– Тётечка… – сказала медсестре Лиса. – Запишите там, когда будет кормление, пусть мне привозят и брошенку. У меня молока много, на двоих хватит…
В палате наступила мёртвая тишина.
– Дура… – без выражения сказал чей-то спокойный голос. – Дура и есть… Ребёнку каждый раз надо больше, чем в прошлое кормление. Не хватит тебя, глупой, на брошенку. Не справишься… – после недолгой паузы, этот же голос добавил. – Меня тоже пиши…
– И меня… – отозвались в дальнем углу.
– И меня!
– И меня!!!
«Никуда не поеду! – мысленно решила Лиса, и, утерев невольно проступившие слёзы, подытожила: – И плевать мне на все жёлтые цветки в мире!»
Глава 18 Детские и недетские сны
1991-й год, январь. Республика Азербайджан, г. Баку
Назойливый, комариной тональности писк не утихал.
Этот, неизвестно кому принадлежавший призыв о помощи не вызывал у спящей женщины ничего, кроме досады. Ей казалось, что он алмазным сверлом проник в самую сердцевину мозга, замкнул все нервные окончания на себя и уже никогда больше не смолкнет. Женщина хмурилась, морщила покрытый мелкими бисеринками пота лоб, но цепкий, тяжёлый сон не отпускал.
* * *
Батареи в квартирах бакинцев оставались холодными уже вторую зиму. После массового исхода из города армян и русских – составлявших большинство среди городских работников коммунальных служб – отопительная система незамедлительно испустила дух. Город, а точнее – его жители, начали замерзать.
Не была исключением и Лиса. Царивший в тёмной комнате холод, каждый раз превращал сны молодой матери в настоящую пытку. Холодно было и днем, и по ночам. Но ночами выстуженность необогреваемых жилищ ощущалась с какой-то особенной силой.
Сегодня Лисе, вместо ставших уже привычными кошмаров, снилось её, оставшееся за чередой лет и новоявленных государственных границ, детство.
Сон был удивительно ярким.
С запахами.
Ей грезилось, что она снова стала маленькой девочкой, и из кухни дразнящее пахнет подходящей в духовке домашней сдобой. Эх, сейчас бы, дождавшись первого изъятого из духовки противня, выудить из самой его середины обжигающе горячий пирожок с повидлом! А потом из запотевшего в холодильнике – треугольного, пирамидкой – пакета налить полную чашку молока и, стоя у обжигающе горячей батареи, осторожно прислонять к её горячей чугунной гармошке вечно мёрзнущие икры. Отдергивать и снова прислонять, отогревая их по одной. И жадно вгрызаться в долгожданное печеное чудо, запивая его холодным до ломоты в зубах молоком и второпях ронять горячие капли ещё не остывшего яблочного повидла….
А рядом Мурзик. Мурчит, выпрашивает кусочек сдобного теста.
Детство…
Детство – это всегда здорово.
Жаль только, что оно никогда больше не повторится… никогда…
* * *
Сон нехотя отступал. Он медлил и кружил на одном месте, словно раздумавший нападать на уже выбранную жертву хищник. Лисе казалось, что у сна есть длинный полосатый хвост, и он недовольно хлещет им себя по бокам. Уже просыпаясь, она вдруг ощутила, как болит налившаяся за ночь грудь. Прибывавшее молоко, понемногу, тонкими струйками сочилось наружу. Насквозь пропитав предусмотрительно подложенное полотенце, оно медленно растекаясь куда-то вправо – под правый бок спящей женщины и за её спину. Только сейчас Лиса почувствовала, что лежит в безнадежно отсыревшей постели. Сил оторваться от подушки и отодвинуться в сторону, туда, где посуше, или просто перевернуться на другой бок – не было совершенно.
Окинув сумеречную комнату невидящим взглядом, Лиса глухо простонала и, в надежде уснуть, еще раз плотно закрыла глаза, но отчаяние, с которым смертельно уставший организм цеплялся за последние ускользающие мгновения отдыха, уже посеяло где-то в глубине её сознания какие-то неясные смутные страхи, почти панику. Кровь вдруг гулко застучала в висках, а по спине пробежал ледяной озноб. Вздрогнув, Лиса снова открыла глаза, вскочила, ошалело закрутила головой, но тут же присела от острой, отдающей в подмышки рези. Интуиция, не смотря на болевой приступ, не подвела. Инстинктивно, каким-то наитием, Лиса определила, что источник её ночного беспокойства находится где-то рядом, во дворе. Там, в зажатом стенами многоэтажек дворике, происходило что-то нехорошее и непонятное; что-то такое, отчего её сердце сорвалось с привычного ритма и забилось часто и тревожно. Превозмогая болевой приступ, Лиса всё же поднялась, машинально нашарила тапочки, торопливо сунула в них ноги и, придерживая саднящую грудь, устремилась к окну. Прижавшись лбом к холодному выстуженному стеклу и постепенно привыкая к нечетким предрассветным очертаниям, она попыталась разглядеть причину неясной тревоги, однако различить что-либо, кроме знакомых с детства тополя, ещё не спиленной на дрова пушистой ёлки, да древней облупившейся скамейки, так и не смогла.
