— Уж так и конец? — Бердибек поднялся. — А если это... дружба!
— Какая дружба между властелином и подданным? — голос был гневен.
Лицо покраснело и на нём даже появились капельки нога. Такого Зарухожа Бердибек боялся. Показывать себя слабым ему не хотелось.
— Ты прав, князь! — царевич хотел потрепать его по плечу.
Но князь не дал ему это сделать и сказал:
— Слушай, царевич, твоя нерешительность ведёт к гибели нашего ханства. Темники недовольны ханом. Они могут и к тебе так отнестись. Кто тебя поддержит? Если ты боишься, скажи. Мы найдём другого.
Это уже была угроза. Царевич растерялся. Он уже хотел было направиться к отцу, но решительный вид князя его остановил.
— Если ты это совершишь, то ни тебе, ни хану долго жить не придётся. Подумай. Если хочешь быть правителем, будь им.
Он повернулся и пошёл, даже не спросив разрешения. Это мог сделать только человек, уверенный в своих силах, Бердибек не знал что делать. Он всё же решил идти к отцу.
Встреча русского князя с татарским ханом носила уважительно-дружеский характер. Симеон давно понял и ввёл для себя одно правило: «Хорошо повелевает тот, кто умеет повиноваться». Такое поведение умиляло хана, и Симеон решал довольно сложные вопросы. Одним из которых был вопрос об уменьшении дани. Симеона тоже можно было назвать Калитой.
И всё же, всё же. Идя от хана, он ловил тяжёлые, недовольные, порой угрожающие взгляды ханских вельмож. Раньше он такого не замечал. И князь впервые решил прибегнуть к помощи Ходыря, Он был племянником одного мурзы. В одной из битв покалечил правую руку и стал никому не нужным человеком. Калита когда-то помог ему подняться на ноги и сделал его влиятельным человеком в Орде. Он оказался очень толковым поверенным человеком и часто информировал своего спасителя по разным вопросам, которые поднимались в Орде и касались московского княжества.
Вот этого Хадыря после встречи с ханом позвал к себе Симеон. Они долго разговаривали и тот поведал ему, что ряд татарских мурз недовольны Чанибеком за его дружбу с русскими.
— Кто особенно? — спросил князь.
Тот помялся, потом назвал:
— Зарухожа.
Дав ему несколько золотых монет, Симеон отпустил его со словами, что он заработает больше, если предупредит о готовящихся заговорах. Хадырь низко поклонился, приложив руку к сердцу.
Через несколько дней князь, возвращаясь под вечер к себе, заметил у ограды чей-то силуэт. Положив руку на рукоять меча, он ускорил шаг, ругнув себя, что не берёт с собой стражу.
— Князе! — послышался голос.
Симеон понял, что это Хадырь. В груди ёкнуло: с дурной вестью, не иначе.
Да, весть действительно была страшной. Сын готовит заговор против отца!
— Не может быть! — он схватил татарина и подтянул к себе.
— Мозит, мозит, князе!
Хорошо отблагодарив его, князь отпустил татарина. «Что же делать? — мозг засверлил страшный вопрос. — Сказать? А вдруг Хадырь ошибся?». Тяжело укладывалось в голове такое сообщение: «Чтобы он поднял руку на своего отца! Какое он пережил горе, когда его отца не стало! Что же ему делать?» — с этой мыслью он и заснул. Когда проснулся, а проснулся впервые среди ночи, этот вопрос тотчас всплыл и не дал ему заснуть до утра. И всё же он решил предупредить хана, не говоря конкретно о людях. А для этого он решил рассказать ему одну историю, но что-то в ней изменить. Догадливый хан может понять, но обвинить его в чём-то никто не сможет. А иначе случись что, как тогда к нему, а через него и к Руси отнесётся Бердибек, с которым они когда-то подружились? Надо зайти к нему. А что это даст? Вдруг то, что поведал Хадырь, окажется правдой? Заговор сорвётся, а Чанибек будет знать, что я был у Бердибека. Не привяжет ли он меня к событиям? Нет, лучше я пошлю Бердибеку хороший подарок и обещание, что его навещу. Я думаю, это укротит его нрав. И он не двинет свои полчища на их землю.
Горько, конечно, признавать, но с другой стороны, чем сильнее будет у них борьба за власть, тем слабее они будут. Эта мысль обрадовала. Она освобождала его от необходимости быть порядочным, покорным. Ведь он как-никак подданный, а значит, зависимый, угнетённый. И до каких пор?
Решение было принято. Он посетил заутреню. После окончания её долго о чём-то беседовал с батюшкой. При расставании заверил, что договор он выполнит. И вот он у хана. Пришёл проститься. Настало время вручения подарков и расставания.
