— Изящно представил, Мизак-паша, нечего сказать. Но я добавлю главное, — изрек султан. — Я просил многих начертить мне укрепления Родоса, и вернейший чертеж изо всех представил мне Георг. Пригодились, конечно, и остальные для того, чтобы, как говорится, сверить; кто бывал на Родосе, высоко оценили точность чертежа Георга. Вот полюбуйтесь, как эти ценные знания были привнесены в жизнь! — прокомментировал Мехмед появление в диване большого деревянного макета родосской крепости.
Рой сановников с любопытством окружил макет. Кто-то заметил, что работа, безусловно, проделана большая, однако за двадцать лет многое изменилось.
— Отвечай, Георг, — повелел султан, и тот на безукоризненном турецком языке сказал:
— Безусловно. Д’Обюссон потом много потрудился, будучи еще главным орденским инженером, однако несомненно и то, что расширение рва и возведение некоторых бастионов несильно поможет крепости противостоять артиллерийскому огню базилик великого падишаха. Некоторые их башни до сих пор прямоугольны, что естественно, если рассчитывать их против требушетов — но пушками их легко расколоть. Новые круглые башни — Петра, Павла, Богоматери, Святого Николая в порту — тоже не устоят. Огонь просто сроет их до основания. Уважаемый Мелигалл, полагаю, подтвердит мои слова.
— Говори! — приказал Мехмед.
— Да-да, великий падишах, мастер Георгий прав. Крепость гнилая, совершенно.
— И я, с позволения сказать, того же мнения, — добавил третий ренегат. — Мне приходилось там неоднократно бывать, и я подтверждаю, что все верно. Крепость быстро осыпется.
— Пример Константинополя говорит сам за себя, — вновь взял слово Фрапан. — Укрепления Родоса возведены по его образцу. Что сделала с ними артиллерия великого падишаха — мы прекрасно знаем и видим до сих пор. Помнится, башне у ворот, которые греки называют воротами Святого Романа, достало всего одного хорошего выстрела! А теперь добавьте, что за прошедшую четверть века крепость иоаннитов еще больше обветшала, а пушки великого падишаха, напротив, стали намного совершеннее и мощнее.
— Твоими трудами, Георг.
— Но и великий падишах не оставлял меня и мою семью своими милостями и щедротами.
— Можешь и впредь рассчитывать на них, если и далее твоя служба будет столь же полезна и плодотворна; впрочем, это касается вообще всех присутствующих. Я решил, что подготовкой экспедиции против острова займется мой четвертый визирь — Мизак-паша.
Капудан-паша смущенно кашлянул, потом осторожно спросил:
— Великий падишах обиделся на своего старого верного слугу?
Султан метнул на него гневный взгляд, и они двое прекрасно знали то, о чем не говорилось вслух. Личная трагедия омрачала взаимоотношения этих двух незаурядных людей, и Мехмед давным-давно удавил бы Гедика, если б тот не был ему нужен. Принц Мустафа, любимец отца… Как не вспоминать его, глядя на Гедика? Жена Ахмеда, красивейшая женщина и ненасытная шлюха, открылась перед принцем, идя в баню, и тот проник вслед за ней и прямо при служанках сделал свое мужское дело. Ахмет вынес скандал наружу, пав со своей женой перед султаном, требуя правосудия… Султан тогда насмешливо ответствовал ему: "Разве ты и твоя жена не рабы великого падишаха?" Но сам Мустафа повел себя, как самодовольный осел, не выказывая и тени раскаяния, и Мехмеду пришлось отдать страшный приказ, дабы показать подданным, что закон, столь им восхваляемый и пестуемый, равен для всех… Не один царь Петр казнил своего Алексея… И после этого Ахмед осмеливается задавать такой тупейший вопрос… Но надо сохранять лицо…
— Гедик Ахмед, не выказывай свое недовольство, ты же не можешь быть одновременно в нескольких местах? После Албании именно на тебя ляжет священная, почетная и тяжелейшая миссия взять Отранто и сделать из него опору нашего наступления на Рим и всю Италию! Дай и другим потрудиться. К тому же, слуги мои верные, у меня есть одно небольшое соображение, играющее на пользу Мизака. Надеюсь только, он не примет его всерьез, вознамерившись поднять восстание против меня? Скажите мне, что произошло на Родосе год с небольшим назад? — Вопрошенные безмолвствовали. — Подстрекаемый своими черными дервишами, греческий народ в очередной раз поднял восстание против навязанной ему унии, так что было большое кровопролитие. Греками властвуют франки, не забывайте, что у них разные взгляды на некоторые вопросы их веры, так что еще покойный Лука Нотара приговаривал, что предпочитает исламскую чалму папской тиаре. Нет, я не льщу себя особой надеждой, что греческий простой народ сдаст мне Родос и примет ислам, но отметьте: он своими хозяевами недоволен! А этим можно воспользоваться. Мизак хоть и мусульманин, однако при всем том принц правившей Румом династии. Не шевельнется ль в греках желание поменять нового хозяина на тень старого? Очень может быть. Потому и хочу поставить на это дело Мизака Палеолога. Но, повторяю, прошу его не забываться. И для него всегда найдется шелковая удавка, если… Он понимает, о чем я.
