Волконский перестал чесаться.
– Как вы сказали? – он зашарил глазами по комнате в поисках шпаги. – Вы это мне?
Литта продолжал спокойно глядеть на русского.
– Нет, вы это кому сказали? – Волконский вертелся по кровати, не в силах выскочить из-под одеяла в ночном платье с голыми ногами.
– Вы гость, – наконец сказал Джулио. – А гостям у нас на острове иногда мерещится несусветное.
Волконский наконец окончательно проснулся и вперился в Джулио.
Рыцарь держался неестественно прямо, сильно выпятив грудь.
"Идеально! – говорил герцог Луиджи, ладонью подхлопывая подбородок сына кверху. – Угол наклона линии профиля к горизонту, мой мальчик, равен углу наклона вашей могучей груди. Запомните: сначала выправка, потом мужество, после – ум".
Артиллерийское прошлое генерала австрийской армии не давало герцогу Луиджи покоя.
Читатель легко догадается, что через полчаса оба юных графа уже с трудом сдерживали проявления взаимной симпатии – вопреки тайным проискам мировых сверхдержав.
На следующий день молодые люди перешли на "ты".
Дмитрий Михалыч принялся выбирать дом в Валетте, но, словно по команде, все вдруг оказались проданы.
– Как же продано, когда вот у вас написано "Por vendere"? – удивлялся Волконский.
Дисциплина в российских департаментах повелевала слепо верить написанному.
– Продано, ваша светлость. Буквально сегодня и продано. – хозяева услужливо сияли, как бляхи петербургских околоточных. – Вот если бы вчера… – и жуликовато стреляли глазами в рыцаря, хмуро молчавшего сбоку от покупателя.
А на улочке Святого Захария один лысый, в смертельном жабо, оглядел Волконского с ног до головы и жизнерадостно сказал:
– Не продам!
– То есть как? – удивился Волконский. – Вот же написано…
Лысый покосился на Джулио, на орденский крестик под воротником камзола и промурлыкал:
– А почему я должен вам его продавать? Я и сам еще поживу.
Волконский беспомощно посмотрел на Литту, Джулио пожал плечами. "Частная собственность", – хотел было пояснить Джулио. "Диктатура", – в свою очередь хотел определить Волконский.
– Молчи, рыцарь! – сказал Дмитрий Михайлович. – Не вздумай ничего говорить. Прежде всего – дисциплина! А ты, – он обернулся к жабо, – поживи-поживи. Недолго осталось…
Поехали в Мдину – древнюю столицу в центре острова, оплот мальтийской знати.
– Рабат, – коротко бросил Литта кучеру.
Мдина сидела на сопке как беременная львица – такая же желтая, элегантная и основательная. Только голову ее – купол огромного собора – покрывала кардинальская красная шапочка.
Кактусы в два человеческих роста взбегали под самые стены цитадели, завершая метафору неприступности.
Выйдя из экипажа на площади у Греческих ворот Мдины, Волконский осмотрелся.
– А где же могилки? – весело спросил он. – Замостили?
Волконский знал по своим египетским изысканиям: "рабат" – значит кладбище, он же пригород. Арабы придумали хоронить предков перед воротами крепостей. Поверх невысоких могильных плит удобно стрелять со стен в наступающего противника.
– Это не лучшая ваша шутка, граф, – сказал Джулио. – Могила – она везде могила.
– Ну ладно-ладно, – смутился Волконский. – У нас тоже в Москве Арбат…
В тот же день Волконский в Мдине сговорился купить роскошный "Каса нотабиле" у мальтийского барона Тестаферраты. Даже выпили уже по бокалу "Спуманте" с поверенным барона, маркизом Чеклюной.
"Откуда у русского такие огромные деньги?" – подумал Джулио.
Ударили по рукам, купчую назначили на утро.
Наутро чек Волконского на неаполитанский филиал "Банко Венетио" принят маркизом Чеклюной не был.
– Да что вы, в самом деле, маркиз! – горячился педантичный Волконский. – В конце концов – вы меня оскорбляете!
– Да я-то здесь при чем, граф? Ведь вон кто чека не берет. – маркиз кивнул в глубину кабинета. – Разрешите, кстати, представить. Банкир барона Тестаферраты Абрахам Брехер.
– А где сам барон? – Волконский свирепо оглянулся. – Где хозяин, я спрашиваю?!
– Не могу, ну никак не могу. Не могу, не могу, не могу, – вставая из кресел, высказался застенчивый Абрахам.
– Но почему? Но почему, почему? Тьфу ты, черт! Почему, я спрашиваю? – Волконский вскочил и двинулся на Абрахама.
– Лопнул. Лопнул банк. Банк лопнул, – лопотал, отступая, господин Брехер.
– Врешь! Ты мне сейчас…
– Вы, надеюсь, не примете оскорбления от еврея? – насмешливо подал голос из кресел маркиз Чеклюна.
