– Кто этот человек? – нахмурил брови Кантемир.
– Палач, – ответил Русет.
– Что ему надо?
– Он просит работы.
– Уберите его из крепости! – приказал господарь дрожащим от гнева голосом.
Дорога углублялась все дальше в лес, и старый цыган, сопровождавший Родику на прогулке, проговорил ворчливо:
– А не повернуть ли нам коней, боярышня?
– Волков боишься, Фалибог?
– Тех, что о двух ногах…
– Так знай, что завтра я поеду гулять без тебя, – засмеялась Родика и, хлестнув коня, помчалась вперед.
Цыган тоже стал немилосердно нахлестывать свою лошадь, но догнать госпожу так и не смог.
Выехав на лесную поляну, Родика придержала коня. Собралась было спешиться, но вдруг вздрогнула: в нескольких шагах от нее стоял на задних лапах рыжий медведь! Какое-то время он оставался неподвижным, а потом, к величайшему изумлению девушки, начал приплясывать и кататься по траве. Страх у Родики прошел. Она уже готова была прыснуть со смеху, но сдержалась. Нахмурилась и что было силы стегнула медведя плетью.
– Ой! – крикнул медведь человечьим голосом и торопливо заковылял в сторону.
Морда зверя откинулась на спину, и под ней оказалось человеческое лицо. Лицо это выражало боль. Притворную, конечно.
– Простите, капитан, – сказала Родика. – Я думала, что у вас больше ума!
– Когда я вижу вас, боярышня, я теряю даже тот, что у меня есть. А чтобы вас увидеть, готов влезть не то что в медвежью – в собачью шкуру!..
– Ваши речи сладки как мед, капитан.
– Благодарю, боярышня.
– Они даже слаще, чем…
– Чем что, боярышня?
– Чем ложь!
Капитан Декусарэ вылез из медвежьей шкуры, навьючил ее на своего гнедого, что пасся неподалеку, и, сев в седло, подъехал к Родике.
– А ведь есть на свете кое-что еще слаще!
– Что может быть слаще лжи, капитан?
– Твой поцелуй, Родика!
– Вы его никогда не получите, капитан.
– Никогда? Что ж, поживем – увидим…
Родика тронула коня и поехала прочь с поляны. Капитан последовал за ней.
Вскоре из леса донеслись звуки турецкой речи. На поляну выехали три всадника на белых скакунах. Родика осадила своего коня на середине поляны. Турки проехали мимо нее, но Декусарэ преградили путь.
Родика прикрыла лицо головным платком. Турки оглядели ее, перевели взгляд на капитана и снова посмотрели на Родику – теперь уже пристально и нагло. Один из них, низенький, коренастый, судя по форме и оружию офицер, оказался за спиной Родики. Он подмигнул, похотливо хихикнул и, обернувшись к своему спутнику слева, многозначительно кашлянул в кулак. Спутник этот был помоложе остальных, стройнее и горячее.
– Эй ты, гяур! – крикнул он, подбоченясь. – У тебя красивая сабля. Она мне нравится…
– Мне тоже! – отозвался капитан.
– Могу поклясться, ты ее украл.
– Эта сабля моего деда.
– А мне нравится твой конь, – вмешался третий всадник, худой угрюмый турок, куривший трубку, инкрустированную золотом.
– А мне – твоя трубка, – отпарировал Декусарэ.
– Обменяемся?
– Нет.
– Почему же?
– Конь – это все, что осталось мне от отца. Турки переглянулись. Офицер громко рассмеялся:
– А красавица тебе от кого досталась, гяур?
– От бога, господа турки! Она – моя жена.
– У нас на Востоке есть обычай, гяур: если гостю что-нибудь нравится, хозяин отдает ему с радостью…
– А у нас нет такого обычая, – ответил капитан, положив руку на эфес сабли. – Да и вы, господа, не гости званые!
– Мы – хозяева! – сказал хмурый турок. – И что не отдают нам по доброй воле, берем силой!
– Не советую! – обнажил саблю капитан.
Родику охватила дрожь. В следующее мгновение маленький турок, что был у нее за спиной, схватил ее поперек туловища и, словно травинку, выдернул из седла.
Турок с трубкой во рту набросился на Декусарэ. Сабля капитана взвилась и, опустившись на ятаган турка, высекла из него искры. Турок пригнулся к гриве коня, но трубки изо рта не выпустил. Выдохнул клуб дыма и снова поднял ятаган. Но капитан снова нанес удар саблей. Чубук, дымясь, упал на землю, а мундштук остался у турка во рту. Турок выплюнул его и, подхлестываемый смехом своих товарищей, взметнул коня на дыбы.
Ожесточенная схватка длилась недолго. Турок с рассеченным плечом охнул и завалился в седле. Потом скатился с коня, вытянулся на траве и застыл.
