— Я сдавал не сданные в свое время экзамены, — отвечал Шиллинг и обратил взгляд к высокому окну, давая этим понять, что не расположен вступать в продолжительный разговор. Он даже отвернулся, и Фабиан увидел прыщи и угри на его щеке.
— Разрешите мне задержать вас на минуту. Ведь это служебное письмо, — вежливо обратился он к долговязому.
— Пожалуйста, — безразлично отозвался тот, не поворачивая головы и недвусмысленно намекая Фабиану, что хотел бы избавиться от него как можно скорее.
Но Фабиан уже пробежал глазами письмо. Он был уволен и должен был ожидать дальнейших распоряжений. Внизу стояла подпись того человека, чью фамилию Фабиан вчера услышал впервые: Таубенхауз.
Фабиан побледнел. Дурные предчувствия оправдались. Но он быстро овладел собой, подошел к молодому человеку и протянул ему руду.
— Благодарю, господин Шиллинг, — произнес он любезным тоном и добавил: — Если вы, знакомясь с делами, натолкнетесь на что-либо, что потребует разъяснения, позвоните мне, я охотно помогу вам. Вот, например, в деле «Краус и сыновья» вопрос о правах на воду очень неясен.
Несмотря на охватившее его волнение, Фабиану удалось сохранить спокойный деловой тон в разговоре с этим молодым человеком, напыжившимся от злорадного торжества.
— Благодарю, — сказал молодой человек, не удостаивая Фабиана даже взглядом. — При случае я вам позвоню. А дело «Краус и сыновья» не актуально. Это ведь еврейская фирма, не так ли?
Он снова сухо поклонился, и Фабиан вышел из комнаты.
V
Закрыв за собой дверь, Фабиан тихонько рассмеялся. «Ты позвонишь еще не раз, самонадеянный осел», — злобно подумал он и медленно, с трудом переводя дыхание, пошел по коридору.
Конечно, он очень испугался, у него еще и сейчас дрожали колени, но, тем не менее, его нынешнее положение уже представлялось ему не в таких мрачных красках. Как-никак, а у него имеется служебный договор с магистратом. Его нельзя просто выставить за дверь. Скорей всего, почти наверное, нужно было пристроить этого молодого бездельника, а для него, Фабиана, уже приготовлен более важный и достойный пост. Спокойствие постепенно возвращалось к нему.
Вдруг какой-то маленький, довольно толстый человек стремглав взлетел по лестнице и промчался мимо него. Сдвинув шляпу на затылок, маленький толстяк быстрым шагом подошел к двери соседней комнаты и стал торопливо отпирать ее. По этой торопливости и живости Фабиан узнал его. Это был городской архитектор Криг, его близкий приятель. В момент, когда тот уже собирался проскользнуть в дверь, Фабиан окликнул его.
Криг обернулся.
— Друг мой, — воскликнул он обрадованно и так громко, что этот возглас гулко отдался в коридоре, — наконец-то! Заходите ко мне, дайте на вас поглядеть.
Он с нескрываемой радостью подбежал к Фабиану и стал трясти его руку.
— Вы должны рассказать мне о вашем отпуске, друг мой. Значит, снова воскресли из мертвых! — продолжал он с громким смехом, вталкивая Фабиана в свой кабинет. — Ну, рассказывайте. Опять я сегодня опоздал! Как ни стараюсь, не могу прийти вовремя!
Городской архитектор, маленький, розовощекий, с брюшком и седой эспаньолкой, в неизменном черном шелковом галстуке бантом, был подвижной и живой, как ртуть, человечек, что проявлялось в каждом его действии и жесте.
— Что это у вас? — вдруг перебил он Фабиана, рассказывавшего о том, как он проводил отпуск, и указал на коричневый конверт, который тот положил на портфель. И вдруг, не дожидаясь ответа, он подбежал к одной из дверей, приоткрыл ее и просунул в нее голову.
В соседней комнате, откуда доносился неумолкаемый стук пишущих машинок, работали его подчиненные.
— Я хотел только убедиться, что нас не подслушивают. Приходится быть очень осторожным с тех пор, как к нам пробрался этот новый, — пояснил он вполголоса, закрывая дверь, и снова указал на коричневый конверт. — Бьюсь об заклад, что это такое же письмо, какое уже получили десятки наших коллег! — воскликнул он смеясь, бросился в кресло и с довольным видом стал хлопать себя по круглым коротким ляжкам.
Фабиан утвердительно кивнул, у него стало легче на душе, когда он узнал, что разделяет участь многих.
— Неужели десятки? — спросил он, даже не скрывая своей радости… Его беспокойство исчезло, уступив место обычному хорошему расположению духа.