И вдруг в этот момент загудел церковный колокол. Чанибек не был христианином и, естественно, в церковь не ходил, а отсюда — не знал её порядков. Но хорошо запомнил, что колокола просто так не звонят. Он не мог понять причину этого звона. Тут могло быть одно: что-то случилось!
Чанибек схватил князя за руку. Глаза его смотрели тревожно, а круглое лицо вытянулось.
— Что это? — испуганно промолвил он.
— Сегодня поминальный день, когда князя Бориса, святого мученика, убил его сын Святополк.
Тут князь немного приврал. Святополк был братом, а не сыном. Но говорить это не входило в намерение князя, было небезопасно привести такую аналогию. Ведь сам Чанибек убил своего брата.
Услышав это, хан расслабился и уже спокойно, как бы шутя, спросил:
— А у тебя сын большой?
— Нет, — охотно ответил князь, — совсем малец, не как твой!
Хан метнул на него быстрый взгляд, но Симеон остался спокойным, как человек, только что пошутивший. И хан, похоже, успокоился.
Хорошо известно, что любое живое существо, как бы оно ни устало, при виде родных мест оживает. То же случилось и с гребцами на княжеской ладье. Кто-то из них, оглянувшись, изрёк:
— Братцы, скоро будем дома!
Этого было достаточно, чтобы силы удвоились, даже утроились.
Но чем ближе они подплывали к родимой сторонке, тем тревожнее становилось на душе. Первым догадался седовласый гребец:
— Никак гарь, — не то спросил, не то сказал он.
Все задёргали носами.
— Точно! Гарь!
— Лес, наверное, полыхает, — подал мысль седовласый гребец.
— Лес-то лес, а не Москва ль горит? — начали гадать гребцы.
— Князю надоть сказать, — подал кто-то мысль.
— Князь! Князь! — раздалось сразу несколько голосов.
Услышав, что его зовут, Симеон вышел из нижнего яруса[41].
— Чего зовёте? — потягиваясь и позёвывая, спросил князь.
— Князь, гарью пахнет! — закричало несколько голосов.
Он потянул носом.
— Точно! Ну и что? — будучи не в состоянии дать оценку, спросил он.
— Дык, Моск...
Не успели назвать город, как князь, похоже, понял ситуацию:
— К берегу, давай к берегу! — заорал он. — Акинфыч! — позвал князь воеводу. — Да ты где?
— Тута, князь, тута! — из яруса показалась голова воеводы.
В этот момент нос лодии упёрся в берег, произошёл толчок. Князь успел схватиться за мачту и удержался на ногах, а воевода упал к его ногам. Вскочив, он было заорал на гребцов:
— Зенками смотрите, да я вас...
— Не ори, — осадил князь, — я приказал. Давай на берег и добудь мне срочно коня.
Да, Москва полыхала. Откуда это началось, одному Богу известно. Кто говорил, что из Кремля, а те, наоборот, на посад пальцем показывали. Но как бы ни было, горело и там и здесь. В нескольких местах тревожно худели колокола, сливаясь в единый тревожный, пугающий звук.
Было раннее утро. Набат поднял на ноги многих, в том числе и князя Андрея Пожарского.
— Что случилось? — был его первый вопрос, когда он, схватив меч, рванулся на крылец.
Перед его очами возникла страшная картина. Внутри кремля словно кто-то развёл огромный костёр. Языки пламени высоко поднимались над крепостными стенами, сбегая, как по лестнице, вниз. И за стенами полыхало. Андрей скатился кубарем с крыльца и выскочил за ворота. И, как тут не вспомнить Плещея, давнего хозяина хором? Как удачно он выбрал место... Меж двух речушек. Кусты горели на противоположных берегах, но пламя от них не в силах было перепрыгнуть реку. Поняв, что они в безопасности, он заорал на людей, бегавших по двору:
— Воды и коня.
Князь заставил облить себя с ног до головы водой и, вскочив на лошадь, погнал бедное животное сквозь бушующее пламя, прямо на Кремль.
Видя скачущего человека, мужики и бабы, цепочкой стоявшие у речки и передававшие друг другу ведра с водой, заорали:
— Ты куды, полоумный!
Но Андрей не обращал на крики никакого внимания, рвался сквозь пламя вперёд.
В воротах было какое-то столпотворение: кто рвался наружу, кто спешил вовнутрь. Разбираться, упрашивать было некогда. Конской грудью пробил дорогу. И вот княжеские хоромы. Ворота настежь. Полный двор мечущейся дворни. Такое впечатление, что они в растерянное ги, не знают что делать. Крылец и стены начали пылать. Андрей спрыгнул у крыльца и, расталкивая толпу, ринулся внутрь хором. Проход задымлён. Видно плохо. Натянув на нос мокрую тряпицу, он бросился по переходу, поочерёдно открывая двери, крича:
