Ознакомительная версия.
«Эти будут стрелять, — покрылся испариной, несмотря на мороз, Гапон. — Будут, будут, — с ужасом твердил он. — Но отменить шествие невозможно… Ведь потом во всём обвинят меня, — застонал от охватившей его безысходности. Надо остановить кровопролитие… Но как? Пусть этим займутся другие. Интеллигенты, например», — велел ехать на квартиру к Максиму Горькому, адрес коего дал ему Муев.
— Нет, поезжай лучше в Нарвский отдел, — передумал он: «Пошлю оттуда кого–нибудь к писателю».
Посланец Гапона рабочий Кузин на квартире Горького не застал.
Открывшая ему дверь молодая красивая женщина: «Горничная, наверное, или поварёшка, — определил её жизненный статус пролетарий, не слишком ласково направила его в редакцию газеты «Сын Отечества». — Да, а чё мне? Деньгами батька снабдил, катайся на ямщиках, — рассуждал он, попутно надумав посидеть в трактире. — Так, самую малость. На три мерзавчика водки с мороза. Горький, — понеслись его мысли в заданном направлении, — в честь водки кличку взял или от горькой житухи? — морщил в раздумьях лоб. — А поварёшка–то — вон какая у него… Сладкая…».
В редакции застал целую толпу «антиллехентов». Писателя узнал по портрету в газете и выложил ему просьбу священника — предотвратить ожидаемое кровопролитие.
— Ибо солдат в город нагнали видимо–невидимо.
— Это мы и так видим, без отца Гапона, — с плохо скрываемой иронией произнёс господин в очках и бородке. — Ещё бы немного, и вы нас не застали. Приглашаем вместе с нами посетить министра внутренних дел Святополк—Мирского. Потребуем убрать войска с улиц города, чтоб дать возможность рабочим поговорить с царём.
— Да нет императора в Петербурге, — перебил господина Максим Горький. — В Царском Селе от террористов с семьёй прячется.
— Говорят, его здорово напугали на Крещенье, — хмыкнул ещё один интеллигентного вида господин.
Целая вереница саней и пролёток направилась к дому министра.
В точь такая же поварёшка, по мнению рабочего, как и у Горького, объяснила прибывшей депутации, что его превосходительство отсутствует.
— Врёт прислуга, — кипел праведным гневом господин в бородке и очках. — Не желает с нами встречаться. А поехали, господа, к председателю Комитета министров Витте, — предложил он.
Сергей Юльевич делегацию принял и даже распорядился подать чай с печеньями.
— Погрейтесь с дороги, — делая добродушный вид, угощал прибывших, узнав по портретам почётного академика Арсентьева, писателей Анненского и Горького: «Остальные мне совершенно неизвестны. Особенно вон тот, в смазных сапогах и косоворотке, что громко прихлёбывает чай и лихо поедает печенье», — с трудом скрыл усмешку.
Вспомнив, что он послан отцом Гапоном — не чаи распивать, Кузин с набитым ртом пробубнил:
— Эта! Отче просил, дабы избегнуть великого несчастья, посоветовать государю — принять рабочих и выслушать их требования, — вытер ладонью мокрые губы.
Витте, глядя на прибывшую делегацию, отрицательно покачал головой.
— Господа общественники, я этого дела совсем не знаю и потому вмешиваться в него не могу. Им занимаются другие люди, вплоть до великого князя Владимира Александровича. Так что увольте, — расставил в стороны руки. — Рад бы помочь, да не в моей компетенции вопрос…
Обескураженная делегация, поздним вечером возвращаясь в редакцию, недовольно обсуждала прошедшую аудиенцию.
— Как же так, — горячился член городской управы, присяжный поверенный Кедрин. — Завтра может пролиться кровь, а к председателю Комитета министров… как он сказал… это дело совсем не относится. Правильно мы ему ответили, что в такое время он приводит формальные доводы и уклоняется от исполнения прямых своих обязанностей по предотвращению кровопролития.
— Царь Берендей в пьесе Островского «Снегурочка» говорил своему премьер–министру Бермяте: «Поверхностность — порок в почётных людях, поставленных высоко над народом», — задумчиво произнёс литератор Анненский.
— Это не поверхностность… Такое впечатление — чем хуже, тем для него лучше, — возразил Горький.
