Из всех клятв, которыми были столь богаты годы ее жизни, великая княгиня верила только в клятву славян, когда они клали свой меч наземь перед собою, и в клятву русов, когда они вонзали меч в землю и клали руки на его перекрестие. Но так клялись только воины, которых за нарушение клятв рано или поздно ожидала неминуемая смерть. А что может ожидать монахинь? Гнев Сына Божия Христа? Ну разгневается, ну лишит их вожделенного Рая… Бояться нужно не загробной божьей кары, а земного гнева земных владык.
И все же она решила ехать к священнику. И вырвать у него эту христианскую клятву. Если понадобится, то вместе с его языком. И вновь помчались по Киеву лихие всадники в расшитых золотом белых полотняных рубахах.
Только на сей раз они не ворвались стремглав во двор церквушки. Остановились у ворот, и к крыльцу подъехала одна княгиня. Спешилась, бросила поводья на высокую луку убранного узорочьем седла и решительно вошла в бедный приземистый храм.
Служба, видимо, закончилась совсем недавно — маленький горбатый прислужник гасил свечи и заботливо складывал их в сумку, а старик священник что-то прибирал на алтаре, стоя спиной к выходу. Он был глуховат или очень озабочен работой, потому что не обратил внимания на появление великой княгини, хотя шагала она широко и ножны меча бряцали о ее отделанную серебром кольчугу в такт шагам.
— Старик!..
Священник тотчас же обернулся, а служка, съежившись от голоса, привыкшего повелевать, поспешно юркнул во двор.
— Великая княгиня!.. — старик согнулся в низком поклоне. — Да будут благословенны стопы твои, приведшие душу твою в наш бедный храм…
— Замолчи, — досадливо отмахнулась княгиня. — Твоя сказка о непорочном зачатии, которую ты сладостно спел мне на этом месте, оказалась ложной, как и все ваше учение.
— Не гневайся на меня, великая княгиня, но Господь наш непорочно вызвал к жизни великого проповедника Иисуса Христа, дабы чрез это…
— Молчи! — прикрикнула Ольга. — Отвечай только тогда, когда спросят, если не хочешь лишиться языка.
Священник вновь склонился в глубоком поклоне. Княгиня Ольга хмуро размышляла, как начать разговор, столь важный для нее. Наконец решилась.
— Скажи, имеют ли право клясться твои христианки?
— Если не всуе…
— Нет! — крикнула княгиня. — Как они клянутся?
— Именем Матери Божьей Марии.
— А почему не именем самого Христа?
— Божья Матерь — заступница всех женщин. Она просит за них у самого Святого Сына своего.
— А если они нарушат эту клятву?
— Это невозможно, великая…
— Под пытками все возможно.
— Мучения открывают прямую дорогу к Престолу Божьей Матери. Отступничество ведет в ад.
— И они верят в эти басни?
— Они веруют, великая княгиня, — торжественно сказал священник, осенив себя крестным знамением. — Наша великая вера придает силы уверовавшим, и Божья Матерь предстает перед Сыном своим с мольбою о спасении уверовавшего.
Он говорил тихо, искренне и безбоязненно глядел на княгиню выцветшими от старости голубыми глазками. Ольга странно успокоилась, и сама удивилась этому внезапно наступившему спокойствию.
— Значит, именем Божьей Матери? И она не позволит им преступить эту клятву?
— Да, великая княгиня. Это так.
— Ты дал мне ответ, старик, — задумчиво сказала Ольга. — Я… Прими мою благодарность.
И быстро вышла из храма.
2
Великая княгиня тщательно готовилась к отъезду. Прежде всего, следовало подумать, как скрыть начинавшую полнеть фигуру. Правители носили длинные широкие византийские одежды, и Ольга повелела сшить ей в дорогу платья с запасом, который можно было расставить на еще большую ширину. Ее сопровождала не только охрана, но и большая женская свита, в которой было много мастериц. И ехать она решила зимой, чтобы не трястись в колесном экипаже по разъезженным дорогам. И только продумав все это, она сказала Свенельду, что готова к решающему путешествию.
— Нет, не готова, — сказал он, выслушав ее.
— Почему же не готова?
— Что ты наденешь, когда пойдешь в скит?
— Мне сошьют платье. Простое платье из… — Ольга запнулась.
Воевода усмехнулся:
— Христианки бедны, моя королева. И платье твое должно отвечать этой бедности. Оно должно быть крапивяным, и я привез тебе сверток этой ткани.
— Но оно же… оно раздерет мою кожу!
— И очень хорошо. Христиане любят мучения, королева, и ты должна полюбить свои царапины.
— Я — дочь конунга русов!