Волконский обернулся. "Да ты на себя посмотри!" – хотел сказать он, но только фыркнул.
"А барона Тестаферрату так и не показали, – думал Волконский, усаживаясь в карету. – Ну ладно же, запомним фамилию!"
– Барон Тестаферрата здесь ни при чем, – словно прочитав его мысли, сказал в карете Джулио.
И это был единственный комментарий рыцаря к проблеме покупки российской недвижимости на Мальтийском архипелаге.
На следующий день Волконский купил облезлый домишко во Флориане, форте-пригороде Валетты, среди притонов самого низкого пошиба.
– Нравится? – спросил Волконский. – Не ври.
Джулио понимал, почему посла не хотели в Валетте. В цитадель ордена, где двенадцать улиц поперек и девять вдоль, опасно пускать соглядатая. Мдина? Все заговоры мальтийской знати против ордена рождались в подземельях родовых дворцов Мдины. Но на острове много других чудесных местечек. Хочешь, у моря, возле форта Тине. Или в Аттарде, возле дворца Сан-Антон – с садом, слизанным архитектором Ленотром для Версаля… Что подвигло русского купить это страшилище во Флориане?
Проводив Волконского в гостиницу для сборов, Джулио на обратном пути сообразил, что мотивов посла не поймут и в капитуле. "Русскому выставили заградительные боны, – думал Джулио. – Не найдя свободной воды, фрегат заложил маневр, поставивший противника в тупик. Поставить в тупик – все-таки выход", – Литта даже остановился, удивившись собственной прозорливости. Политика – совсем не его конек.
Что ж, простим заслуженному морскому капитану его политическую наивность.
Через неделю Джулио вызвали на аудиенцию к великому магистру.
Стояла чудесная январская погода. Январь на Мальте всегда напоминал Литте октябрь в Милане.
В октябре семья герцога Луиджи возвращалась в столицу с альпийской дачи. И они носились с братом Лоренцо как ошалелые по пустеющей, гулкой даче в неразберихе сундуков и суматохе переустройства.
Часовой в восхищении проводил аккуратную до последней ниточки, неуклюжую фигуру Литты.
В кабинете де Рохана сидел у стола Чарльз Абель Лорас. Когда Джулио вошел, Лорас хмуро взглянул на него и отодвинул в сторону манускрипт в кожаном переплете. И ничто, буквально ничто не подсказало юному графу, что вместе с первым шагом за порог кабинета колесо его судьбы сделало роковой поворот.
– Полно, адмирал, – говорил еще минуту назад де Рохан, прохаживаясь по кабинету. – Литта, конечно, хороший капитан и человек чести. Но для русской миссии этого мало. Он, изволите видеть, верит в идеалы…
– Вы так думаете? – сказал Лорас. – А вы сами, кстати, разве… – начальник Тайной канцелярии насмешливо зажмурил один глаз. Всем известно: Литта – любимчик великого магистра. Герцог Луиджи – друг детства великого магистра.
Но де Рохан отмахнулся, как от назойливой мухи.
– Литта строго держит обеты, – сказал магистр.
– Потому что закаляет волю, – быстро откликнулся Лорас. – А не потому, что слепо верует во Христа…
– Интересно, – сказал де Рохан.
– А это большая разница, – продолжал Лорас. – Напрасно вы иронизируете…
– Послушайте, барон, – начал де Рохан. – Говорить можно все, что угодно. А вот делать… Граф Литта именно делает.
– Только один вопрос: ради чего? – Лорас пожевал тонкими губами. -Сказать вам – как он рассуждает? Презирать смерть умеет каждый дурак. А изо дня в день держать в узде страсти…
Лорас протер пальцами уголки глаз, поднялся и подошел к окну. На площади перед дворцом великих магистров, как и всегда, стояло несколько карроццинов* в ожидании пассажиров. Ближняя лошадь в шорах поджала одну ногу…
– У него собственный идеал, – вздохнул наконец Лорас. – И он, возможно, ставит его выше задач церкви. А возможно, и выше целей ордена…
– Сильно! – сказал де Рохан. – Очень глубоко! Смиренный демон. Вы не забыли, что ему едва исполнилось двадцать пять? Что он восемь месяцев из двенадцати – в морях? Во славу церкви и ордена? Кстати, если Литта такой демон – не опасно ли отправлять его в Россию?
– В Россию – не опасно, – сказал Лорас.
– Оставим это, – резко оборвал де Рохан. – Фон Хомпеш!
Лорас прищурился. Великий магистр настолько же недолюбливает опытного фон Хомпеша, насколько привязан к юному Литте. И с радостью избавится от первого, оставив на острове второго.
– Хомпеш австриец, а русские с ними дружат, – примирительно заговорил де Рохан, смягчая резкость приказа. – Он опытный дипломат…
