе поехали в город на автобусе. Отец сказал мне, что я зайду с ним в учреждение и подожду в вестибюле.

Вестибюль оканчивался входом в коридор, куда вели три ступени, перед ними сбоку стоял стул. От окна к нему направлялся мужчина в серой приталенной, похожей на мундир куртке без пояса, в галифе, в сапогах. Он поглядел на нас с отцом и сел на стул. Я запомнил широкую, ото лба, лысину. Это был бывший оперуполномоченный НКВД середины 60-х.

Отец, который чего только не повидал, говорил мне, повзрослевшему:

– Я знаю, какова женская доля в лагере, к девчонкам не может быть упрёка – их принудили. Но зачем теперь-то с ним любезничать?

Как-то раз он стал задумчиво напевать арию Германа:

Он вспоминал то, что рассказывала Регина Яковлевна. Люди, говорила она, сочувствуют ей, хотя прямо не упоминают о её страшном горе. Она, однако, знает: есть те, кто утверждает: Якобина в самом деле не закрывала до конца кран, пуская воду на землю.

Говоря это, рассказывал мой отец, Регина Яковлевна пытливо всматривалась ему в глаза. Он ответил, что Якобина не могла поступать так бессмысленно. Она себя отстояла, а если думала, что уполномоченный не оставит домогательств, то чем ей помог бы незакрытый кран? Для Ерёмина воды всегда было бы столько, сколько ему нужно.

Регина Яковлевна согласилась, помолчала и прошептала о том, как дочь произнесла: «Мама, я – немка!» Загнанная в лагерь из-за того, что она немка, она произнесла свои слова после строк Гёте о свободе, за которую нужно идти на бой. Уже за одно это, сказала мать со слезами, её могли расстрелять. Мой отец не нашёл тут преувеличения.

В этой связи через много лет в Германии мне довелось услышать кое-что.

В 1994 году переехав в Германию, я познакомился с коренными немцами, которых объединял в компанию интерес к литературе, удовлетворявшийся на регулярных встречах в берлинском кафе. Их участники имели схожие взгляды: осуждались расизм во всех его проявлениях, авторитаризм, сталинизм. Коренные немцы привыкли к рассказам российских немцев об их страданиях в СССР при Сталине, и, когда я начал рассказывать о судьбе Якобины Краут, меня слушали без удивления. Впрочем, замечалось сочувствие к девушке. Я дошёл до её фразы: «Мама, я – немка!» – и тут лица слушателей выразили нечто одинаковое, на меня пахнуло отнюдь не теплом.

Я окончил рассказ объявлением уполномоченного НКВД о расстреле Якобины – тотчас же раздалось:

– Она произнесла «Я – немка!», когда господствовал Гитлер. Девушка была заражена идеологией нацизма.

Об идеологии нацизма, возразил я, она знала лишь то, что, в своей интерпретации, подавала советская пропаганда. Якобина была комсомолкой. И наедине с матерью она произнесла свои слова там, где за то, что она немка, её отправили в лагерь.

На это мне сказали:

– В то время народы Советского Союза приносили огромные жертвы в войне с нацизмом! А эта девушка с её гордой фразой нашла бы своё место в одном из фильмов, которые делались в Бабельсберге под руководством Геббельса.

Я стал объяснять, что не надо путать две разные действительности. Якобина соотносила свои слова не с нацистской идеологией, а с идеями драматургов и писателей «Бури и натиска», которые были немцами, соотносила со строкой Гёте: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой».

– Ах, вот как! – один из слушателей сопроводил возглас усмешкой, которую подхватила вся компания. – Со словами Гёте поднимались на борьбу за свободу люди разных рас и национальностей, и при этом никому из них не приходила мысль, что немцы должны гордиться тем, что они – немцы.

Сказавший это был уверен, что знает, какие мысли приходили боровшимся за свободу.

Меня спросили, какие у меня основания утверждать, что Якобина действительно не выпускала воду из цистерны на землю. Я объяснял: разве же не очевидно, что из мести на неё возвёл обвинение всесильный уполномоченный НКВД?

– Но, – сказали мне, – был и свидетель: простой солдат.

– Простой солдат, ординарец, сделал то, чего от него хотел его начальник-энкавэдешник, – ответил я.

Мне заявили:

– Как легко вы лишаете простого солдата чести и совести.

Словом, я – как принято говорить – не нашёл путь к душам слушателей. Они сошлись в том, что оставляла Якобина кран незакрытым или нет, она была – округлил общий вывод авторитетный участник дискуссии – «не на стороне советских людей». Посему не надо представлять её невинной жертвой, а уж тем паче – героиней.

Меня стало донимать: не скажи я об этой злосчастной фразе «Мама, я – немка!» – всё было бы иначе. И теперь готовясь предложить в журнал эту историю, изменив фамилии её участников, я колебался: не сделать ли маленькое сокращение. Возможно, его всё-таки стоило сделать? Но я подумал, что если история с чечевичной похлёбкой не забудется никогда, если кто-то будет вспоминать варианты сюжета, скажем, с кашей, то историю с рисовой кашей, с фразой «Мама, я – немка!» и с тем, чем кончилось, может, уже позабыли.

© Игорь Гергенрёдер

Публикация в журнале «Крещатик», Nr. 59/ 2013, Korbach, Deutschland, издательство «Вест-Консалтинг», Москва, ISSN 1619-2966.