— Да, десятки; одним словом, все, кого до сих пор не воодушевили идеи нацистской партии. Я тоже, — рассмеялся Криг и ткнул себя пальцем в грудь, — каждый божий день ожидаю такого письма. Да, друг мой, всем нам еще придется испить эту чашу, хотим мы или не хотим… Не принимайте этого близко к сердцу, вам опасаться нечего. Вы адвокат с блестящей практикой, женатый на Прахт, которая принесла вам а приданое четыре дома! Я — другое дело. У меня в банке гроши, а дома взрослые дочки, у которых с каждым днем все больше претензий. С горя я вчера даже выпил. Да, друг, мой, придется, как видно, снова начинать с десятника или чертежника в строительной конторе. — Он горько рассмеялся и възерошил свои седые волосы. — Вот у кого беда, так это у нашего Крюгера!
— Да, как я слышал, ему пришлось очень туго.
— Бедный Тео, его нельзя не пожалеть! — Криг тихонько свистнул. — Плохо, очень плохо!
— Но такой дельный человек, как Крюгер, легко устроится, — заметил Фабиан.
Криг пожал плечами и с грустью в голосе возразил:
— Нет, легко он не устроится! Государственные учреждения не имеют права принять его на службу, а частные фирмы редко отваживаются на что-либо подобное. К тому же печать вконец испортила ему репутацию и очернила его с ног до головы.
Фабиан взглянул на него с изумлением.
— Но ведь Крюгера так любили у нас! — воскликнул он.
— Когда-то любили, — продолжал Криг, — но времена теперь совсем не те. Человек, просиживавший каждую ночь в кабаках с людьми весьма сомнительной репутации! Не с вами и не со мной, мой милый, а с социал-демократическими отцами города и еще худшим сбродом. Человек, игравший выдающуюся роль в масонских кругах! Добром это не кончится! Против него собираются возбудить преследование.
— Судебное преследование?
— Да, — кивнул архитектор, — он будто бы растратил деньги, принадлежащие городу; поговаривают, что летом по вечерам он отправлялся со своей симпатией на машине за город подышать свежим воздухом, а бензин и масло оплачивались из средств магистрата. Кроме того — нет, вы только послушайте! — он часто разговаривал с малюткой по служебному телефону, по крайней мере, три раза на дню, три раза! — Криг хохотал так, что его красные щечки залоснились. И правда, нельзя было без смеха смотреть на растерянный вид Фабиана. — Вот из этого-то они и совьют ему веревку, помяните мое слово!
— Неужели возможно что-либо подобное? — с недоверием спросил Фабиан.
— Что за крамольные мысли! — воскликнул Криг. — Вы еще до сих пор не уяснили себе, откуда ветер дует! В немецком государстве должен быть снова водворен порядок. Если вы член нацистской партии, то поступайте как вам заблагорассудится, но если вы не член партии, то извольте быть, образцом добродетели. Кстати, вы уже виделись с вашим братом Вольфгангом? — добавил он.
— Я буду у него сегодня, — сказал Фабиан.
Криг наклонился к уху Фабиана:
— Брат ваш Вольфганг такой же вольнодумец, как мы с вами, ужасный вольнодумец!
Криг опять засмеялся, и щечки его заблестели.
Потом он рассказал, как несколько дней назад сидел с приятелем в «Глобусе»; там были еще учитель Гляйхен и Вольфганг Фабиан. Разговор зашел о свободе слова и мнений, и вот тут-то и проявился бунтарский дух Вольфганга.
— Вы ведь знаете его темперамент! «Разве мы затем две тысячи лет боролись с королями и попами, чтобы сейчас позволить надеть на себя намордник? — кричал Вольфганг. — Нет, нет, и еще раз нет! Ни один немец не позволит заткнуть себе рот. И я буду высказывать свои мнения, хотя бы меня за это привязали к пушке, как, говорят, в свое время делали англичане с индусами». Он здорово разошелся, вы ведь его знаете. В ресторане были еще люди, они начали прислушиваться. За круглым столом сидели постоянные посетители — нацисты. Эти, конечно, тоже навострили уши. Один из них — какой-то начальник, судя по звездам и значкам на воротнике. И этот сидел там… — Архитектор ткнул большим пальцем по направлению к двери. — Этот самонадеянный осел, ваш преемник.
Фабиан расхохотался. Совсем недавно он дал ему мысленно то же самое определение.
— Его фамилия Шиллинг, — заметил он.
— Ну, так и этот господин Шиллинг был там, — продолжал Криг. — Нам стоило немало трудов угомонить Вольфганга. — Криг так увлекся, что ломал себе руки. — Если вы сегодня увидитесь с ним, просите, молите его вести себя посдержаннее. Его слова могут быть неправильно истолкованы. Тайная полиция теперь снова усердствует.
