трудящихся масс — это прежде всего борьба за свои социальные права. В противовес буржуазной историографии писатель подчеркивает, что и в этот период, когда для Чехии на первом плане, казалось бы, стоял национальный вопрос, классовые интересы и в поведении целых социальных слоев и групп, и в поведении отдельных людей преобладали над интересами национальными. Вместе с тем мы убеждаемся, насколько запутанным был тот узел национальных и социальных противоречий, который предстояло разрубить чешскому народу.
Пенталогия Неффа — роман-хроника. И все, что происходит в нем, имеет как бы два измерения. Частная судьба человека здесь постоянно соотносится с масштабом истории, а исторические повороты преломляются в частных судьбах. Этот общий принцип, в основе своей остающийся неизменным на протяжении всей эпопеи, в отдельных ее томах воплощается по-разному. В «Браках по расчету» на первом плане частная жизнь. Это прежде всего роман. Персонажи творят историю, еще не сознавая, что они могут как-то повлиять на ее ход. История сама врывается в их судьбы, подхватывает их своим течением. В лучшем случае они пытаются к ней приспособиться.
Нефф строит свое повествование, как архитектор, возводящий здание, следуя строго продуманному плану, соблюдая законы пропорции и симметрии. Но четкая логическая конструкция, составляющая композиционный каркас, скрыта от глаз читателя. Действие развертывается органично и естественно. Происходит это потому, что логика действий и поступков полностью соответствует логике характеров.
Три сюжетные линии, взаимно перекрещиваясь, образуют фабулу романа. Главный носитель первой из них — Мартин Недобыл. Этот образ словно вытесан из камня. И вместе с тем он, пожалуй, наиболее динамичен и сложен. Примерный ученик духовной гимназии, напоминающий нам юного Павла Ивановича Чичикова, несчастный рекрут, робкий и неловкий деревенский парень, впервые попавший в буржуазный салон и не знающий, куда деть свои большие натруженные руки, неожиданно и все же закономерно превращается в самоуверенного прижимистого предпринимателя. С первого знакомства мы испытываем к нему антипатию. И, однако, с невольным уважением вспоминаем о его трудолюбии, о силе его чувства к Валентине. Человеческое в нем изуродовано и оттеснено на задний план инстинктом стяжателя, но какие бы искаженные формы оно ни приобретало (граничащая с бешенством тоска Недобыла после смерти Валентины), оно пробивается сквозь всю его жестокость, ограниченность, грубость и спасает образ от схематизма. Недобыл способен на любой обман, но в его поведении нет внутренней фальши. Валентина не менее ограниченная, чем ее второй муж, воплощает в себе все лучшее, что доступно людям того круга, к которому она принадлежит. И ее смерть — жестокий удар по человеческому в Недобыле. А человеческое в Недобыле и Валентине определено тем, что это люди, так или иначе соприкасающиеся с народной средой, люди, не чурающиеся труда.
Ян Борн внешне значительно привлекательнее Недобыла. В нем больше деликатности и лоска, ему не чужды идеальные побуждения — тяга к культуре, патриотизм. Он энергичен, в голове его постоянно рождаются счастливые идеи, он любит общество и даже мнит себя либералом. Да и по натуре своей это человек более сложный, способный увлекаться, переходить от отчаяния к надежде, поддаваться настроению. Но за европейскими манерами и патриотическими фразами Яна Борна скрывается эгоистическое самолюбование и расчет. Патриотизм по расчету и брак по расчету — такова реальная сущность его поведения. В первом томе пенталогии характер его раскрыт еще не в полной мере, но его отношение к жене, сыну, к рабочему Пецольду подчеркивает, что этот благовоспитанный и внешне доброжелательный человек, в сущности, глубоко равнодушен к судьбам окружающих. Если образ Валентины оттеняет человеческое в Недобыле, то образы жены и сына Яна Борна оттеняют фальшь, пронизывающую всю его натуру и поведение. У него, завзятого патриота, жена совершенно равнодушна к участи своей родины, а сын воспитан немецкой гувернанткой. Идеальные стремления Лизы, лишь подчеркивающие ее внутреннюю пустоту, — это пародия на культурные устремления самого Борна.
Недобылам, Борнам и их окружению в «Браках по расчету» противопоставлены спаситель Мартина Недобыла Гафнер и рабочий Методей Пецольд, с которым Ян Борн встречается в заключении. По тому месту, какое они занимают в романе, — это персонажи эпизодические. Но в раскрытии идеи и в развитии сюжета пенталогии роль их немаловажна. С ними в роман, посвященный историческим судьбам чешской буржуазии, входит тема революционной интеллигенции и рабочего класса. Общественные убеждения Гафнера нам еще не вполне ясны, да они еще и не до конца сформировались. Методей Пецольд еще очень далек от классовой сознательности, и в его психологии, так же как у его матери, недоверие к господам уживается с рабской покорностью. Но и Гафнер и Пецольд своими поступками уже противопоставили себя не только австрийскому полицейско-бюрократическому аппарату, но и либеральной чешской буржуазии.
Писатель не случайно сводит воедино все три основные линии повествования именно в последних главах романа. Дело не только в том, что здесь его кульминация и развязка. Именно в этих главах частные судьбы пересекаются с маршрутами истории. Исторические события приобретают такой характер, что персонажи не могут относиться к ним безучастно. А участие в этих событиях уже не может пройти бесследно для личной судьбы каждого из них. Жизненные пути людей, первоначально не знавших о существовании друг друга, скрестились случайно, но внутренне они были тесно связаны. Мы все более отчетливо сознаем, что развитие и столкновение характеров героев — это развитие и столкновение различных социальных и жизненных принципов. Вот почему развязка «Браков по расчету» в композиции пенталогии, как единого художественного целого, оказывается завязкой.
В первом томе пенталогии еще не доиграна та политическая шахматная партия, в которой фигурами служат народы, а игровым полем — территории государств. Тем, кто ведет эту большую и дорогостоящую игру, поначалу кажется, что они едва ли не единолично вершат судьбами мира. И для того чтобы решить участь отдельного человека, достаточно росчерка пера. Автор, противопоставляя прусского короля Вильгельма, Бисмарка и Мольтке австрийскому императору Францу-Иосифу I и его бездарному окружению, внешне поддается этой иллюзии, в первую очередь выделяя их личные качества, которые и в самом деле нельзя сбрасывать со счета. Но постепенно нам становится ясным, что исход борьбы зависит от многочисленных и сложных факторов, в том числе и от поведения каждого рядового ее участника. Изображение австрийского императорского двора и особенно описание битвы у Садовой выдает в Неффе внимательного читателя и ученика Льва Толстого.
В романе «Браки по расчету» есть еще один неназванный персонаж. Это сама Прага. В первых книгах Неффа вырисовывались контуры чешской столицы 20—30-х годов нашего века. Многоэтажные универмаги, банки, пассажи, бары, буржуазные особняки и городские виллы, тесные квартирки чиновников. Лишь изредка в
