— Никто нас не хватится, если мы поднимемся наверх на некоторое время.
Она перешагнула порог библиотеки, показав ему кивком, чтобы он встал рядом. Лампы горели, а венецианские жалюзи были закрыты. В комнате царило ощущение теплого вечернего покоя. Комната была большой, во всю ширину дома, с окнами, выходившими на Си-стрит и открытые поля за ней. Небольшие оконца перемежались с полками на стене, заставленными книгами в переплетах различных цветов, разными по времени издания и месту написания, там же находились полные собрания сочинений Шекспира, Расина, Мольера, Вольтера. Вдоль восточной стены стоял дубовый стол, заваленный картами и атласами. Перед камином друг против друга высились два больших кожаных кресла, и около каждого — столик, который можно было превратить в пюпитр для писания. Здесь же были беспорядочно расставлены стулья, на которые можно было присесть, чтобы перечитать страницу или параграф из книги, стоявшей на полке. Под полкой с особо ценимой Томом Бентоном серией «Британские суды над государственными преступниками» стояла видавшая виды качалка, а перед письменным столом с шахматной доской — кресло в стиле ампир.
Она впервые неожиданно увидела библиотеку глазами чужого человека, и та показалась ей новой и свежей, напомнив о годах товарищества с отцом.
— Какая прекрасная комната! — сказал лейтенант Фремонт так тихо, что она еле расслышала.
Казалось, он забыл о ее присутствии, обходя плотно заставленные полки, вынимая редкие и прекрасные тома с нежностью, свойственной ценителю книг.
— Лейтенант Фремонт, ваши глаза загораются при виде хорошей книги, как у других — при виде красивой девушки!
Обращенная к ней улыбка говорила о его большом чувстве.
— Разве такие два вкуса исключают друг друга? — лукаво спросил он.
Она рассмеялась, затем взяла экземпляр книги Хенри Скулкрафта «Экспедиция к Верхней Миссисипи».
— Знаете ли вы эту книгу? По ней отец учил меня читать. Думаю, что он сделал это сознательно, чтобы интерес к исследованиям стал для меня столь же естественным, как чтение.
Джон Фремонт одобрительно кивнул своей небольшой головой:
— Почти до девятнадцати лет я не знал, что люди постоянно исследуют границу. — Он открыл экземпляр «Джорнэлз». — Я наткнулся на эту книгу в первый же день, когда пришел работать в Библиотеку для обучающихся в Чарлстоне. Передо мной словно открылся новый мир. До этого момента у меня не было ни малейшего представления, чему я хотел бы посвятить свою жизнь. Я читал ночь напролет и к рассвету решил, кем буду. Следующие полгода я поглощал книги, которые есть у вас здесь: генерала Уильяма Эшли, Джедедиа Смита, Зебулона Пайка, Джона Джэкоба Астора, Льюиса Касса.
Джесси указала ему на два кресла у камина:
— Сюда, садитесь в мое кресло, а я сяду в отцовское.
Она села напротив него, как много лет сидела перед своим отцом.
— Эта библиотека и кресло, в котором вы сидите, были моей школой. Отец научил меня читать, когда мне было четыре года, а когда мне исполнилось пять лет, научил меня рисовать и чертить карты Соединенных Штатов. Прежде чем я узнала, что Париж — столица Франции, я уже знала, что есть большая река, берущая начало в Соленом озере и впадающая в Тихий океан.
— Которой может и не быть! — воскликнул он почти сердито. — Да, я знаю, что Джедедиа Смит сообщил о такой реке, но мистер Николлет и я просмотрели все отчеты по топографии страны и не смогли отыскать возможное русло для такой реки.
— И однажды вы это докажете, — спокойно добавила она.
Он посмотрел на нее довольный и с удивлением:
— Как вы это узнали?
— Вам трудно скрыть тот факт, что вы исследователь.
— Я не был таким удачливым, как вы, мисс Джесси, — возбужденно продолжил он. — У меня не было отца, который учил бы меня. Я посещал колледж в Чарлстоне два года, занимался языками и математикой, интересовавшей меня, но никогда не видел смысла в моей учебе.
Она следила за его жестикуляцией, когда он рассказывал ей о своем детстве, своем отце — странствующем французском учителе и художнике, умершем, когда его сын был еще маленьким мальчиком; об усилиях матери, воспитывавшей троих детей; о своей дружбе с Джоэлем Пойнсеттом, нашедшим ему первую работу преподавателя математики на американском военном корабле «Натчез», плававшем в Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айрес. У него был низкий тембр голоса, вызывавший в ней внутреннюю дрожь. Рассудком она уловила обертоны его ранней борьбы и радости самоосознания в его рассказе об исследованиях в целях прокладки железной дороги Луисвилл — Цинциннати — Чарлстон и о работе в качестве гражданского помощника капитана Уильямса из Топографического корпуса Соединенных Штатов в изучении территории племени чироки.
