с мыслями.
– О… э-э… хм… – начал доктор Дуррани. – Трудно сказать… А какая у него фамилия, не знаешь?
– Я думал, ты знаешь, – сказал Кабир. Он прямо видел, как его отец сосредоточенно щурится и гримасничает.
– Ну, видишь ли, я не вполне уверен… Его приводят и уводят… Разные люди… Сперва кто-то приведет, мы поболтаем, а потом его забирают… Вот только на прошлой неделе…
– Знаю…
– Мы обсуждали теорему Ферма…
– Отец…
– Ах да, и еще интересный вариант леммы Перголези… В духе того, о чем говорил мой молодой коллега… Ах да! Может, нам… э-э… спросить его?
– Кого?
– Коллегу… Сунил Патвардхан его зовут, он должен знать мальчика. Мы познакомились у него в гостях, если не ошибаюсь. Бедный Бхаскар! Его родители, наверное… весьма озадачены.
Что бы это ни значило, Кабир понял, что от Сунила наверняка сможет добиться больше, чем от своего рассеянного отца. Он позвонил Сунилу Патвардхану, а тот вспомнил, что Бхаскар – сын Кедарната Тандона и внук Махеша Капура. Кабир позвонил в Прем-Нивас.
Махеш Капур снял трубку уже на втором гудке.
– Да.
– Могу я поговорить с министром-сахибом? – спросил Кабир на хинди.
– Вы с ним и говорите.
– Министр-сахиб, я звоню вам из центра оказания первой помощи, который находится под восточной стеной форта.
– Да. – Голос министра был натянут, как струна.
– Здесь ваш внук, Бхаскар…
– Он жив?
– Да. Его только что при…
– Так везите его немедленно в Прем-Нивас, чего вы ждете?! – перебил Махеш Капур.
– Министр-сахиб, прошу прощения, но я не могу уйти с поста. Вам придется его забрать.
– Да-да, конечно, понимаю…
– И считаю необходимым сообщить…
– Да-да, продолжайте, говорите!
– Возможно, мальчика не стоит перевозить в его теперешнем состоянии. Что ж, жду вас в лагере.
– Хорошо. Как вас зовут?
– Кабир Дуррани.
– Дуррани? – В голосе Махеша Капура послышалось искреннее удивление: воистину горе объединяет всех людей, независимо от вероисповедания. – Есть же такой математик?
– Да. Я его старший сын.
– Прошу, простите меня за резкость. Мы все на взводе. Я приду немедленно. Как он? Почему его нельзя транспортировать?
– Лучше быстрее приходите, и сами все увидите, – ответил Кабир. Потом, сообразив, как пугающе звучат его слова, тут же добавил: – Он цел, никаких видимых глазу травм у него нет.
– Под восточной стеной, говорите?
– Да, под восточной стеной.
Махеш Капур положил трубку и повернулся к семье: родные ловили каждое его слово.
Пятнадцать минут спустя Вина наконец заключила Бхаскара в объятья. Она сжимала его так крепко, что со стороны они могли показаться одним целым. Мальчик по-прежнему не пришел в сознание, однако лицо у него было спокойное. Мать без конца трогала его лоб и шептала его имя, снова и снова.
Когда отец представил ей усталого молодого человека из центра оказания первой помощи – сына доктора Дуррани, – она протянула руки к его голове и благословила его.
11.26
Дипанкар, который после давки не мог думать ни о чем, кроме смерти, сказал:
– А вообще-то это важно, бабá?
– Да. – Святой опустил добрый взгляд на четки, и его глазки изумленно заморгали.
Четки эти купил Дипанкар – одни для себя, а другие (по неясной даже ему самому причине) для Амита. Перед тем как покинуть Мелу, он попросил Санаки-бабý освятить их.
Санаки-бабá сложил руки чашей, взял четки и спросил:
– Какая форма, какая сила особенно тебе близка? Рама? Кришна? Или Шива? Или Шакти? Или Ом?