Турки не сводили глаз с капитана. Лица их помрачнели. Офицер, который до этого, повалив Родику в седле, пытался сорвать с нее платье, теперь обнажил ятаган. Но его спутник крикнул заносчиво:
– Обойдусь без твоей помощи, Али-бей! Ты ведь без моей помощи обходишься, ну так и занимайся своим делом!
Совет пришелся Али-бею по душе. Он еще крепче прижал девушку к седельной луке, сдавил ей плечо. Родика извивалась в его руках как ящерица, но ей никак не удавалось ни соскользнуть с седла, ни хотя бы уберечь лицо и шею от жадных поцелуев. Время от времени Али-бей бросал взгляд на противников, которые сражались между копнами сена, потом снова принимался рвать платье на Родике. Отчаянное сопротивление девушки вызывало у него лишь приступы смеха.
На поляне уже стало тихо, но Али-бей продолжал смеяться: он ничего не видел и не слышал. Даже голос капитана Декусарэ услышал не сразу. А когда наконец услышал и поднял голову, вздрогнул: молодой турок, его спутник лежал на траве вниз лицом.
– Отпусти девушку! – крикнул Али-бею капитан. – И целуйся со смертью.
Али-бей схватил Родику за волосы, прижал ее голову к груди, вынул из-за пояса пистолет и не спеша прицелился в капитана.
– Ну и вояка – за юбку прячется! – выдавил сквозь зубы капитан – и покачнулся.
Эхо прокатилось по лесу. Медленно рассеивалось облачко дыма.
Декусарэ клубком скатился с седла на траву и перевернулся на бок. Али-бей, целясь из другого пистолета, направил к нему коня. Родика пригнулась на луке седла и закрыла лицо руками.
В тишине прозвучал долгий стон. Али-бей обернулся туда, где лежал его молодой заносчивый спутник. Воспользовавшись этим, Родика мгновенно соскользнула с седла. Турок наклонился, чтобы снова схватить ее за волосы, но тут раздался оглушительный выстрел. Али-бей тоже выстрелил, однако капитан, вскочив на ноги, успел укрыться за копной. Тогда турок достал из седельной сумки еще один пистолет и снова стал целиться, и в этот миг на поляне появился Фалибог. Его нож, просвистев в воздухе, вонзился в руку Али-бея. Турок повернул коня и ускакал.
Родика прикрыла обнаженные плечи прядями длинных распущенных волос. Увидела окровавленное лицо капитана.
– Вы ранены?!
– Хорошо ли так, боярышня? – раздался укоризненный голос Фалибога. – Убежали от меня!..
Какавела, учитель, перебирая четки, пригласил гостей пройти в следующую комнату. Комната эта, хотя и была просторнее первой, казалась меньше, потому что была набита книгами, чучелами птиц, буссолями, картами, подзорными трубами.
Возле бюста, накрытого мохнатой кушмой, Кантемир остановился.
– Не нуждаетесь ли еще в чем-нибудь, учитель? Можно снова послать людей в Венецию, в Краков или в Лейпциг…
Какавела, подойдя, приподнял кушму с бюста. Показалась круглая лысина Сократа.
– Наша школа, – с горечью произнес учитель, – не нуждается ни в чем, ваше величество, кроме… кроме учеников.
Кантемир взглянул на Некулче, потом на Какавеллу.
– Что – все разбежались?
– Половина осталась.
– Покажите мне их.
Какавела провел гостей в класс.
– Слава его величеству господарю! – хором воскликнули ученики, вскочив на ноги. – Многая лета!
Господарь не ответил на приветствие, не подал ученикам знак, разрешающий садиться. Некоторое время он молча смотрел на них, потом повернулся к Какавеле. Учитель поднял худую руку и ткнул пальцем в стройного кудрявого парня. Тот вышел на шаг вперед и поклонился:
– Илие Арборе.
– Тебе нравится учиться? – спросил Кантемир.
– Учение – свет наших глаз! – бойко ответил парень.
– Врешь! – взорвался учитель. – А что ты мне вчера говорил? Вчера ты говорил, что на пастбище наук только попам пастись!
Парень покраснел, опустил голову. Учитель указал на его соседа:
– А ты что мне говорил?
– Я? – притворился тот простачком. – Не помню…
– Ты не помнишь, зато я помню! – прогремел учитель. – У меня уже голова болит от таких учеников! Ты говорил, что тебе достаточно уметь записать, сколько у твоего отца коров и сколько волов!..
Кантемир сел. Некулче тоже. Какавела же вихрем пронесся через всю классную комнату, схватил за руку сонного долговязого парня и подтащил к господарю.
– А этот, ваше величество, этот говорит, что учение не только не приносит пользы уму, а, наоборот, вредит, – мол, все философы свихнувшиеся… Вот как я…
Кантемир, еле сдерживая улыбку, взглянул на Некулче. Спэтар подал ученикам знак садиться.
Вдруг дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вбежал Декусарэ с дохлой вороной в руках.