У Джесси редко появлялось желание рассказать о себе, теперь же мысль об этом была приятной.
— Я мало что могу сказать, — начала она застенчиво. — Для меня всегда было большим удовольствием работать с отцом. До того как меня отправили в ту ужасную школу, я обычно сидела в этом кресле, где вы сейчас, с дощечкой на коленях и записывала его речи для сената, а он в это время расхаживал по комнате и заглядывал в книги, отыскивая интересовавшие его ссылки. С шести лет я начала ходить с отцом каждое утро в Капитолий, где он усаживал меня в библиотеке конгресса. Старый мистер Михан приносил мне книги мистера Одюбона о птицах или коллекцию репродукций картин Лувра и другие книги со старинными французскими гравюрами. Если я уставала рассматривать книги, я выходила на широкую галерею и любовалась чудесной панорамой Потомака и зеленых холмов за рекой. Когда мне исполнилось восемь лет, отец решил, что я достаточно взрослая и могу слушать дискуссию в сенате.
Она подошла к дубовому столу, заваленному массой карт, ярко-красные, зеленые и желтые пятна которых придавали комнате жизнерадостный вид. Ее голос звучал серьезно:
— Думаю, отец забывал, что я девочка, поскольку он хотел научить меня всему, что касалось исследования, путешествий, освоения Запада. Он обучил меня испанскому языку, чтобы я могла прочитать доклады Кортеца, Бальбоа, Магеллана и Де Сото. Ему был крайне нужен помощник в работе.
Страстно стремясь быть ближе к ней, Джон Фремонт воскликнул:
— Я тоже изучил испанский, чтобы прочитать Кортеца и Коронадо. Подобно вам, я знаю географию диких мест намного лучше, чем Нью-Йорк и Бостон. Ваш отец хотел, чтобы вы были сыном и поступили в Топографический корпус. С тех пор как капитан Уильямс начал вести разведку линии железной дороги, у меня возникло желание стать сотрудником Топографического корпуса и обследовать Дальний Запад. В то время как вы сидели в этой библиотеке, я находился в тех самых лесах, горах и прериях, о которых вы читали, составлял карты, собирал образцы растений, проводил замеры по звездам.
Он замолчал. Джесси повернулась к нему лицом, ее глаза сверкали.
— Действительно, лейтенант Фремонт, мы были вместе в диких краях!
Затем она сильно покраснела.
_/4/_
Джесси сидела за письменным столом в небольшой безликой спальне в Академии мисс Инглиш, когда услышала грудной голос цветной мамми, медленно напевавшей негритянскую духовную песню. Эта песня оповещала, что пришла прачка. Выстиранное белье поднималось на верхний этаж здания с помощью веревки и блока, прикрепленного к подоконнику каждого окна. Джесси так и не могла уяснить, почему было сделано именно так, вероятно, чтобы не таскать белье по коридорам школы. Она поднялась из-за шаткого столика, который мог выдерживать только легкие книги и столь же легкие мысли, и подошла к открытому окну. Она увидела, как женщина привязала веревку к ручкам корзинки, а затем медленно потянула ее наверх в ритм песне.
Наклонившись над подоконником, чтобы взять свою корзинку, Джесси с удивлением увидела листок бумаги на отутюженном белье. Она прочитала:
«Я не в состоянии ждать до следующего воскресенья. Нет ли места, где мы могли бы поговорить? Дж. Ч. Ф.».
Она еще раз выглянула в окно, увидела Джона Фремонта, стоявшего под шелковицей.
— Привет, — сказала она, — вот это сюрприз!
— Не могла бы ты спуститься вниз?
— Нет, но ты можешь подняться.
— Подняться?
Он уставился на нее в изумлении.
— Да, по шелковице. А я выберусь отсюда и встречу тебя на верхней ветке. Если ты, конечно, не боишься порвать свои красивые синие бриджи.
Его веселый смех долетел до нее, а она в это время наблюдала, как он схватился за ветку и подтянулся вверх. Джесси туго подобрала вокруг себя юбку и с подоконника перебралась на сплетение толстых веток, образовавшее под ее окном некое подобие платформы. Едва она уселась, как в зелени листвы показалась голова Джона Фремонта. Быстрыми ловкими движениями он оказался рядом с ней. Джон оставил свою шляпу внизу, и его волосы взлохматились, когда он пробирался через густую листву. С места, где они сидели, были видны волнистые лужайки школы и темно-зеленые леса на берегах Потомака. Сидя на суке и раскачивая ногами, Джесси Бентон едва бы могла доказать кому-либо, что ей почти семнадцать лет.
