Вдруг дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вбежал Декусарэ с дохлой вороной в руках.
– Давайте мы и из нее чучело сделаем, – торопливо заговорил он. – Набьем половой, раскрасим поярче…
Тут он увидел господаря и осекся.
– Сабля! – вскричал Какавела. – Сколько раз говорить тебе, капитан, что здесь не казарма, а храм науки!
Капитан вышел в прихожую, оставил там саблю и вернулся, ступая теперь на цыпочках.
– А ты что думаешь о науке? – спросил его господарь.
– Как вы говорили, ваше величество, – без запинки отчеканил капитан, – потомки назовут наш век просвещенным, потому что путь, по которому пойдут народы, будет украшен школами, а не кабаками, книгами, а не суевериями. Вы говорили, что книга войдет в каждую хижину и сделает человека лучше, умнее, счастливее…
– Это говорит его величество господарь, – перебил капитана Некулче. – А что скажешь ты сам?
– Я скажу, ваше величество, что предки наши не умели читать, но были людьми более достойными, чем мы.
– Почему? – поднял брови Кантемир.
– Потому что они умели владеть оружием и всегда держали войско наготове…
– А сейчас, – резко оборвал его Кантемир, – мы не нуждаемся в войске, потому что наша страна находится под защитой султана. Садись!
Капитан тяжело переступил с ноги на ногу, глубоко вздохнул и, глядя господарю прямо в глаза, сказал:
– Тот, кто не может защитить себя сам, ваше величество, не свободен. А тому, кто не свободен, не нужны науки!
Кантемир взглянул на Некулче, на Какавелу, затем снова на Декусарэ и опустил глаза.
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Все, видимо, понимали, что неосторожное слово может дорого обойтись капитану.
Тишину нарушил колокольный звон, и сразу монастырский двор наполнился шумом и криками.
Господарь встал. Подойдя к окну, посмотрел вниз.
Во двор, через открытые настежь ворота, хлынула в панике толпа крестьян. Их преследовал турецкий конный отряд. Люди, которых гнали, словно стадо животных, хотели добежать до келий и погребов, чтобы укрыться, но конские копыта и длинные арканы настигали их повсюду.
– В чем же они провинились, бедняги? – прошептал Некулче.
– Спустись во двор и узнай, – произнес господарь.
Некулче двинулся к двери, но она распахнулась, и в комнату торопливо вошел настоятель монастыря Пансий. Игумен был бледен как полотно и весь дрожал.
– Беда, ваше величество! Вокруг монастыря горят села. Басурмане клянутся аллахом, что и монастырь предадут огню, если… – Монах запнулся.
– Если что? – нетерпеливо переспросил Кантемир.
– Кем-то пролита кровь турок, – уже более спокойно продолжал игумен. – Преступник укрылся в монастыре. Если мы не отдадим его в руки басурман, падут головы невинных…
– Его имя? – спросил господарь.
– Туркам имя неизвестно. Они говорят, что узнают его в лицо.
Шум во дворе утих. Кантемир снова посмотрел в окно, забранное решеткой. Сгрудившиеся посреди двора крестьяне, стоя на коленях, с мольбой и надеждой смотрели вверх. Один из турок насвистывал какую-то мелодию. Она была знакома Кантемиру, и он горько улыбнулся.
– Они требуют, чтобы мы все спустились во двор, – нарушил молчание игумен.
– Все? – переспросил Некулче.
– Все.
– И его величество господарь? Игумен вздохнул.
Дан Декусарэ шагнул к господарю.
– Ваше величество! Всем не нужно спускаться. Хватит с них, чтобы вышел один – виновник!
Поклонившись, капитан повернулся на каблуках и направился к двери. Все обернулись к нему, провожая взглядами. Вот капитан взялся за дверную ручку. Дверь, открываясь, протяжно скрипнула.
И тут раздался голос господаря Дмитрия Кантемира:
– Капитан! Твоя сабля!..
Декусарэ замер. Потом оглянулся и посмотрел на господаря с недоверием и надеждой.
– Ты забыл свою саблю, – спокойно произнес господарь.
В темноте прихожей сверкнул металл, послышалось бряцание сабли, и выходная дверь со стуком захлопнулась.
Оцепеневшие ученики пришли в себя, загалдели:
– Ваше величество! Ему одному не справиться!..
– Идите, – сказал господарь. – Все равно учение вам не идет впрок…
Парни кинулись в прихожую, расхватали свои сабли. Учитель Какавела схватился за голову и бессильно опустился на стул.
– А я думал, что воспитал из тебя философа, Дмитрий. Большого ученого. Надеялся, что рядом с твоим именем когда-нибудь упомянут и мое… А ты стал солдатом, как твой отец, да будет земля ему пухом!..
Кантемир подошел к учителю, сел рядом и положил руку на его плечо.
