Ознакомительная версия.
За целый день ходьбы сильно устали. Но как не гудели ноги, пришлось им идти дальше в надежде, болото скоро кончится, они заночуют в лесу без сырости, зловонного запаха, главное без комарья.
С наступлением темноты стало трудно идти. Не хотели слушаться ноги. Цеплялись за все, что попадалось на пути. Когда взошла на небосклоне Луна, идти стало легче, но в мерцающем лунном свете от набегавших на нее облаков, обступавший их лес приобретал причудливые, зловещие очертания. Это вызывало чувство страха, подстерегавшей опасности, одиночества.
Где-то на западе шла война. Но там было все более понятным, а здесь из-за любого дерева, куста мог раздаться выстрел или неожиданно появиться немецкие десантники.
Они были хорошо вооруженными карателями. Их в первые дни войны забросили к нам в тыл за сотни километров от линии фронта. Одетые в форму красноармейцев, они сеяли панику среди мирного населения, взрывали, убивали, превращая глубокий тыл в тот же фронт, где не было никому пощады.
Это породило массу всевозможных слухов, порой неверных, доходящих до небылиц, граничивших с абсурдом, порождавших страх, недоверие у людей. В любом могли подозревать десантника и не было ни к кому веры.
Дорогой им несколько раз попадались немногочисленные группы людей, одетые в форму красноармейцев, но они старались избегать встречи с ними и обходили стороной.
Пройдя еще километра полтора, они, в буквальном смысле, уткнулись в небольшую станцынюшку, скрытую от глаз растущими вокруг высокими деревьями и густо разросшимся кустарником. Вокруг ни одной горящей электрической лампочки. Полная светомаскировка.
Темная, одинокая станция на забытом всеми полустанке, она казалась заброшенной и вызывала ощущение пустоты, поспешного бегства. Вокруг ни одного огонька. Темное небо, на котором ещё не взошла Луна, близко подступавший к станции такой же тёмный лес, вызывали ощущение пустоты, поспешного бегства.
В такую теплую летнюю ночь, если бы здесь были люди, кто-то же должен быть снаружи, хотя бы для того, чтобы перекурить под ясным, усеянном звездами, ночном небе.
Обсудив, решили войти в вокзал, узнать у дежурного о движении поездов на Восток. Если поездов не будет, можно будет отдохнуть, а рано утром снова в путь.
Небольшой вокзал, какие обычно бывают на полустанках, показался им брошенным.
Осторожно обошли вокруг здание снаружи, заглядывая в окна. Они, как пустые глазницы, были такими же темными без единого проблеска огонька изнутри. Сквозь светомаскировку наружу не пробивался свет. Не обнаружив ничего подозрительного, что бы их заставило отказаться от мысли провести здесь ночь, подошли к двери. Прислушались. Вокруг тишина. Решили войти во внутрь. Отказаться от мысли провести здесь ночь, было выше их сил. Пять суток они шли. За это время сильно вымотались. Ногам, всему телу требовался отдых. Тянуло поскорее растянуться на деревянных лавках, как на самой прекрасной постели, и проспать до утра.
Входная дверь, ведущая в зал, оказалась не запертой. Буянов осторожно приоткрыл ее и заглянул внутрь. Кромешная темнота. Свет от зажженной спички на какое-то мгновенье разогнал темноту. Этого было достаточно, чтобы убедиться, в зале никого нет, что он в спешке был покинут, о чем свидетельствовали в беспорядке стоящие скамейки. Возможно, что до них здесь была воинская часть, пока состав стоял на полустанке.
Войдя в зал, Буянов тут же с шумом плюхнулся на скамейку. За ним остальные.
– В темноте, да не в обиде, – перефразировал Буянов на свой лад известную пословицу.
Для безопасности попробовали закрыть дверь изнутри. Не получилось.
Тихо вокруг. Только слышно, как пищат мыши.
Поели в темноте и расположились на ночлег. На душе повеселело. Неожиданно тишину взорвал возбужденный мужской голос, доносившийся откуда-то из глубины, заглушаемый плотно закрытой дверью. Он не говорил, а громко кричал в телефонную трубку. Возможно, его не было слышно на другом конце провода, а может быть связь постоянно прерывалась. Он паниковал. Объяснял, что на разъезде остался он один без охраны. В любой момент сюда могут нагрянуть десантники. В таких условиях дальше на разъезде он не останется.
На станции, показавшейся им покинутой, оказывается оставался дежурный. На душе повеселело. Надо было дождаться, когда закончатся выяснения и узнать у него насчёт поезда, а потом перекусить. Буянов достал папиросы, закурил и предложил остальным. Они отказались.
Выяснение по телефону, продолжавшееся довольно долго, неожиданно оборвалось. Наступила тишина, не нарушаемая ничем.
Только где-то снизу под полом было слышно, как скреблись мыши.
– Пошел к дежурному, – приглушенно проговорил Буянов. Он поднялся. Сильно затянувшись папиросой, свет которой служил ему фонариком, громко закашлялся и пошел к двери, откуда до этого слышался голос.
В этот момент дверь с шумом распахнулась. В проёме высветились размытые, плохо угадываемые контуры человека. Увидев по огоньку папиросы, что в зале еще кто-то есть кроме него, дежурный перепугался и пулей выскочил из зала наружу, громко хлопнув за собой входной дверью.
– Сволочь, гад! – только и успел послать ему вдогонку Буянов.
Такой неожиданный поворот вызвал у них прилив неприятного ощущения и тревоги, а Саше передался еще испуг и страх дежурного. На него это повлияло сильнее, чем на остальных. Сказалась пережитая бомбежка и нервное перенапряжение, которое пришлось пережить ему, помогая раненым.
На покинутом и всеми забытом разъезде, теперь кроме них никого больше не было.
– Плохи наши дела, если даже дежурный сбежал, – прервал наступившее молчание Буянов.
– А что с нами будет, если десантники по пятам за нами идут и придут сюда? Что тогда будем делать? – заволновался Саша. – Может уйдем отсюда. Там хоть бежать есть куда, а здесь и спрятаться негде. Отсюда не убежишь.
– Там то же самое, – и Буянов машинально кивнул головой, не придав значения, что в темноте никто этого не видит. – Похоже, десантников здесь нет, иначе бы они заняли станцию. Идти сейчас еще хуже. Ночью в темноте быстрее нарвемся на них. Перестреляют. Что будет, то и будет. Давайте останемся здесь, а рано утром с восходом Солнца уйдем отсюда.
– Зачем только мы пришли сюда? Надо уходить отсюда, пока не поздно. У меня нехорошее предчувствие, – шепотом, словно боясь, что его могут услышать, продолжил Саша. Он не в состоянии был преодолеть нахлынувший на него страх, близкий к ужасу.
Один Владимир не принимал участия в разговоре. Он крепко спал.
– Я за то, чтобы остаться, – поддержал Василий. Ему не хотелось отсюда уходить. Горели ноги, растертые до крови. Они были словно в огне. За малоношеные полуботинки, которые он надел в дорогу, теперь пришлось жестоко расплачиваться за это.
Сейчас война воспринималась им совсем по-другому. Он посмотрел на себя, как бы, со стороны. От прежнего представления о войне, в которой нашлось место шляпе, макинтошу, рубашке с отложным воротничком под галстук, полуботинкам, не осталось и следа. Может быть и оделся бы он попроще, но ничего другого у него не было. А идти до Смоленска было еще далеко. Если мерить днями, то три-четыре, если они когда-нибудь дойдут дотуда.
На него напала апатия, безразличие от пережитого за последние дни. Вокруг все растворилось и он не заметил, как заснул. За ним Михаил.
Саша бодрствовал. Сидя на лавке, гнал прочь от себя сон. Боялся заснуть. Сонных их могут прикончить парашютисты. Он впал в состояние срыва и ожидания неминуемой беды, не пропускал ни единого звука. Прислушивался к каждому шороху. Когда под полом начинали скрести мыши, вздрагивал.
«Скорее бы кончилась эта ночь и мы уйдем отсюда», – эта мысль была для него как заклинание, крепко засевшая у него в голове. Она преследовала его, не оставляла ни на минуту, доведя до исступления. Если бы остальные не спали, он не был так одинок, как сейчас. Нервы не выдержали, сдали. Он разбудил Буянова.
– Ты чего? – спросонья вскочил Михаил, не поняв, что произошло, готовый разбудить Василия и Владимира.
– Не могу оставаться здесь. Не-мо-гу! Это гнетущая тишина вокруг, а за ней мне постоянно кажется, что мы здесь ни одни. У меня нехорошее предчувствие. Здесь кто-то есть, кроме нас! Пойдемте отсюда, – умолял он. – Здесь так страшно!
Саша уже не мог скрыть своего состояния, в котором находился.
– Не терзай себя, приляг, нам еще идти и идти, – попытался успокоить его Буянов. – Потерпи. Осталось до утра совсем немного. Скоро рассветет и мы уйдем отсюда. Что здесь, что там, один хрен!
– Если вы не хотите уходить, тогда не удерживайте меня, – взмолился Саша.
Бесполезно было уговорить его оставаться до утра. Поняв, что слова не доходят до Сашиного сознания, махнул на него рукой, как на безнадежного.
Ознакомительная версия.
