— Вы предлагаете больше, куда больше, чем я когда-либо смела надеяться, — растерянно пробормотала я, задыхаясь от волнения. Я была совсем не похожа на себя, обычно такую здравомыслящую и замкнутую. — Однако… что я должна буду делать взамен?
Кромвель коротко кивнул.
— Когда занимаешь высокий пост, крайне важно собирать всевозможные сведения.
— Вы хотите сказать, что я должна буду расспрашивать Чамперноунов или знатную семью, живущую в Лондоне, а потом передавать вам услышанное устно или письменно?
— В каком-то смысле, да. Умная девушка, хорошенькая, даже красивая, пышущая здоровьем, умеющая читать и писать, способная вращаться среди людей знатных и простолюдинов, а самое главное — умеющая хранить тайны… Именно такая мне и нужна.
Хорошенькая? Красивая? Это я-то? Но ведь Мод меня уверяла… Да! А что он там говорил про здоровье?
(Пишу примечание позднее, уже в Лондоне: «пышущий» в сочетании с определенными словами может означать «активно проявляющий данное качество» — например, здоровье. Вероятно, Кромвель имел в виду именно это, но много времени спустя мне подумалось, что он намекал таким образом и на то, что талия у меня была тонкая, а над ней выделялась пышная грудь. Я часто замечала, что мужчины, посмотрев мне в глаза, переводят взгляд на грудь, а потом либо смущаются, либо снова смотрят в глаза, уже призывно. Впрочем, Томас Кромвель тогда, казалось, был целиком поглощен делами.)
— Итак, мы договорились, мистрис?
Я с жаром кивнула.
— Ну, тогда так и скажите.
— Мы с вами договорились, мастер Кромвель.
К моему удивлению, он здоровой рукой взял меня за руку (не за ту, в которой я сжимала свернутые в трубочку заметки, написанные в тот день), поднес к своим губам и поцеловал. Еще ни один мужчина такого не делал. Потом Кромвель отвернулся, подвел коня к большому пню и вскарабкался на этот пень. А затем уже забрался в седло, все-таки постанывая от боли.
— Наберитесь терпения, мистрис Чамперноун. Я позабочусь о каждой мелочи.
— А сколько мне придется пробыть в Модбери, пока вы не вызовете меня в Лондон?
— Время и события покажут, — ответил он, снова придержав коня. — Главное вот в чем: что бы ни происходило, вы должны научиться никому ничего не говорить. Если только я вам этого не разрешу.
И он погнал коня прочь, ни разу не обернувшись.
Я еще не понимала тогда, что это будет часто повторяться: Кромвель станет жадно слушать меня, использовать в своих интересах (правда, чаще всего и в моих собственных), а потом будет поворачиваться спиной и переходить к другим делам, к новой ступеньке своей карьеры. От него исходила такая властность, он умел внушить такую покорность, что меня это приводило в восхищение. Впрочем, тогда я еще не встречалась с Тюдорами.
Наутро я даже подумала: а не приснилось ли мне все это? Однако Мод пришла в неистовство отнюдь не во сне — несмотря на еще одну монету в полкроны из кошелька Кромвеля, скрепившего таким образом договор с моим отцом, — из-за того, что мне предстояло отправиться в Модбери, поместье сэра Филиппа Чамперноуна, и стать не служанкой, а компаньонкой его дочерей. Моя мачеха рвала на своей голове светлые кудри и кричала отцу:
— Мне совершенно наплевать, отпустят ли ее лорд и леди Барлоу. Она нужна мне в доме. У меня вот-вот появится еще один ребенок, а я ведь уже не так молода!
— Нам, — хмуро отвечал отец, — пообещали по полкроны каждый год — каждый! — пока она будет жить у моих кузенов, так что ты сможешь нанять служанку или няньку.
— И останусь прозябать в этой глухомани, в то время как Кэт отправится в Модбери? (Мод сказала это таким тоном, будто я уезжала в Париж или же прямо в Лондон.) И я не доверю своих детей постороннему человеку. Я для тебя многое сделала, Хью Чамперноун, уж это ты понимаешь. Кэт необходима мне здесь!
Отец сердился, сдерживался — так бывало всегда, когда он ссорился с мамой. Но наконец он не выдержал и закричал:
— Кэт поедет в Модбери! Решите вдвоем, когда именно. В Дартингтон-холле ей дадут лошадь и вооруженную охрану.
Это что же, стоит Кромвелю сказать слово, и все пляшут под его дудку? Я прониклась к нему совершенным почтением.
