Сэмюэл Морзе начал рассказывать какую-то историю низким, хриплым тоном, и, в то время как лейтенант Фремонт слушал изобретателя с интересом и симпатией на лице, Джесси поняла, что, пока она не поговорит с глазу на глаз с молодым человеком, не поймет дух, мотивирующий его поступки, у нее не будет ясного представления о том, как он выглядит. Она вспомнила, как радикально приходилось ей менять мнение о многих людях, с которыми она встречалась благодаря работе отца; некоторые, казавшиеся поначалу красивыми, оказывались мелкими душонками, хапугами, изменниками, не способными выполнить работу, посильную настоящему мужчине. По мере того как раскрывались их характеры, она приходила к заключению, что в них нет никакой привлекательности, тогда как другие, чей нос или веки имели странный рисунок, становились со временем в ее представлении все более привлекательными и даже красивыми благодаря своей честности и преданности.
Она отдавала себе отчет в том, что лейтенант Фремонт вызывает в ней волнующие чувства, от этого никуда не уйдешь. Останется ли он в ее представлении столь же красивым и притягательным по мере того, как она будет все более узнавать его? Или же он станет скучным, откровенно некрасивым?
Словно почувствовав, что его изучают, лейтенант Фремонт вдруг поднял голову. Их глаза встретились в зеркале. Он по-мальчишески улыбнулся. Она быстро шагнула ему навстречу.
_/3/_
Еще в прошлое воскресенье Джесси слышала, как их давний друг Джеймс Бьюкенен сказал, что обеденный стол Бентона — это место, где смешиваются утраченные возможности с еще не родившимися, и никто не может провести различие между ними. Ожидая, когда Джошаам, один из красивых близнецов-негритят, распахнет массивные деревянные двери в столовую, она подумала о том, какая большая часть американской истории была отрепетирована за этим длинным столом из красного дерева с 1821 года, когда ее отец был избран сенатором от штата Миссури и переехал из Сент-Луиса в Вашингтон. Все президенты после Медисона — Джеймс Монро, Джон Куинси Адамс, Эндрю Джэксон, Мартин Ван-Бюрен и Уильям Харрисон — сидели за этим столом и с аппетитом ели вместе с множеством членов кабинета и послов, целой сменяющейся панорамой конгрессменов, армейских офицеров, исследователей и охотников с Запада.
Двери открылись, она вошла внутрь и быстро осмотрела зал до прихода гостей. Комната, отделанная панелями из красного дерева, с высокими потолками и окнами, простым федеральным камином, рама которого была плотно врезана в стену, а верхняя панель представляла собой узкую резную полку, смотрелась приятно. Ее блуждающий взгляд заметил сверкающие канделябры, каждый из которых висел на четырех отполированных цепях, плотный, цвета бургундского вина ковер на полу, портреты матери и отца Томаса Бентона на широкой стене над резным буфетом и портрет Элизабет Макдоуэлл Бентон, написанный много лет назад Сэмюэлом Морзе.
Стол был накрыт камчатой скатертью. В центре стола стояли витые свечи, которые Элизабет Макдоуэлл привезла с собой из Черри-Гроув, а по краям — изящные хрустальные блюда с фруктами и цветами. На дальних концах в больших длинных блюдах в светлом желе покоились огромные лососи, а перед каждым гостем стоял охлажденный жареный лобстер и на крошечной угольной горелке в металлических чашечках — растопленное масло и подогретый ром.
Довольная тем, что все готово, как хотел отец, она послала Джошаама объявить гостям, что обед подан. Она сделала так, что лейтенант Фремонт оказался с правой стороны от нее, и в угоду другим гостям, которых считала наиболее желательными партнерами за столом, она посадила Энн Ройяль слева от себя. Когда все гости уселись, Джесси, посчитав по носам, определила, что за столом двадцать два человека.
Она полила своего лобстера горячим маслом и ромом, затем повернулась к своему новому гостю и спросила:
— Вы любите беседовать во время еды, лейтенант?
— Только тогда, когда пища невкусная.
— В таком случае я советую вам насладиться тремя первыми блюдами, ибо к ним благосклонен отец. Когда подадут жаркое, вы не сможете услышать то, что вам бы хотелось.
Ее задача состояла в том, чтобы направлять разговоры за столом, делать их интересными, следить за тем, чтобы присутствующие не разбивались на группы беседующих между собой. Долгий опыт научил ее тактическим приемам: она побудила Энн Ройяль рассказать историю о том, как редактор вашингтонского «Глоба» назвал ее редактором в нижней юбке, а она ему ответила, что патриот в нижней юбке лучше предателя в штанах. Услышав в гостиной рассуждения миссис Криттенден о постановке «Ричарда III» в Национальном театре, она попросила эту леди рассказать, как актер Хаккетт составил программу, позволившую ему раскритиковать исполнение любым другим артистом роли Ричарда. Миссис Кинг разделала конгресс под орех за то, что он упорствовал в нежелании выделить средства на мощение главных улиц Вашингтона и на ночное освещение.
— Ну, на прошлой неделе, — воскликнула она, — бедная миссис Спингарн в своем новом вечернем платье с кружевной отделкой пыталась пройти в Национальный театр, чтобы послушать божественную Селесту, и растянулась плашмя в огромной луже на Би-стрит!
К правой ножке стола был прикреплен китайский гонг, издававший глубокий бархатный звук, и Джесси было достаточно ударить по нему каблуком туфли, чтобы вызвать прислугу в нужный момент. В то время как близнецы в своих коротких черных сюртуках и штанах, подвернутых на щиколотках, сновали вокруг стола, заменяя тарелки с остатками лобстеров на голубые веджвудские для холодной лососины, а затем на глубокие блюда для тушеных устриц, Джесси попросила Сэмюэла Морзе рассказать, что ему известно о скупости конгресса. Морзе, мрачное настроение которого еще не улетучилось, обрисовал тупость комитета, которому он демонстрировал свой телеграф. Конгрессмены отказали ему в скромных ассигнованиях на сооружение опытной линии до Балтимора.
Но когда кровавый ростбиф с лежавшими вокруг него кусками пирога с ливером был внесен в столовую, Джесси увидела, что ее отец, до этого почти не прикасавшийся к еде, отрезал себе толстый ломоть, а затем быстро завязал разговор с конгрессменами из Новой Англии о необходимости исследовать земли между штатами Иллинойс и Миссури и Скалистыми горами, чтобы когда-нибудь Соединенные Штаты протянулись от океана до океана. Жители Новой Англии воспринимали это как откровенное сумасшествие, и они без колебаний открыто сказали об этом хозяину.
После того как шум за столом усилился, Джесси положила нож и вилку и откинулась на спинку сиденья.
— Пропал аппетит, мисс Джесси? — спросил Джон Фремонт.
— Отец лучше всего кушает, ведя жесткий спор. Я же, напротив, не могу есть, когда яростно спорят. Отец излагает лучше всего свои мысли тогда, когда поглощает добротную пищу…
— Я вижу, — заметил он, глядя через стол с изумленным восхищением на сенатора Бентона.
— …Впрочем, вы полагаете, что он не имеет ни малейшего представления о том, что ест, думая столь сосредоточенно? Однажды я поддразнила его, спросив, доставляют ли ему наслаждение дикая утка и замороженный пудинг. Он ответил: со вторника у нас не было утки, а с воскресенья — замороженного пудинга.
Джон засмеялся:
— Полагаю, что это пристыдило вас.
— Действительно пристыдило. Сегодня поздно вечером он пригласит меня в библиотеку, посадит за стол и продиктует целую речь для завтрашнего заседания сената, основываясь на материале, который он формулирует именно сейчас, когда его рот набит сладким картофелем.
— Я слышал, что у сенатора самая блестящая личная библиотека в Вашингтоне. Вы мне ее покажете когда-нибудь?
Джесси осмотрела гостей отца, а затем подумала, как приятно поговорить наедине с лейтенантом Фремонтом. Ей нечего было скрывать от посторонних ушей, однако она знала, что их отношения претерпят глубокие изменения, если их слова будут окружены покровом тайны.
— Когда остальные пойдут в гостиную пить кофе, — сказала она, — мы ускользнем наверх.
Прежде чем принести сладкое, Джошиим и Джошаам сняли камчатую скатерть, под которой оказалась другая, столь же чистая и красивая. Затем, когда гости разобрали фрукты и сладости, они сняли и вторую скатерть, и на полированной поверхности красного дерева засверкали серебряные подсвечники и хрустальные вазы.
Наконец Джесси предложила гостям перейти в гостиную для кофе. Она отошла в сторону, в то время как ее отец, взяв под руки миссис Линн и миссис Криттенден, провел их через зал. Когда все вышли из столовой, она шепнула лейтенанту Фремонту:
— Никто нас не хватится, если мы поднимемся наверх на некоторое время.
Она перешагнула порог библиотеки, показав ему кивком, чтобы он встал рядом. Лампы горели, а венецианские жалюзи были закрыты. В комнате царило ощущение теплого вечернего покоя. Комната была большой, во всю ширину дома, с окнами, выходившими на Си-стрит и открытые поля за ней. Небольшие оконца перемежались с полками на стене, заставленными книгами в переплетах различных цветов, разными по времени издания и месту написания, там же находились полные собрания сочинений Шекспира, Расина, Мольера, Вольтера. Вдоль восточной стены стоял дубовый стол, заваленный картами и атласами. Перед камином друг против друга высились два больших кожаных кресла, и около каждого — столик, который можно было превратить в пюпитр для писания. Здесь же были беспорядочно расставлены стулья, на которые можно было присесть, чтобы перечитать страницу или параграф из книги, стоявшей на полке. Под полкой с особо ценимой Томом Бентоном серией «Британские суды над государственными преступниками» стояла видавшая виды качалка, а перед письменным столом с шахматной доской — кресло в стиле ампир.
