ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ

Если забыть о том, что представлял собой этот долговязый, слегка сутулившийся человек, чей взгляд трудно было поймать за стеклами очков, то Горбачев, вслушиваясь в его бесстрастную речь, мог бы, если бы захотел, и в самом деле поверить, что рядом с ним сидит человек, который действительно и бескорыстно стремится к порядку, ненавидящий погрязших в воровстве и взятках партийных чиновников, в которых, судя по его отрывистым фразам, он видел главное препятствие к тому, чтобы он взял власть и навел порядок. Поднаторевшему в партийных делах понятно, что это один из приемов к овладению креслом генсека, хотя не исключено, что и стране может кое-что перепасть от этого. Но что бы ни происходило, главным всегда оставалась борьба за власть, а все остальное — побочный продукт, крохи, как говорится, с барского стола.

* Пока кортеж автомашин председателя КГБ мчался к санаторию ’’Красные Камни”, где всегда останавливался Андропов, Горбачев изливал свою душу. То, что творилось рядом, в Краснодарском крае, переходило всякие границы.

— Медунов не признает ничего. Делает, что хочет, — жаловался на первого секретаря Краснодарского крайкома Горбачев. — Взятки берут в открытую. В Сочи председатель горисполкома требует с каждого сдающего на лето курортникам комнаты 3 тысячи... Торгуют валютой... В общем, о чем говорить, — с досадой махнул рукой Горбачев. — Советская власть на границе Краснодарского края кончается.

— Пока ничего не можем поделать, — наконец произнес Андропов. — Приятель, — он сделал выразительный жест пальцем вверх, показывая,

где находится покровительствующий Медунову ’’приятель”.*

Ставропольский и Краснодарский края — всегда соперничают. И для Горбачева имевший столь высокого ’’приятеля- покровителя” сосед представлял серьезную опасность. На фоне фабрикованных им фальшивых показателей достижений своего края бледнело все сделанное Горбачевым. Того и гляди, Медунова могли повысить и перевести в Москву. Это было бы не только поражением, это могло бы положить конец карьере ставропольского секретаря. Поэтому он всячески помогает Андропову.

То, как развивались события в столице, плюс его величество случай и плюс обыкновенная удача, оказали прямое влияние на судьбу ставропольского секретаря,ничем не выделяющегося из партийных удельных князей, во всем следующим указаниям своего генсека. А по стране уже ходит в Самиздате работа физика-ядерщика А. Сахарова. Это имя еще знают немногие, но в официальных кругах его взгляды хорошо известны. „Человеческому обществу необходима интеллектуальная свобода — свобода получения и распространения информации, — доказывает академик, - свобода непредвзятого и бесстрашного обсуждения, свобода от давления авторитетов и предрассудков”.

Авторитетом для страны в то время служили высказывания Брежнева. Ссылками на него изобилуют речи Горбачева тех лет. Теперь это — выражение высшей партийной мудрости, заменяющее раннюю мудрость Сталина и Хрущева, о которых теперь следовало бы забыть. Как когда-то писал Ю. Олеша, в случае столкновения собственного мнения и мнения „Правды” надо уметь отказаться от своего мнения и присоединиться к мнению „Правды” или, как с армейской прямотой выскажется начальник ГЛАПУРа генерал Епишев, „там, в „Новом мире”, говорят, подавай нам черный хлеб правды, а на кой черт она нам нужна, если она не выгодна”.

Хлеб правды был не только черен, но и горек. Ставропольский секретарь во всеуслышание заговорит об этом почти через два десятилетия, когда скрывать это больше окажется невозможным и невыгодным. Пока же еще обнадеживали себя тем, что скрыть можно. Что правда наружу не выйдет. Если и залетали ставропольскому секретарю какие-либо шальные мысли в голову, то их надо было гнать как можно скорее прочь, чтобы не отвлекали от главного —от того, что происходило на вершинах власти, где непрекращающиеся интриги могли привести или к взлету или к падению.

Где он находится, он точно не знал. Конечно, ему было понятно, что он в Москве, куда его привезли жарким июльским вечером. Но что его ожидает, оставалось загадкой.. Пока он размышлял, дверь распахнулась, и в комнату вошли четверо. Один из них, высокий, в очках в тонкой золотой оправе, протянул руку и с трудом, но правильно выговаривая английские слова, произнес: „Профессор, я рад приветствовать вас в Москве”, — и жестом пригласил гостя к столу.

Во время ужина, состоявшего из обильных закусок и вина, профессор разглядывал своего собеседника. Он обратил внимание на его бледное с каким-то пепельным оттенком лицо, что, несомненно, служило признаком усталости. О том же говорили скрытые очками пытливые карие глаза, под которыми набухали мешки.

