– Граф! – крикнул он. – Скорее! А что это вы, кстати, хромаете?
Волконский, бледный, стоял на капитанском мостике с огромным пистолетом в руке. Живописно расположив дуло на груди, он с восторгом наблюдал за суетой на бастионах.
– Суши, твою мать! Правый борт! – кричал рядом в рупор капитан.
И, откидываясь на стекло рубки, обводил глазами ощетинившиеся пушками форты.
– Решето. Форменное будет решето, – сказал он, отводя рупор в сторону.
– Вы на то и капитан ее величества, чтобы уметь плавать на решете, – звонко отозвался Волконский.
Иван Андреевич весело посмотрел на Волконского.
– Говно плавает, а мы – ходим, ваше сиятельство. Но если надо – поплывем, – сказал он. – Нам плавать не впервой. А вам-то в мундире, чай, несподручно будет, Дмитрий Михалыч?
– А вы не волновайтесь, Иван Андреевич, – бросил посол, как ему показалось, по-малоросски.
И вдруг почувствовал, что скрытая неприязнь меж ними улетучивается с каждым футом продвижения в Большую Гавань.
Ежели бы орден ограничился письмом – Волконский, пожалуй, принял бы решение уходить на Босфор. В конце концов, поручение исполнено. Не может же он, в самом деле, открывать боевые действия потому, что его не пустили пред светлые очи великого магистра.
Однако при известии о боевой тревоге на фортах он почуял игру. Что за буря в крынке простокваши? Насмешка, стало быть? А во-вторых, ощутил внезапный боевой задор. Ах, так вы драться? Что же он, русский дипломат, полковник, пусть и статский, уберется с этого забытого Богом островка, поджав хвост?
Посол первый раз в жизни испытал тот азартный подъем в груди, какой чувствует юноша под отеческим флагом при первой опасности. Безрассудный, запретный в ведомствах иностранных дел.
"Буря и натиск! – вспомнился Волконскому девиз Суворова. – Или это Шиллер?" – подумал граф, дерзко впериваясь в здание таможни с желтым флагом на макушке.
Опьяненный, он простым глазом различал суету возле таможни, видел игрушечного всадника, во весь опор подскакавшего к зданию.
– Табань! – оглушительно донеслось до него. – Правый, левый – табань!
"Не Табань, а Тамань", – насмешливо отметил граф, но тут его по инерции вдруг качнуло вперед и бросило на перила мостика.
Пистолет, беспомощно звякнув о леер, едва не вывалился из рук. "Слава Богу, что курок не взвел", – подумал граф, пружинисто отталкиваясь локтем и принимая снова позу воина.
Громада фрегата, разом вперившись веслами в залив, шумно и пенисто скользила по глади Большой Гавани, все явственней замедляя ход.
Иван Андреич, спрыгнув с мостика, понуро пошел вдоль борта, размахивая рупором и пиная сапогом измочаленные хвосты канатов.
– Иван Андреич! – одними губами сказал ему в спину Волконский.
– Да куда я без лоцмана? Ну куда?! – обернувшись, в сердцах крикнул капитан. – Пятнадцать футов! Усядемся тут курам на смех!
Волконский потерялся.
Отважный граф никак не ожидал, что героический порыв упрется в рельеф морского дна. Станут они сейчас натурально посреди гавани и будут вертеться…
– Иван Андреич, не дури! – крикнул посол. – Давай прямо к таможне! Покажем кузькину мать!
"Чего мы так орем-то в пяти аршинах друг от друга?" – подумал он.
– Отдать якорь! – скомандовал в рупор капитан.
Волконский уронил руку с пистолетом. Из него будто выпустили воздух. Схватившись за леер, он тупо смотрел на берег, где шикарная кавалькада подскакала к зданию таможни.
Капитан между тем, не сводя глаз с берега, заспешил обратно к мостику. Зашарил по бедру в поисках подзорной трубы. Не найдя, вскинул к правому глазу рупор и вперился в берег.
– Никак, штандарт магистера, – удивленно сказал он. – И чего-то машут. Ах, едрит твою!
Загремела якорная цепь, масса уральского чугуна с грубым всхлипом распорола гладь залива.
– Что? Ну что, Иван Андреич? – чуть не плача, кричал с мостика Волконский, тыча пистолетом в капитана, в берег и обратно в капитана.
– Ай-яй-яй! – сказал капитан, задом взбираясь по ступеням мостика.
Волконский увидел, как из длинного эллинга на берегу быстро спускают на воду красно-белую гондолу. И вдруг сообразил, что это значит.
– Магистер, точно. Гляди, Дмитрий Михалыч. – капитан протянул послу рупор. – Будет тебе сейчас встреча по первому рангу!