– Не моя вина, учитель, что между наукой и войной приходится выбирать войну!
Некулче некоторое время смотрел в окно, потом подошел к Кантемиру. Вид у спэтара был подавленный. Он хотел было что-то сказать. Но и учитель и господарь молчали.
Парни буйной ватагой высыпали во двор. Турки сначала растерялись, но, сосчитав противников и убедившись, что их совсем немного, оживились.
Крестьяне повскакали на ноги, в страхе бросились кто куда, но, настигаемые ятаганами, падали на землю. Турки не щадили никого: ни женщин, ни детей.
Некулче снова посмотрел во двор, и его охватила дрожь. Он оторвался от окна и каким-то чужим, хриплым голосом крикнул:
– Игумен! Есть у тебя в монастыре топоры и вилы?
Пансий не успел ответить, а спэтар уже схватил его за руку и потащил к выходу. Встал и Кантемир, но Какавела преградил ему путь:
– Опомнись, Дмитрий!..
Открылись окна келий, двери погребов. Во двор полетели вилы, топоры. Крестьяне хватали их и собирались вокруг спэтара. Турки, теснимые со всех сторон, стали отступать в глубину двора, туда, где сходились углом монастырские стены.
Лязг оружия за окном становился то громче, то тише… И только когда шум схватки утих совсем и в комнате стало слышно, как жужжит под потолком муха, Кантемир встал и подошел к окну.
Прежде всего он взглянул в сторону ворот. Они уже были закрыты на засов. Потом посмотрел в сад и увидел монахов. Двое из них волочили за ноги два трупа. Двое копали в сторонке могилы. Еще несколько монахов поливали водой мощенные камнем дорожки. Школяры столпились у колодца – обмывали раны.
– Все целы? – спросил их господарь.
Школяры подняли длинноволосые головы.
– Спасибо, ваше величество, – отозвался Некулче, входя в комнату. – Не совсем…
Спэтар был весь в поту и в пыли, но лицо его снова стало спокойным и ясным, словно ничего не произошло.
Кантемир смотрел на него с удивлением.
– Ты как-то похвалился мне, что приступил к составлению молдавской летописи, от времени господаря Дыбижи-Водз…
– Да, господарь.
– И как ты думаешь дальше писать ее – пером или саблей?
Некулче, поглаживая растрепавшуюся бороду, ответил уверенно:
– Не моя вина, господарь, что между пером и саблей приходится выбирать саблю.
Привратник проводил пашу в библиотеку и удалился. Бендерский сераскер взглянул на книжные полки, на мраморные бюсты и опустился в кресло. Потом взглянул на часы на стене и снова встал.
Открылась дверь, вошел слуга с кофейным прибором на подносе.
– Долго мне еще ждать? – пронзил его взглядом Измаил-паша.
Слуга поставил серебряный поднос на круглый столик и недоуменно пожал плечами. Это не понравилось паше, но слуга был слишком ничтожным, чтобы выказывать ему свой гнев.
Снова оставшись один, паша поднес к губам чашку с кофе. Напиток был чересчур горяч. Какое-то время Измаил-паша нетерпеливо прохаживался по библиотеке, затем открыл застекленную дверь и вышел на крыльцо.
У крепостной стены, на зеленой лужайке, стояли построенные в две шеренги пехотинцы, все в новой форме, и между шеренгами щеголеватый офицер подавал команды, вертя во все стороны головой, словно петух.
– Открой полок! Сыпь порох! Закрой полок! Достань патрон! Мушкет к ноге! Скуси патрон! Достань шомпол! Заряжай! Взведи курок! Целься! Огонь!
Раздался залп. Окна дворца зазвенели и затянулись дымом.
– Господарь Дмитрий Кантемир ждет пашу Бендерского! – донесся голос привратника.
Измаил-паша прошел через темный коридор, свернул налево и очутился в приемной.
Вооруженный стражник остановил его:
– Ятаган!
Паша непонимающе взглянул на него. Стражник протянул руку, показывая на ятаган. Сераскеру пришлось подчиниться и отдать оружие.
Господарь был один в кабинете.
– Я хожу к тебе уже три недели, – начал Измаил-паша, еще не переступив порог, – но не могу тебя застать!
– Государственные дела… – Кантемир поднялся из-за письменного стола.
– Сегодня жду с самого утра, – прервал его турок. – А когда меня наконец впустили – отобрали оружие! Откуда при твоем дворе такие обычаи, Кантемир-бей? Откуда?
– Видно, ты давно не был в Стамбуле, – ответил Кантемир, – и забыл турецкую пословицу: в поле – оружие, в доме – разум.
Измаил-паше пришлось проглотить пилюлю. Он молчал, лихорадочно подыскивая достаточно колкий ответ. Не найдя такого, решил сразу взять быка за рога:
