— Здорово, Брамберг! — поприветствовал Стефан.
— Наконец-то ты мне попался, идиот! — заорал пришедший в себя Брамберг.
Он не мог простить себе, что растерялся перед этим чучелом гороховым. Резким движением он сбросил одеяло, бессовестно обнажив перед Стефаном свои безобразные жирные телеса. Ванда поспешно натянула одеяло, чтобы прикрыть свою наготу.
Брамберг шарил глазами по полу, ища револьвер.
— Вперед, Брамберг! — подзадоривал его Стефан. Хватай скорее револьвер, детка!
Что-то в голосе Стефана заставило немца заколебаться.
— Я пришел убить тебя, Брамберг, — говорил Стефан с издевкой. — Я мог прикончить тебя твоим же револьвером, но предпочитаю убивать паразитов голыми руками. Они у меня чешутся от нетерпения раздавить тебя, Брамберг.
— Да тебе и мухи не убить, дрянь паршивая! — орал Брамберг в бешенстве.
— Я прихвачу тебя в Освенцим и покажу, как расправляются там с вонючими поляками. Я проучу тебя, дерьмо!
— Ты так думаешь? — с насмешкой спросил Стефан и пошел к кровати. Ванда не отрывала от него взгляда. Ее волнистые, черные, как у цыганки, волосы рассыпались по подушке. Глаза расширились от страха. Она лихорадочно дышала, вцепившись в одеяло так, что на пальцах побелели ногти.
— Может быть, ты хочешь драться за свою жизнь, свинья? — о убийственной иронией спросил Стефан Брамберга.
И когда немец очертя голову бросился на него с проклятиями, Стефан нанес ему два удара. Он сам удивился силе этих ударов. Брамберг с рассеченной бровью и разбитыми губами упал навзничь на кровать. Сплевывая кровь, он поднялся и, как разъяренный зверь, бросился на Стефана.
— Ты мне дорого заплатишь за это, скотина, — орал он.
Стефан опять ударил его прямо по лицу. Брамберг снова упал на кровать. Кровь залила подушку. Стефан вне себя от негодования склонился над шкопом и схватил его за горло. Он чувствовал почти физическое наслаждение от того, что душил немца.
— Что ты делаешь? — хрипел Брамберг. — Тебя повесят за это…
— Заткнись, мразь! — прикрикнул на него Стефан, крепче сжимая руки. Высунув от натуги кончик языка, он смотрел, как мутнели глаза немца, а широко открытый рот тщетно ловил воздух. Брамберг вцепился ногтями в руки Степана, но тот не чувствовал боли. Увидев смертельный страх на лице нацистского чудовища, он холодно рассмеялся.
— Пощады! — хрипел Брамберг, как самый обычный трусливый пес.
— Ну, кто же теперь трус? — воскликнул в ответ Стефан, плюнул в жирную физиономию ненавистного врага и еще сильнее сжал горло. Глаза выкатились, на лице Брамберга застыла маска смерти, но Стефан не выпускал жертвы даже тогда, когда после предсмертных конвульсий тело задушенного обмякло.
Ванда громко заплакала. Только тогда Стефан посмотрел на свои руки.
— Я расправился с ним, — прошептал он — Я придушил его, как мерзкую жабу.
Его взгляд скользнул по Ванде. Она не двинулась с места, пока он душил Брамберга, но следила за всем происходящим. На ее мертвенно бледном лице кровавым пятном выделялись влажные губы. В глазах застыли испуг) удивление и патологическое удовольствие от того, что она видела всю сцену убийства. В ее глазах можно было прочесть готовность подчиниться сильному. Он знал, что, если он захочет, она сразу согласится стать его пылкой возлюбленной. Но он был совершенно равнодушен к ее красоте и поэтому сказал со смехом:
— А теперь ты! Теперь твоя очередь, шлюха!
— О Стефан, — лепетали влажные губы. — Он заставил меня. Он ничто для меня. Когда я увидела, как ты задушил его, я поняла… я поняла… Я всегда хочу быть с тобой Я все буду для тебя делать, — торопливо упрашивала Ванда.
Она сбросила одеяло. Стефан ощутил запах ее тела. Но он с отвращением отвернулся от презренной порочной красавицы.
— Я считал, что не стою тебя, — сказал он. — Но это ты не стоишь меня.
Он наклонился над Вандой Увидев в его глазах непреклонную решимость, она оцепенела от испуга. Как под гипнозом смотрела она на его руки, тянувшиеся к ее горлу, не в силах пошевелиться.
И Стефан задушил ее, а вместе с ней все свои унижения за прожитые годы, все несчастья и неудачи, самой большой из которых была его женитьба. Он задушил Ванду, а вместе с ней и покорного, трусливого неудачника Яворского в себе самом.
Все кончено. Стефан взглянул на нагих мертвецов, потом посмотрел на свои руки
— Это руки настоящего мужчины, — произнес он громко и, немного помолчав, воскликнул: — Я свободен!
Он побежал вниз и отыскал в кухне под скамейкой бидон с керосином. Оставив в кухне смоченный в керосине конец каната, он поднялся с бидоном наверх. Облил керосином кровать, пол, стены, посмотрел на трупы, освещенные слабым светом луны, зажег спичку и заторопился вниз.
Пламя вовсю бушевало в доме, когда он подошел к машине Брамберга, открыл бензобак и опустил в него зажженный конец смоченного керосином каната.
Стефан бросился бежать. Шум пламени звучал у него в ушах как симфония свободы.
От сильного взрыва бензинового бака вылетели стекла в окнах дома. Стефан, лежа лицом к земле, смеялся от радости. Бушующее пламя навсегда сметало его унизительное прошлое.
Он побежал навстречу своему будущему.
Маленький, никчемный Яворский умер. Сгорел вместе со своим прошлым, расквитавшись за все сполна. Родился новый Яворский. Настоящий мужчина.
— Сабина! — воскликнул запыхавшийся Стефан. О Сабина!
Она испуганно смотрела на него, привстав из-за стола. Бутерброд выпал у нее из руки, она не могла сдвинуться с места. Лицо побледнело.
— Где ты был? — сердито спросил Франек.
Было раннее утро, и Франек уже оделся, чтобы идти на работу.
— Я свободен, Сабина — тихо сказал Стефан.
— Я предупреждаю тебя, что ты не должен выходить, — бушевал Франек. — Это опасно и для тебя, и для нас. Если тебя увидят…
— Я убил ее, — продолжал Стефан, заглядывая девушке в глаза. — Я убил их обоих. Свою жену и немца…
— Так ты, значит, был там, — сказал Франек. — Вот почему последние дни ты ходил как чумной.
— Я сделал это не из-за тебя, Сабина, — объяснял Стефан, глядя на свои руки. — Эти руки убивали не из-за тебя. Я сделал это ради себя. Я должен был так поступить, чтобы стать свободным…
— Твою жену, — прошептала Сабина побелевшими губами. Она чуть не упала, но удержалась за стул. — Твою жену?
— Я люблю тебя, Сабина! — сказал Стефан. — Я люблю тебя.
— А я думала, что он не женат, — раздался голос жены Франека из глубины комнаты.
— Стефан! — позвала Сабина.
Они бросились друг к другу, крепко обнялись и поцеловались.
— Ты же сказал, что он не женат, — начала опять жена Франека.
Франек взглянул на молодых людей, прильнувших друг к другу в долгом поцелуе… Они пили горькое счастье, выпавшее на их долю в этом беспорядочном мире.
— Пойдем, — сказал он жене. — Я все расскажу тебе. Хорошо, что Сабина и Стефан вместе. Он очень много пережил…
Глава 3. ЗАРЯ НОВОЙ ЖИЗНИ
Казимир Полчанский шел по лесу, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Только теперь он почувствовал себя свободным. Он вышел из поезда не на своей станции, так как жители деревни Билауты хорошо его знали. Он не боялся, что его могут выдать. Он стыдился смотреть им в глаза из-за мужчин, расстрелянных по его вине у церковной стены.
Воздух был особенно чистым. В лесу веяло прохладой. Здесь, наверное, водились и зайцы, и кролики. Росла первая, нежно-зеленая травка. В ветвях деревьев пели птицы. Казимир попытался думать об ужасах Освенцима, о планах мести, которые он вынашивал вместе с друзьями. О планах, которые помогли им выжить. Но в этом лесу не хотелось думать о мести. Он видел так много крови и страданий, что его разум отказывался теперь думать о новых жертвах, о новых битвах.
В сердце Казимира Полчанского только для мира было место.
И для Анны Ливерской.
Она будет в лесу у партизан, сказала Анна Стефану. С тех пор прошел год, а за год могло случиться многое. Казимир все больше углублялся в лес. Но никакого намека на присутствие людей не обнаружил. Вот он миновал поляну, на которой были похоронены евреи. Отсюда все и началось. Теперь поляна заросла густой травой, и ничто не напоминало о разыгравшейся здесь некогда кровавой трагедии. Он узнавал места, где ставил капканы, время от времени подходил к деревьям и поглаживал их шершавые стволы. Не хотелось верить, что где-то существует чудовищный Освенцим. Голубой простор неба, сияние солнца создавали в этом лесу настроение мира и свободы.
Казимир погрузился в мечты и воспоминания и очнулся от них только тогда, когда его остановили шестеро оборванных, бородатых партизан.
— Кто ты?
— Вы знаете Анну Ливерскую? — бросился к ним Казимир.
— Ты Казимир Полчанский?
— Да.
— Значит, тебе удалось? Никто из нас не верил, что можно бежать из Освенцима. Мы вышли встретить тебя, хотя и не надеялись, что придешь.