Но Волконский отвернулся. Непрошеная слеза, спутница патриотических порывов, накатила в уголок глаза.
– Не по рангу, а по протоколу, – машинально поправил он капитана и махнул рукой. – Пойду оденусь в статское. – и, не оборачиваясь, пошел к себе.
Через полчаса перед стоявшей во фрунт командой на палубу поднялась живописная группа рыцарей во главе с великим магистром Эммануэлем де Роханом. Последним поднялся граф Джулио Литта.
Капитан в парадной форме и Волконский во фраке впереди группы офицеров с бледными лицами всматривались в приезжих.
– На кра-ул! – скомандовал капитан.
Офицеры весело взяли "на караул".
Волконский подошел к группе рыцарей, сделал ловкий поклон и произнес по-французски:
– Ее императорского величества Екатерины Великой, государыни Всероссийской, посол граф Волконский имеет высокую честь вверить светлейшему суверенному Святого Гроба Ордену госпиталя Иоанна Иерусалимского…
Де Рохан внезапно поднял руку, останавливая официальное приветствие. Подошел к опешившему послу и, взяв в ладони его кисть, сказал отрывисто:
– Граф, я сердечно рад принять вас на острове как подданного великой России и моего особенного приятеля… Милости прошу, познакомьтесь…
И, не давая Волконскому опомниться, принялся представлять свиту по именам и титулам, но без чинов.
Дмитрий Михалыч ошалело раскланивался с рыцарями. Наконец, когда очередь дошла до молодого Литты, он уяснил обстановку.
Его принимали как частное лицо. Его не желали принимать в качестве посла России. Ловко выкрутились.
Распрямившись, он поглядел де Рохану прямо в глаза:
– Ваше преосвященство! В залог дружбы, обещанной вами, мы преподносим вам скромный подарок. – Волконский махнул рукой.
Немного опешив от такой логики, де Рохан повернулся. Екатерина Великая кисти Левицкого, царственно покачиваясь, плыла над бортом по Средиземному морю в руках пары дюжих матросов. И катастрофически увеличивалась в размерах.
Приученный в непредвиденных обстоятельствах улыбаться, де Рохан улыбнулся и развел руками.
Повинуясь жесту, вперед немедленно вышел гигант Доломье – принять подарок.
– Мы надеемся, сей скромный презент займет подобающее место среди равных в сокровищнице Ордена госпитальеров, – приятно улыбаясь, поставил точку Волконский.
Де Рохан встряхнул париком, словно отгоняя наваждение. Принимая парадный портрет императрицы, он соглашается установить официальные отношения с православным двором. Однако портрет уже спускали на гондолу; Лорас подписывал послу пропуск, пристроившись на кнехте; Джулио с интересом осматривал такелаж, а гигант Доломье мрачно постукивал ножнами по борту судна.
Борт "Святого Николая" отзывался дубовым, сдержанным гулом.
Лорас попросил Джулио помочь русскому послу с обустройством.
– Остальное до вас не касается, – сказал Лорас. – Вы помогайте от сердца и особенно ничему не удивляйтесь. До всей этой тайной дипломатии вам дела нет.
Наутро Литта чем свет приехал в гостиницу.
– Чего там? – недовольно продрал глаза Волконский на стук портье.
– Граф Литта, ваше сиятельство.
– Кто-кто? А-ах! – Волконский зевнул. – Ну давай, тащи его сюда.
Джулио вошел в комнату и остановился. Когда женщина принимает в постели – он еще мог понять… Приученный подыматься вместе с братией к утренней мессе в половине четвертого утра, он никак не предполагал, что застанет русского в кровати.
– Ну? – сказал Волконский, почесываясь. – Какого в такую рань?
Джулио тяжело переступил с ноги на ногу и смерил Волконского взглядом.
– Ну че ты пыхтишь, как опоссум? – подбодрил Волконский, приподымаясь на локте. – Говори!
– Граф, если вам не терпится выказать независимость, то мужчины делают это другим способом, – сказал Джулио.
Волконский сел на кровати и уставился на Литту. Он вспомнил, что он посол. Следом пришла мысль, что какого же черта являться к послу в гости без предупреждения? Без записки, без визитной карточки, как это заведено в нормальных странах? Да еще и простыни отсырели, ч-черт!
– Да ты чего? – сказал Волконский. – Я думал, у тебя что срочное. Ну, давай я тебя выставлю за дверь, и жди там, пока оденусь. Хочешь? – он снова миролюбиво почесался.
– Мне приказано обустроить посла. И я выполню приказ, даже если мне придется вас для этого обратно усыпить. – Джулио скучно смотрел на Волконского.
Волконский перестал чесаться.
– Как вы сказали? – он зашарил глазами по комнате в поисках шпаги. – Вы это мне?