— Я знаю, сколь нежна твоя кожа, дочь конунга, — улыбнулся Свенельд. — Она не выдержит ударов плетью палача, если кто-нибудь узнает, что ты родила после смерти своего супруга.
Княгиня промолчала, с трудом подавив вздох. Воевода своего вздоха скрывать не стал.
— А будет именно так, у нас много врагов. Потерпи сейчас, чтобы не страдать потом.
— Потерплю.
— Когда ширина твоих платьев перестанет скрывать твою стать, тебя найдет Неслых, я говорил тебе о нем.
— Но я мало знаю его.
— Достаточно того, что он — сын Берсеня. Он проводит тебя до христианского скита и обо всем договорится с монашками. Через месяц он заедет за тобой и увезет в Киев. Ребенка грудью не корми, чтобы легче его забыть.
— Но он будет жить?
— Прими в этом мою клятву, королева русов.
Ольга помолчала. Потом тихо повторила свой давний вопрос:
— Я когда-нибудь увижу его?
— Никогда. И не мечтай об этом. Пустые мечтания расслабляют, а нам надо хранить Русь для Святослава. Кстати, как он устроен в Летнем дворце? Надеюсь так, как полагается завтрашнему великому князю?
— Я давно не видела его. Все собираюсь, собираюсь, а время все уходит и уходит.
— Уходит наше время, моя королева. Чтобы продлить его, тебе необходимо чаще посещать нашего сына.
— Какого? — помолчав, вдруг странно спросила она. — Который во дворце моего отца или того, которого я чувствую каждое мгновение?
— Почему? — Свенельд несколько опешил. — Это может быть девочка.
— Это мальчик, — строго сказала княгиня. — Он ведет себя нисколько не тише, чем первый.
— Не слушай своих чувств, слушай свой разум. В детстве мы играли в королеву русов, и ты ею стала. К тебе так обращаются во всех европейских дворах. Так будь же, прежде всего ею, моя королева. Будь всегда.
— Трудно быть королевой с нечистой душою.
— Кроме «трудно» есть слово «надо». И оно главное для всех владык и правителей. Ты узнала, как клянутся христианки?
— Именем Божьей Матери Девы Марии.
— Они дадут эту клятву моему человеку. И ты спокойно родишь ребенка и вернешься блюсти Киевский Стол до вокняжения князя Святослава.
— И никогда не увижу его родного брата.
— И никогда его не увидишь, — сурово повторил Свенельд. — Так надо Великому Киевскому княжению. Груз, который мы, владыки, несем на собственных плечах, куда страшнее, чем тяжести, которые таскают для нас смерды.
Великая княгиня вздохнула. Сказала вдруг:
— Я забыла спросить старика священника, как христиане отмаливают этот тяжкий груз у своего Бога.
— Никакая молитва не облегчит тяжести правления народами. Этот труд называется исполнением долга во благо подданных. Так ступай же исполнять свой долг, королева русов. А я присмотрю не только за южными рубежами, но и за Думой. И ни Барт, ни Обран, ни стоящие за ними не посмеют пикнуть без моего соизволения. Ступай спокойно, моя королева.
Ольга пошла было, но остановилась.
— Ты отдашь нашего ребенка в хорошую семью?
— В очень хорошую и добрую, моя королева.
Великая княгиня грустно кивнула и поспешно вышла из покоев.
3
Великая княгиня выехала по первому снегу, когда еще только-только укатали колею, но еще не набили на ней ухабов. Ее уютно покачивало, ее уютно согревала шуба, и ей уютно думалось о том добром и хорошем, чего так много было в детстве и чего так мало осталось сейчас.
— Древний Рим был могучим, потому что разделял и властвовал, — говорил ее отец, прозванный за прозорливость и любовь к чтению Вещим. — Можем ли мы поступить так же? Нет, дочь моя, и времена ушли, и мы, русы, — иссыхающая река в безбрежном славянском океане. Значит, не разделять и властвовать нам сейчас следует, а объединять как можно больше славянских племен вокруг стольного города Киева…
Ах, как тепло, как безмятежно жилось в детстве! Может быть, говоря о вечном блаженстве, христиане имеют в виду всего лишь детство человеческое? Единственную безгрешную пору жизни человека. Вспоминая об этом, единственном, лишенном тревог времени, великая княгиня окуталась дремой.
Но вдруг холод, пронзительный метельный холод ударил в спину, пробравшись под меховую полость, шубу и само тяжелое княжеское платье…
«Плеть!..» — вдруг с ужасом почудилось великой княгине. — «На правеже я, что без мужа зачала, на правеже…». Она вскрикнула. Остановились. Сопровождавшие девушки тут же бросились к ней.