Поначалу Дипанкар не услышал и не понял вопроса. Разум его вновь и вновь возвращался к тем ужасам, которые он видел – или, скорее, испытал. Перед глазами возникло изувеченное тело старика; наги кололи его, толпа месила ногами… Хаос и безумие. Неужели к этому сводится человеческая жизнь? Какой в этом смысл? Неужели он здесь для этого? Теперь мечта узнать все, понять все казалась Дипанкару невероятно жалкой и пустой. Он был растерян, сломлен и напуган, как никогда.
Санаки-бабá положил руку ему на плечо. Хотя вопроса он не повторил, его прикосновение вернуло Дипанкара в настоящее – обратно к тривиальности великих идей и великих богов.
Санаки-бабá ждал ответа.
«Ом для меня слишком абстрактен, – подумал Дипанкар, – Шакти слишком таинственна, к тому же с меня этого хватило в Калькутте; Шива слишком свиреп, а Рама слишком благочестив. Кришна, вот кто мне подходит».
– Кришна, – ответил он.
Ответ вроде бы удовлетворил Санаки-бабý, но вслух он лишь повторил названное Дипанкаром имя.
Взяв обе его ладони в свои, он сказал:
– Теперь повторяй за мной: О, Владыка, сегодня…
– О, Владыка, сегодня…
– …на берегу Ганги, в городе Брахмпур…
– …на берегу Ганги, в городе Брахмпур…
– …во дни великой, приносящей удачу Пул Мелы…
– …во дни великой Пул Мелы…
– …во дни великой, приносящей удачу Пул Мелы… – настоял Санаки-баба.
– …во дни великой, приносящей удачу Пул Мелы… – неохотно повторил Дипанкар.
– …руками моего гуру…
– А вы – мой гуру? – вдруг скептически уточнил Дипанкар.
Санаки-бабá засмеялся.
– Тогда так: руками Санаки-бабы́, – предложил он.
– …руками Санаки-бабы́…
– …я беру этот символ имен твоих…
– …я беру этот символ имен твоих…
– …и да утолит он мои печали.
– …и да утолит он мои печали.
– Ом Кришна, Ом Кришна, Ом Кришна. – Тут Санаки-бабá закашлялся. – Это из-за благовоний. Давай выйдем… Итак, Дивьякар. Сейчас я тебе объясню, как ими пользоваться. Ом – это семя, это звук. Он не имеет формы и очертаний. Но дерево может вырасти только из ростка, и потому люди выбирают Кришну или Раму. Держи четки вот так… – Он отдал одни четки Дипанкару, и тот стал повторять за Санаки-бабóй. – Вторым и пятым пальцем не пользуемся. Зажми их большим и безымянным пальцами, а средним двигай бусины и приговаривай: «Ом Кришна». Да, вот так. Здесь сто восемь бусин. Когда доберешься до узелка, не переходи через него, а развернись и двигайся в обратную сторону. Как волны в океане – вперед и назад… Говори: «Ом Кришна», когда просыпаешься, когда одеваешься, когда вспоминаешь об этом… А теперь я хочу задать тебе вопрос.
– Бабаджи, я тоже хочу задать вам вопрос! – немного поморгав, сказал Дипанкар.
– Только мой вопрос поверхностный и мелкий, а твой – очень глубок, – сказал гуру. – Поэтому начнем с моего. Почему ты выбрал Кришну?
– Ну, я, конечно, восхищаюсь Рамой, но мне кажется…
– Он был слишком охоч до мирской славы, – закончил его мысль Санаки-бабá.
– И с Ситой так обращался…
– Она была раздавлена, – кивнул Санаки-бабá. – Перед ним стоял выбор: остаться царем или жить с Ситой. И он решил остаться царем. Несчастный…
– Кроме того, жизнь у него была одна, от начала до конца, – добавил Дипанкар. – А Кришна столько раз менялся. И