„Так обычно бывает, когда человек перерабатывает”, — отметил про себя профессор, имя которого было Хью Хамблтон.

Профессор принадлежал к тому кругу людей, которые впервые привлекли к себе внимание в тридцатые годы, когда им дали имя „друзей-попутчиков”. Какая-то часть из них состояла членами коммунистических партий западных стран, но в основном, это были сочувствующие, видевшие в коммунизме, как писал Горький, обращаясь в 1932 году к „Американской интеллигенции”, „высшее проявление научной мысли, честно исследующей все социальные явления”.

Советская разведка не замедлила воспользоваться этими настроениями. В Кембридже были завербованы Филби, Маклин, Берджес, Блант и Другие. Спустя несколько лет опубликованный в Великобритании доклад по вопросам безопасности констатировал: „раньше главную опасность представляли шпионские действия, выполняемые профессиональными агентами иностранных государств. Теперь главную опасность представляют коммунисты и симпатизирующие им”.

Хотя в предвоенные годы основное внимание было уделено Европе, не осталась забытой и Америка. О том, какая сеть шпионов и советских агентов возникла здесь к середине 40-х годов, изумленные американцы узнали из показаний Элизабет Бентли, рассказавшей, что руководимой ею группе советских шпионов было известно, что происходило в правительстве, включая Белый Дом. Среди названных Бентли были один из сотрудников президента Л. Куррие и помощник министра финансов Н. Д. Уайт, всячески, по словам Бентли, способствовавший „размещению наших агентов в правительстве”. Затем последовали имена высокопоставленного сотрудника госдепартамента Алджера Хисса, в составе американской делегации принимавшего участие в переговорах в Ялте, выдавших секрет атомной бомбы супругов Розенберг, физиков Фукса, Нанна и множества других.

Теми, кто решает сотрудничать с Советским Союзом, движет не только симпатия к коммунизму. Это могло быть главным побудительным мотивом в 30-е — 40-е годы, когда было немало веривших в то, что сталинский Советский Союз — это расцвет новой эры. После провалов коммунизма на первый план, по мнению бывшего директора ЦРУ адмирала С. Тернера выдвигается „стремление к власти и возможности контролировать поведение других”.

Сын знаменитого Локкарта, организовавшего в 1918 году неудачную попытку свержения большевиков, Робин Локкарт считает, что авторство плана создания на Западе сети агентов влияния принадлежит английскому разведчику Сиднею Рейли, который, как он доказывает, в своей книге, в 1925 году сбежал в Советский Союз и начал работать в ведомстве Дзержинского. Если это так, то тогда Рейли, писавший о своей вере в то, что большевистская система „содержит практические и конструктивные идеи для установления высшей справедливости... завоюет мир”, подготовил почву для Андропова. И той степени мастерства, которого достигла ставшая, по определению другого британского перебежчика Кима Филби, „отборным учреждением” советская разведка обязана совершенствованию разработанных в 20-е и 30-е годы методов, в основе которых лежит тщательное изучение работы британской разведки, тогда считавшейся лучшей в мире.

В годы Андропова использование всего этого было поставлено на широкую ногу. Сеть шпионов и агентов влияния расширяется. Одним из важнейших среди них был профессор Хамблтон, который и в самом деле был профессором экономики Лавальского университета в Квебеке. Однако интерес, который к нему проявляли в Москве, никакого отношения к его изысканиям в области экономики не имел. Начиная с 1955 года, канадский профессор являлся платным агентом КГБ. Привлекательный,

общительный весельчак Хью проник в штаб-квартиру НАТО, откуда сумел выкрасть и переправить в Советский Союз свыше 1200 секретнейших документов. Поэтому он и удостоился такого приема в Москве.

В тот вечер профессору пришлось ответить на множество вопросов. Его собеседника интересовало, что он думает о затратах США на вооружение, не испытывает ли американская экономика трудностей? Каково отношение американской молодежи к Советскому Союзу? Некоторые вопросы озадачили канадца. Он, например, не представлял себе, что столь высокий чин в КГБ (а то, что он беседует с весьма высокопоставленным лицом, у него сомнений не было) может быть так плохо осведомлен в том, что совсем не представляет большого труда узнать. А когда его спросили, преследуются ли в США евреи, он сразу не понял, всерьез его об этом спрашивают или в шутку. Он, улыбаясь, посмотрел на собеседника, но взгляд того оставался серьезным. И тогда профессор понял, что дело не столько в неосведомленности, сколько в глубоко укоренившихся представлениях, в трудности перестроить мышление и поверить в то, что где-то, к примеру, к евреям могут относится иначе, чем в его собственной стране.