— Великий падишах, за что такое недоверие к самому преданному из твоих слуг? — картинно возопил ренегат, но султан быстро остудил его наигранный жар:
— Благодари, пес, что я не дал ход доносу на тебя! Поверил, хоть, может, и зря! А запросить бы венецианский архив, нет ли у них там твоего письмишка, в котором ты предлагал им сдать Галлиполи за 40 тысяч дукатов и помощь для того, чтоб сесть царьком в Морее? Полагаю, они не отказали бы мне в этой малой любезности, так что сиди и помалкивай.
— Так стоит ли, — опять встрял капудан-паша, — доверять ему такое предприятие?
— А, тогда мне всех вас надо поразогнать, а еще лучше — на колья порассажать! И визиря-караманца, и тебя в первую очередь! Ты ж тоже ренегат! Забыл, кто ты — грек али серб?
— Я верный раб великого падишаха!
— То-то что. Ничего, мои орлы, небо широко для ваших полетов, не столкнетесь!
Георг Фрапан снова пал ниц и тихо проговорил:
— О, великий падишах, я знаю, так не принято, но есть нечто, тревожащее меня, о чем бы я хотел почтительно сообщить тебе без лишних ушей! — Султан дозволительно кивнул и пальцем поманил немца подползти ближе, что тот и сделал, после чего продолжил: — Подозрительный человек был в моем доме, прикинувшись, словно из сулахдар [94], но я узнал его, хоть двадцать лет прошло. Видел на Родосе, в чинах хоть и мелких, но… Не могут два человека быть столь похожи, да и меня видеть он тоже как бы был не особо рад, хоть и пытался это скрыть. Наговорил какой-то чуши и быстро удалился. Полагаю, он рылся в моих бумагах; так ничего не пропало, но кто знает, что он там видел, и даже если и нет — он не мог не видеть макет крепости, что я заканчивал.
— Плохо. Но благодарю тебя за бдительность. Если этот человек среди моих трехсот сулахдаров, нетрудно будет опознать его, если согнать всех. После заседания дивана сделаем это, так что не уходи…
Далее на совете дивана ничего особо интересного для нашего рассказа не было, а потом был устроен обещанный султаном обыск среди сулахдаров — естественно, искомый человек не нашелся. Оставалось два вывода — либо он скрылся, либо вообще не принадлежал дворцовому ведомству. Справились у сулахдар-паши, тот начал выяснять, как среди его людей мог затесаться лазутчик; ничего не выяснил, кроме обнаружившейся пропажи одной формы. Вопрос тем самым разрешился. Тут же были подняты на ноги янычары, тайная полиция, сыщики-женщины — ими очень славился османский сыск! — и даже члены корпорации воров, служившие ценнейшим источником информации для великого визиря; и все за половину дня. К вечеру ищейки султана вышли на след…
17
Начинало вечереть. Роджер и Лео в изрядном подпитии, пошатываясь, продвигались к гавани. Джарвис, поглотив несравненно больше хмельного пития, был весел и порой даже, отцепляясь от Торнвилля, пытался лихо отплясать жигу, что, несмотря на большое вдохновение, выходило у него не очень. Казалось что вот-вот хмель повлечет его в сторону, свалится он в море, но, как пропитой гоголевский казак, не потонет, а продолжит лихо плясать на поверхности вод. Долго ли, коротко ли шли, то не важно; в итоге Лео привел штурмана к орденской каракке, где достопочтенные братья встретили его отменной руганью — по его милости им придется еще ночь стоять в константинопольском порту.
