– Быстро! – велела повитуха. – Дитя без помощи лекаря на свет не родится.
Развернувшись, я побежала в молельную комнату для совершения пуджи, где стоял алтарь и статуи богов. Я думала застать ее там молящейся, но на самом деле бабушка сидела в кухне и ела чапати[20].
– Дади-джи, повитуха сказала, чтобы вы пришли.
Она положила чапати на стол.
– Что я тебе приказала?
– Чтобы я оставалась в комнате до рождения ребенка, но… Дади-джи! Повитуха сказала, что ребенок не родится без помощи лекаря.
Глаза бабушки округлились. Внезапно она вскочила на ноги. Вымыв руки в миске с лимонной водой, она прошла по коридору и открыла дверь. Ей пришлось прикрыть нос краем сари. Вонь была нестерпимой.
– Шримати, – вежливо обратилась повитуха к моей бабушке (на английский, мне кажется, это обращение можно перевести как «мадам»), – вашей невестке срочно нужна помощь лекаря. Больше я ничем ей помочь не могу.
Глаза мамы были прикрыты. Единственным звуком, раздававшимся в комнате, было ее прерывистое дыхание.
– Мужчина не будет присутствовать при родах, – заявила бабушка.
– Без лекаря ваша невестка умрет, а дитя умрет вместе с ней. Я приведу лекаря, пока не стало слишком поздно.
Но бабушка оставалась непоколебимой.
– Мой сын никогда не поступится честью дома, позволив другому мужчине прикоснуться к своей жене.
– Дади-джи! – впадая в истерику, воскликнула я. – Ты ошибаешься. Я знаю, что пита-джи захочет…
– Вон!
– Пожалуйста! Пита-джи вернется домой, и он увидит…
– Не заставляй меня взяться за палку!
Но в тот миг, честно говоря, мне было все равно. Что такое избиение палкой по сравнению со смертью мамы? Я повернулась к повитухе, но та лишь опустила голову, стыдясь того, что стала свидетельницей этой безобразной сцены. Я выбежала из комнаты и впервые в жизни выскочила через входную дверь на улицу. Я понятия не имела, какой дорогой папа будет возвращаться от тети, которая живет на другом краю Барва-Сагара, но я бежала так, словно за мной гнался демон Равана[21]. Только добежав до развилки дорог, я подумала, насколько же неосмотрительной была. Во-первых, папа говорил, что дети, сами бродящие по улицам, иногда теряются. Во-вторых, вам не надо рассказывать, какие ужасы могут поджидать девочку, если она оказалась одна в незнакомом месте посреди ночи.
Я остановилась и огляделась, пытаясь понять, где нахожусь. Полная луна серебрила своим светом поле нашего соседа. Я видела высокие стебли риса, колышущиеся на ветру. Если я закричу, меня все равно никто не услышит, потому что дом соседа далеко. О чем я думала, выскочив из дома? Мое сердце стучало как бешеное, и, когда послышался стук подошв сандалий о каменистую почву, я засомневалась, не почудилось ли мне. Я застыла, скованная страхом.
– Сита!
– Пита-джи!
Я подбежала к отцу. Волнуясь, я начала говорить, а затем взяла руку отца и принялась писать на ладони: «Дади-джи отказывается послать за лекарем. Мама-джи умирает».
До прихода лекаря было много крика. Кричала, конечно, бабушка. Те ужасные слова, которыми она называла маму, впервые заставили меня не жалеть о том, что папа глухой.
Я ушла к себе в комнату, пока бабка бушевала, и улеглась на кровать. Снова пошел дождь. Я прислушивалась к шуму падающих капель. Это помогало не обращать внимания на ее крики.
– Сита!
На пороге возникла Авани. Было поздно, и ей давно уже полагалось быть дома, но она оставалась ночевать у нас все последние три ночи.
– Думаю, тебе сейчас не помешает молоко, – сказала она.
Я привстала на кровати и с трудом сглотнула. Горло болело.
– Она умрет?
Подойдя, Авани уселась возле меня на кровати.
– Не знаю.
Она передала мне молоко, но я не смогла заставить себя пить.
– А вы что думаете?
Я не отрывала взгляда от ее лица и заметила, как дрожит нижняя губа Авани.
– Случаются такие бури, которые можно выстоять, – сказала она, – а другие все после себя смывают. Только богам ведомо, что это будет за буря.
– И что нам делать?
– Строить самую крепкую ладью. Твой отец послал за самым лучшим в Барва-Сагаре лекарем.
Но самая крепкая ладья приплыла слишком поздно.
Спустя пару часов меня разбудила Авани и сказала, что мама родила.