Писк как-то внезапно прекратился, но молодая мать, затаив дыхание, ещё долго всматривалась в сумрак раннего утра, пока не поняла, что услышанный ею призыв о помощи – не более чем мираж, фантом недосмотренного ею сновидения. С трудом уняв судорожно колотящееся сердце и немного успокоившись, она осторожно, на цыпочках, отступила от оконного проема. Ей, полусонной, почему-то показалось, что так она не спугнёт уже ускользающее ощущение призрачного спокойствия.
Ноги сами привели Лису к кровати. Там, раскинув ручки, безмятежно спал тщательно укрытый маленький человечек. Её Сашка…
Лиса осторожно тронула его пальчики. Светлая тень скользнула по изможденному лицу молодой женщины и легкой улыбкой тронула её губы: «Ручки теплые… Губки яркие… Лобик не горячий… Слава богу – всё хорошо… Давай-ка, мой мальчик, еще с часик поспим?»
И тут же, словно в ответ на её нечаянную нежность, скопившееся в груди молоко с явственно ощутимым толчком прилило к соскам и липким горячечным теплом растеклось по всему телу.
«Бог мой, …как же я устала… Надо всё же его разбудить и дать грудь! Не могу,…не могу больше терпеть! Но нельзя ему давать такое молоко! Нельзя, когда оно напитано страхом и тревогой бессонной ночи. Надо подождать. Ничего-ничего… я потерплю», – и Лиса, подавив свой невольный порыв, тихонечко пятясь, отошла от кровати.
До постели – ровно два шага, но туда пока нельзя. Постояв так некоторое время, и немного успокоившись, Лиса, уже в который раз восстановив сбившееся дыхание, с наслаждением юркнула во всё ещё сохранившееся тепло. На такую мелочь, как отсыревшая постель она просто-напросто не обратила внимания. «Спать, спать… а белье… белье – потом поменяю…» – и она тут же провалилась в пелену тяжелого вымороченного сна.
Молодые матери засыпают словно солдаты-первогодки. Едва коснувшись головою подушки…
Лиса устала и не могла отказаться даже от призрачной иллюзии уже ускользающего отдыха.
* * *
Теперь ей снилось море.
…нежное, ласковое, с теплой, как парное молоко, водой …
Вечерело. Покрытый чистым желтоватого цвета песком пляж, был забит до отказа. Было тепло, но почему-то никто не купался. Сидевшие на берегу люди, все как один, всматривались вдаль, то ли любуясь морским прибоем, то ли ожидая скорого заката… Волны, понемногу растеряв свою былую силу, с шипением наползали на пологий берег, оставляя на радость восторженно вопящей малышне хлопья быстро опадающей пены.
Рядом с Лисой, расслаблено полуприкрыв глаза, лежала совсем молоденькая девушка. Настолько молоденькая, что черты её лица всё ещё сохраняли детскую припухлость. Море поминутно накатывало на её ноги, щедро покрывая пеной щиколотки, и всё ближе и ближе подбираясь к едва тронутым загаром, покрытым веснушками бедрам. Вскоре волны добрались до рук девушки, и её кисти, подмываемые настойчивой водой, стали постепенно проваливаться во влажный песок.
Внезапно девушка вздрогнула, распахнула обиженные глаза и резко села, энергично встряхнув рукой, уколовшейся о бритвенно-острые края мелкой местной полупресноводной ракушки. В тот же самый момент, ощутив резкую боль в безымянном пальчике правой руки, вздрогнула вместе с нею и нынешняя Лиса. Она с недоумением посмотрела на проступившую на подушечке пальчика капельку крови, машинально её слизнула и вдруг поняла: эта девушка – и есть она сама. Чуть моложе и стройнее, но налицо всё та же по-женски плавная выверенность движений, те же рыжие волосы, те же шальные зеленые глаза и тот же с детства знакомый курносый носик…
Девушка же, словно почувствовав чьё-то незримое присутствие, вдруг запрокинула назад голову и бросила внимательный взгляд прямо в сторону невидимой Лисы. Та невольно отпрянула, ей почему-то показалась, что сейчас она будет обнаружена. Но девушка смотрела куда-то дальше, сквозь неё. Лиса оглянулась и поняла, что «юная она» смотрит вовсе не на неё, а на приближающегося к ним мужчину. Это был их общий с приснившимся двойником отец – ещё молодой и совсем не седой. Он шел, освещенный лучами заходящего солнца, но почему-то не своей обычной упругой походкой, а как-то неуверенно, ссутулившись, изредка осторожно пробуя носками туфлей дорогу перед собой. «Словно знает, что ему предстоит ослепнуть», – подумалось Лисе.
