рта, а капитан попытался убрать с пера нахальную муху, но только перепачкал пальцы, а заодно и журнал, где должна была стоять роспись пассажира. Решив, что сойдет и без подписи, Бишоп присыпал кляксу песком, посетовав, что не знал о родстве пассажира с табачным магнатом — запросил бы на двадцать долларов больше, но теперь уже поздно. Приняв монеты, внимательно ощупал каждый доллар, поинтересовался:
— Как будете столоваться, сэр? По первому классу — десять долларов, по второму — пять. Можно по третьему, с матросского камбуза. Если с доставкой в каюту — два доллара.
Кормить пассажира из матросского котла не полагалось, но каждый вечер, когда камбуз-бой вываливал за борт полную корзину объедков, сердце капитана обливалось кровью. Будь плавание дольше, обязательно бы завел пару свинок.
Подняв глаза, капитан чуть снисходительно улыбнулся. Хотел бросить какую-нибудь соленую шуточку, но передумал, еще раз оценив выправку молодого человека и мрачноватый взгляд, которым тот одарил его. Не сказать, что Бишоп испугался пассажира — видел он парней и покрепче, только зачем скандалить в самом начале пути?
Приняв от По еще две монеты, Бишоп позвал юнгу и махнул тому трубкой — проводи, мол, молодого джентльмена, а когда за ними закрылась дверь, вспомнил, что следовало бы стребовать у пассажира какой-нибудь документ вроде новомодного ныне паспорта. Ну, до конца рейса еще немало дней. Кто знает, не отдаст ли юноша Богу душу и тогда уже никакие паспорта ему не понадобятся. Морю и Богу без разницы, кем ты был в этой жизни. Потеряв интерес к пассажиру, обратил взор на завершение драки. Судя по кислой физиономии старшего помощника, ставившего на толстяка, капитан остался в выигрыше.
Прикинув еще немного, капитан просветлел душой: ежели прямо сейчас купить табака, а потом продать, то двадцать два доллара могут обернуться хорошим наваром. Даже в Ливерпуле цена на виргинский табак раза в три выше, чем в Новой Англии, а если дождаться Лондона, так и в четыре. Как говорил один из судовладельцев "Владычицы озера" — сэр Соломон, будет "приличный профит".
Пока мистер Бишоп считал, сколько денег он заработал (а надо было еще перевести испанские доллары в шиллинги и фунты), юнга проводил нового пассажира вниз, не дав тому заблудиться в хитросплетении лестниц (теперь это следовало называть — трапы!), открыл дверь каюты. После чего ушел, не удостоив подопечного парой слов. Юнга, как и хозяин, успел оценить внешний вид юноши и понять, что чаевых не будет. К слову, напрасно так думал — юноша нащупал в кармане какой-то медяк, но раз мальчишка ушел так поспешно, не стал настаивать.
Молодой человек принялся обустраиваться на новом месте. Тесная каюта, где даже в самой высокой точке приходилось нагибать голову, крошечный иллюминатор. Две двухъярусные койки, поверх которых лежали тощие матрацы, с пятнами непонятного происхождения. Подушка, набитая перьями, слежавшимися до крепости камня.
Когда-то Эдгару довелось путешествовать по океану — мистер Аллан увозил семью в Шотландию, где она пробыла пять лет — самые счастливые годы! Но каюта в тот раз была просторнее и, не в пример нынешней, роскошнее, а белье улыбчивые стюарды меняли раз в неделю.
По праву "первооткрывателя", Эдгар выбрал себе кровать у самого иллюминатора, постелил наименее замызганный матрац, выбрал подушку помягче. Тряхнув одеяло, громко чихнул — надо бы сходить выбить накопившуюся пыль, но сойдет и так. Пристроил под койку сундучок и книги. Немного удивился, что в каюте установлены кровати, а не рундуки. Вздохнув, снял с себя плащ-крылатку, расстелил ее на койке, прикрывая следы чужого пребывания, скинул ботинки и улегся, решив немного поспать. Выходить на палубу, махать на прощание некому, зато голова полна самых разнообразных мыслей, которые следовало привести в порядок. А что лучше всего приводит мысли в порядок? Либо глоток крепкого кофе (его в ближайшее время не предвидится), либо хороший сон.
Проснулся Эдгар только на следующий день, когда "Владычица озера" бодро рассекала волны Атлантики. Возможно, он проспал бы дальше, но подошло время завтрака. Тот самый юнга (откуда взяться другому?) притащил с камбуза немудреную снедь — жареную рыбу в глубокой миске, кусок кукурузного хлеба и кружку чая.
Из-за отсутствия подходящей мебели пришлось есть прямо в кровати. "Завтрак в постель!" — усмехнулся Эдгар. Еще хорошо, что корабль шел ровно и чай расплескался самую малость, почти не замочив крылатку. Юноша предпочел бы кофе, но кто его станет варить для неимущего пассажира? Впрочем, чай — тоже неплохо. И, на удивление, вполне приличный — в меру крепкий, хотя и непривычно было пить из жестяной кружки. Даже в бытность солдатом у него была глиняная кружка.
Простой и сытный завтрак улучшил настроение, навел порядок в расстроенной душе юного поэта. Появилось желание сделать что-нибудь важное. Великих дел не предвиделось, оставалось провести ревизию вещей. Книги лучше убрать повыше, все равно соседние койки пустуют. Эдгар вытащил из-под койки сундучок, открыл его. М-да, пожитков немного. Сверху лежал стального цвета мундир, со стоячим воротником и тремя широкими нашивками на левом рукаве. Бережно побаюкав китель, механически отметил, что медные пуговицы следовало бы почистить и, сам же усмехнувшись собственному желанию — зачем, на строевой смотр выходить не нужно, — отложил в сторону. Что там еще? Почти новый сюртук, фрачная пара (воевать во фраке?), три пары чистого белья, запасные панталоны, четыре рубашки, воротнички (их бы еще открахмалить!), с полдюжины носовых платков, щетка для волос. Маловато, разумеется, но лучше, чем ничего. А на самом дне толстая тетрадь и серебряный карандаш (то и другое — посмертный подарок матушки).
Вытащив главное богатство, Эдгар с наслаждением понюхал чистые листы, бережно полистал страницы. Потом решительно вывел на первой: "Дневник Эдгара Аллана По, составленный в его странствиях и приключениях". Следовало бы еще написать — в каких странствиях, но решил, что дополнение можно внести и потом.
Из дневника Эдгара Аллана По
Сегодня я убедился, что морская качка мне не страшна. Помнится, когда мы с покойной матушкой (прими, Господи, ее невинную душу!), мистрисс Валентайн и г-н А. (не хочу называть его отцом!) впервые пересекали Атлантику, матушке и мистрис Валентайн было плохо. Кажется, в первый день я отдал дань морской богине, но скоро оправился. Как говорят моряки, у меня появились "морские ноги". Впрочем, сейчас я был бы рад, если бы мне пришлось бегать на палубу, выбирая подветренную сторону. По-крайней мере, было бы чем заняться, вместо того, чтобы стенать по поводу собственной участи. А мне предстоит еще целый месяц плавания! Это в том случае, если повезет. Если нет, то придется