– Девочка, красивая и здоровенькая, – сообщила служанка. – Твой отец уже послал за кормилицей, но, Сита…
Больше она ничего не сказала. Это было излишним. Все читалось в ее взгляде так же ясно, как на странице книги.
Я побежала к маме. Папа лежал на ложе, обнимая ее тело.
– Мама-джи! – воскликнула я.
– Выведите ее отсюда! – воскликнула бабка, но отец, хотя и не слышал ее, движением руки удержал меня.
Если вам доводилось становиться свидетелем чего-то невообразимо горестного, тогда вы меня поймете. Казалось, что мир вокруг погрузился в тишину. За окнами смолк шум дождя, который прежде лил как из ведра. Смолкли крики новорожденной сестренки, которую укачивала на руках повитуха. Мама лежала без движения на кровати. Скомканная простыня под ней была пропитана кровью. Я посмотрела ей в лицо. Как может настолько красивый человек умереть, покинуть этот мир?
– Мама-джи, – прошептала я.
Глаза отца наполнились слезами.
– Сита, твоя мама умерла, – тихо произнес он. – Она не проснется.
Я протянула руку и погладила маму по щеке. Кожа оказалась холодной, и я невольно отдернула руку.
– До того, как прибудет кормилица, – сказала повитуха, – я позабочусь об Анудже.
Это имя мама заблаговременно выбрала на тот случай, если родится девочка.
Повитуха подошла ко мне и положила руку на плечо.
– Такова жизнь, – произнесла она. – Круговорот рождения и смерти. Самсара[22]. Мир постоянно меняется.
Я глядела сверху вниз на маму. Даже несмотря на обнимающую ее тело отцовскую руку, она казалась мне ужасно одинокой. Как мы будем жить без мамы? Кто будет учить мою маленькую сестру маминым любимым песнопениям? Кто будет показывать, как правильно плести венок из цветов жасмина?
– Но зачем перемены к худшему?
Повитуха часто заморгала глазами, стараясь не расплакаться.
– Теперь для вашей семьи наступают тяжелые дни.
Повитуха оказалась полностью права. Дни, последовавшие за маминой смертью, были тяжелыми и горестными.
Впрочем, вспоминая сейчас о тех днях, я ловлю себя на мысли, что почти все забыла. Наверное, так устроен наш разум. Он защищает нас от воспоминаний, которые в противном случае были бы для нас нестерпимо болезненными. То же самое случается с ящерицей. Когда ее телу угрожает опасность, она отбрасывает свой хвост, который достается хищнику, а сама благополучно сохраняет себе жизнь. Горе подобно хищнику. Кто испытал его, тот поймет. Сначала оно крадет у вас счастье, а затем, если вы позволите, и все остальное.
Однако кое-что я помню до сих пор. И прежде всего мою ненависть по отношению к бабке. Интересно, что во всех пьесах Шекспира практически нет бабушек. Если бы я могла, взяв перо, вычеркнуть ее из своей жизни, то с удовольствием сделала бы это. Уверена, позови бабка лекаря, пока папа сопровождал мою тетю домой, мама была бы жива. Но бабка предпочла убить ее. Теперь я решила никогда больше с ней не разговаривать, если удастся.
После смерти мамы к нам зачастили соседки. В течение нескольких дней наш дом был открыт для всех. Бабка превратила прощание с телом в небольшое представление. Она медленно проводила каждую гостью через дом, вытирала слезы уголком своего белого сари. Когда она входила в комнату, где на открытом паланкине лежало тело ее невестки, из ее груди каждый раз вырывался тяжелый вздох. Она была очень хорошей актрисой, моя бабка.
За три дня, пока тело мамы находилось в доме, я побывала в той комнате всего раз, и то потому, что пришел жрец-брамин составлять моей сестре джанам кундли, что в переводе значит «натальный гороскоп»[23]. Этот гороскоп определяет дальнейшую судьбу ребенка: кем человек станет, когда вырастет, каких успехов добьется в жизни и делах, на ком женится. Последнее, пожалуй, наиболее важное. Если джанам кундли двух молодых людей не согласуются, свадьбы не будет вне зависимости от того, чего хотят молодые люди и их родители.
Когда Авани пришла ко мне в спальню, чтобы помочь одеться к приходу брамина, я читала «Короля Лира». Она уселась на краешек моей кровати и стала наблюдать за мной.
– Ты понимаешь все, что тут написано?
Я кивнула, потому что мне так казалось. Мы с папой вместе «читали» эти пьесы. Он писал мне подробное изложение того, что происходит в каждой из пьес. Даже если я не знала всех слов английского языка, я точно знала, о чем там речь и чего ожидать в следующей сцене.
– Махараджу предали двое его собственных детей, собственная семья, – ответила я.
Я знала, что Авани смышленая. Она поймет то, на что я намекаю.