— Мне противно слушать твои нелепые расчеты! — завизжала Мод и швырнула подсвечник на камни очага; Саймон и Амелия робко жались в уголке комнаты. — Кэт должна принять у меня ребенка, которым ты в очередной раз меня наградил! Ты ведь знаешь толк в пчелах, верно, Хью? Так вот, клянусь самим дьяволом, я здесь — пчелиная матка, и тебе достанется больше яда, чем меда, если ты позволишь своей дочери уехать, и…
Отец вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Тогда мачеха повернулась ко мне и протянула руку, тыча в меня пальцем, как делал наставник детей Барлоу, если был чем-то недоволен.
— Мне абсолютно наплевать, сколько взяток пришлет нам этот королевский слуга. Ты никуда не поедешь и не станешь учиться тому, как надо держаться дворянке. Это не для таких, как ты.
Я рассердилась так, как никогда прежде, хотя повод в данном случае был ничтожным, если сравнивать с тем, что мне пришлось пережить, когда я начала служить Кромвелю и Тюдорам — начала «возвращать долги», как сказал однажды сам Кромвель в ответ на мою попытку взбунтоваться.
— Учиться тому, как надо держаться дворянке? — повторила я, уперев руки в бока и глядя на Мод свысока. — Да, это было бы чудесно. К тому же я стану носить в волосах зеленую ленту — вот как эта, стану величаво прогуливаться и подражать вам, — язвительно заметила я и достала из-за корсажа ту самую ленту, которую обнаружила много лет назад; теперь я готова была расстаться с ней, ибо хотела раз и навсегда избавиться от общества Мод. — Правда, она запачкалась, упав в очаг — когда странное пламя внезапно охватило юбки моей матери, хотя над очагом не было ни единого котелка, из-за которого она могла бы подойти так близко. И еще, обратите внимание, — добавила я, помахивая лентой перед носом Мод, — лента немножко обгорела, потому что упала прямо в очаг — похоже, ее обронили в драке. А ведь вы утверждаете, что в тот день вообще не входили в дом — в тот самый день, когда, как я понимаю, кто-то сильно ударил маму сзади по затылку. Как это удачно вышло: вы заглянули к нам в гости — после того как уже побывали у нас и оставили во дворе два улья!
Мод посмотрела на меня расширенными от ужаса глазами, потом бросила взгляд на шмыгающих носом детей — для того, верно, чтобы убедиться, что они ничего не поняли. После этого она снова повернулась ко мне. Глаза Мод были все так же широко открыты. Она хватала воздух ртом, словно вытащенная из воды рыба.
— И на вашем месте, — продолжала я, — я постаралась бы избавиться от присутствия человека, который может предоставить и другие доказательства того, что произошло здесь в тот самый день. Как вы сами сказали: «Я для тебя многое сделала, Хью». Ну, раз вы оказались такой сварливой особой, может, он убедится в том, что я могу подкрепить свои слова доказательствами, и станет свидетельствовать против вас?
Моя мачеха выглядела такой испуганной, что я на миг даже почувствовала себя виноватой перед ней — у меня ведь не было доказательств, одни только бередящие душу подозрения, рожденные долго скрываемой неприязнью. Мод явно боялась сказать мне еще хоть слово. Она молча ушла в свою комнату, а мне пришлось в последний раз ухаживать за малышами. На мою мачеху все это подействовало так сильно, что в ту же ночь у нее начались родовые схватки, и с моей помощью она произвела на свет слабенькую девочку. Мод дала ей имя Кэтрин, словно пытаясь задобрить меня или подкупить. Я качала и целовала крошку, свою тезку, но теперь уже ничто не могло удержать меня дома. Прошло два дня, и я обратила лицо свое к югу, в сторону другой семьи — более богатых и более знатных Чамперноунов.
И лишь много лет спустя, уже работая на Кромвеля, а затем и на Тюдоров, я поняла, что все эти приемы: ложь, полунамеки, блеф, — все те методы, которые я использовала против женщины, отравлявшей мои дни, стали прекрасной подготовкой к предстоящей жизни в Лондоне.
Бигбери-он-Си, Девон, 19 июля 1526 года— Просто не верится, что ты никогда не видела моря! — закричала мне Джоанна, когда мы, взявшись за руки, бежали с ней босиком по широкому пляжу к волнам.
Юбки мы подтянули повыше и подвязали, обнажив ноги почти до колен. Из-за этого мы не могли делать широкие шаги, но все равно песок и набегающие волны приятно ласкали обнаженную кожу. Чайки, важно расхаживавшие по берегу, с криками разлетались от нас, а мы пытались бежать, насколько позволяли повязки на бедрах, удерживающие юбки.
Я подумала, что Джоанна совершенно права. Мне двадцать лет от роду, а я до сих пор не видела полоски воды шире нашей речки Дарт. Но я провела в Модбери уже восемь месяцев и столько всего повидала — а если мастер Кромвель не забудет обо мне, то увижу еще и не такие чудеса, как этот широкий простор перекатывающейся воды.