— Удивительное дело, — поддержал его историк Семеновский, — главе кабинета сообщают о назревающем кровопролитии, то есть о деле государственной важности, а оно его, оказывается, не касается… Дальше уже некуда. На окраинах империи идёт война, в столице назревает чуть не революция, а председателя Комитета министров это не касается…
— Правильные ходят толки, будто сам на место государя метит, — высказал своё мнение редактор газеты «Право» Гессен. — Нет дыма без огня…
Рабочий Кузин в диспуте общественников не участвовал, ибо после встречи с Витте сразу направился искать Гапона, разъезжающего по отделам «Собрания». Встретился с ним на квартире у купца Михайлова, ярого приверженца священника.
Присутствующие здесь руководители отделов договаривались, кто с какой колонной пойдёт завтра к царю.
— А интеллихенты говорят, что батюшки–царя в Питере нема, — проявил свою эрудицию Кузин, вызвав этим недовольные взгляды присутствующих на свою особу.
— Он неподалёку обретается, — отмахнулся от рабочего Гапон. — За полчаса доберётся… А наше шествие к двум часам дня должно достигнуть Зимнего дворца, и потом хоть до ночи станем ждать императора, — строго глянул на своего парламентёра. — А глупые вопросы грех задавать, заруби это на своём любопытном носу, сын мой, — отвернулся от Кузина. — А теперь, друзья, давайте обменяемся адресами, чтоб в случае смерти товарища позаботиться о его семье… И сфотографируемся напоследок, — дружно поехали в фотоателье господина Злобнова где и запечатлели свои лики для истории.
Этим же вечером у градоначальника Фуллона состоялось совещание высших военных и полицейских чинов.
— Как вы знаете, господа, — взял слово командующий гвардейским корпусом князь Васильчиков, — его величества в столице нет и вся власть в данный момент находится в руках его высочества, главнокомандующего Петербургским военным округом великого князя Владимира Александровича. Хотя формально Петербург на военное положение не переведён, но фактически это так. Посему, по приказу его высочества, с сегодняшнего дня власть в столице переходит в мои руки. Довожу до вашего сведения, господа, что в город стянуто двадцать тысяч пехоты, до тысячи кавалеристов и полторы тысячи казаков. Из Петергофа прибыли по пять эскадронов лейб–гвардии Конно–гренадёрского, Уланского и Драгунского полков; из Ревеля — два батальона Беломорского полка, два батальона Двинского полка и батальон Онежского полка; из Пскова — два батальона Иркутского полка, два батальона Омского полка и батальон Енисейского полка. Их задача — отрезать окраины от центра города и не допустить намечающееся шествие к Зимнему дворцу. Солдаты совместно с полицией с сегодняшнего дня несут патрулирование по городу для предотвращения возможных беспорядков. Солдатам розданы боевые патроны, а вот министр внутренних дел такого распоряжения почему–то не отдал и полиция, по сути, безоружна, — пренебрежительно глянул на Мирского.
— Прошу меня не учить, милостивый государь, какие приказы по моему ведомству отдавать, — взвизгнул министр. — К тому же после совещания Я еду с докладом к императору, — поднял свой престиж в глазах военных, намекнув, что государь назначил аудиенцию именно ему, а не князю Васильчикову и даже не Владимиру Александровичу.
— Вся территория города разбита на восемь районов, — пропустил реплику мимо ушей командующий гвардией.
После совещания, позвонив предварительно дежурному генерал–адьютанту, коим оказался Максим Акимович Рубанов, и, испросив согласие Николая на встречу, Святополк—Мирский приехал к императору с докладом.
Когда Рубанов, от нечего делать, читал в камер–фурьерском журнале запись: «Его Величество изволили принимать от 11 ч. 40 мин. вечера министра внутренних дел Святополк—Мирского», к нему с поклоном приблизился скороход и задышливо сообщил, что Его величество ожидают его превосходительство в кабинете.
Мирский, ежесекундно промокая платком лоб — то ли от нервов, то ли от жары в помещении, информировал государя о положении в столице.
— Рабочие, Ваше величество, спокойны, но на работу не выходят. Бастуют. Руководит ими священник Гапон. Думаю, что всё обойдётся, — вновь вытер лоб. — Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона.
«Твоё–раствоё превосходительство, — осудил в душе министра Рубанов, — это тебе не пухлые фолианты сочинять о необходимости реформ. Здесь практические дела начались. Были бы Сипягин или Плеве, они бы все проблемы с попом и рабочими мигом уладили…»
Пока супруг принимал министра, Александра, уложив дочерей и сына,
самозабвенно молилась в маленькой домашней церкви, дверь которой выходила в общую спальную комнату царственной четы.
Ознакомительная версия.
