— Прошу прощения, паи Франко, — узнал писателя капитан полиции. — Мне приказано обыскать дом. Здесь скрывается государственный преступник.
— Дом недостроен, в нем никто не живет, — попытался выиграть время Франко.
Мягко отстранив его, капитан приказал полицейским:
— Обыскать!
— Куда вы? Это произвол! Это беззаконие! Я в Вену напишу, — возмущенно крикнул Франко так, чтобы Одиссей мог его услышать.
— Ваше право писать, а мой долг обыскать. Посветите, пожалуйста, — и капитан направился к комнате, где проходило конспиративное собрание.
«Успел уйти или нет?» — с тревогой думал Франко.
Капитан полиции распахнул дверь и попросил писателя пройти вперед со свечой.
Комната была пуста, окно раскрыто. Капитан подбежал к окну, высунулся, вглядываясь в сад, но, кроме непроглядной темноты, ничего не увидел. Затем он подошел к Франко и пристально посмотрел ему в глаза.
— Ловко, — с сарказмом произнес капитан. — До свидания, пан писатель. До скорого свидания.
Франко, закрывая дверь за полицейскими, лишь теперь заметил, что он все время держал в руке свернутую газету «Искра».
Навстречу полицейским из темноты выступил Стахур.
— Я стоял за кустом. Когда вы вошли в дом, они убежали через окно. Туда, через забор махнули.
Капитан полиции тихо скомандовал:
— За мной!
Полицейские бросились преследовать беглецов. Стахур не ушел, ему необходимо было увидеть собственными глазами, что все схвачены. В противном случае, Вайцель снова сорвет всю злость на нем. Разве Вайцель захочет понять, что, не опоздай капитан на каких-нибудь пять минут, все попали бы в капкан. Ничего, Шецкий подтвердит промах полиции. Услышав подозрительный шорох, Стахур метнулся в кусты.
Но предатель ошибался, полагая, что в садике перед домом, кроме полиции, никого не было. С той минуты, как Стахур назвал себя капитану, за ним неотступно следил Тарас, притаившийся в кустах сирени. Сначала студент не поверил своим глазам и ушам.
«Стахур, всеми уважаемый старый рабочий, много раз томившийся в тюремной камере, — предатель? Не может быть! Да что это я! Имя предателя известно. Шецкий поплатится за свою измену. Но почему вернулся Стахур?
Эх, дурень, я дурень… Конечно, Стахур тревожился за тех, кто остался в домике… Ага! Вот уходит Гай, Ярослав, Мартынчук и Франко… Нет, Франко открыл дверь и впустил полицию в дом…»
Тарас хотел окликнуть Стахура, как неожиданно из-за дома вышли капитан с полицейскими и направились к калитке. В это мгновение слова Стахура: «Туда, через забор махнули!» — как ножом ударили Тараса и рассеяли все сомнения.
И откуда только у юноши взялось столько выдержки, чтобы не броситься на предателя и не задушить его своими руками! «Так вот кто ты такой, паи Стахур! — кипело гневом сердце Тараса. — Иуда! Погоди же!»
Тарас не услышал вкрадчивых шагов. Удар, нанесенный сзади, внезапно свалил его с ног..
Одиссей и Гнат Мартынчук догнали Ярослава Калиновского в нескольких шагах от его виллы.
— Не зажигайте света, — предостерег Одиссей.
— В комнате служанки почему-то темно. Видимо, мама одна в доме…
— Мы не напугаем ее своим вторжением? — забеспокоился Одиссей.
— Постойте здесь, — впустив в холл своих спутников, сказал Ярослав, — я предупрежу маму…
Лампа с широким зеленым абажуром на бронзовой подставке мягко освещала комнату, где лежала Анна.
— Ты не спишь, мамочка? Пани Мили нет?
— Она поехала за доктором. Мне плохо, сынок…
Ярослав знал, что мать не любит жаловаться на свое здоровье. Но раз она так сказала, значит… Он старается казаться спокойным.
— Я с тобой, мамочка… — чуть срывающимся голосом поспешил успокоить он, опускаясь на колени и нежно целуя мать. — Ты прости меня… В холле ждут рабочие, им надо передать деньги, о которых я тебе говорил. Через несколько минут вернусь и уже все время буду возле тебя.
Анна слышит, как люди молча поднялись по скрипучей деревянной лестнице, молча вошли в комнату сына рядом с ее комнатой. Превозмогая боль в сердце, затаив дыхание, она невольно прислушивается к голосу, который почему-то заставляет ее замирать от какого-то смутного воспоминания.
— Друже Ярослав, прокламацию дайте мне. Надо готовиться к худшему. Уверен — начнутся обыски. У вас ничего не должны найти. Постараемся отпечатать не во Львове.
Голос умолк. Теперь говорил сын:
— В саквояже не только крупные ассигнации. Здесь еще пять тысяч золотых монет в двадцать крон. Так будет удобнее раздавать бастующим рабочим.
— Большое вам спасибо. Теперь забастовщики будут чувствовать себя увереннее — им не угрожает смерть от голода. И штрейкбрехеров не позволим набирать!
— Друг мой, а вы с мамой посоветовались? — снова прозвучал этот голос.
И чем больше Анна вслушивается, тем меньше доходит до ее сознания смысл слов. Она поглощена чисто звуковым восприятием: тембр, интонация, проникновенность…
— Пока еще никто не знает, какой взнос поступил в рабочую кассу. И все же тебе, Гнат, сейчас нельзя ни домой, ни к отцу… Очень возможно, что там уже засада полицейских.
— Друже Кузьма, у меня есть где укрыться. И вы туда пойдете со мной.
— Дайте я вас на прощание расцелую как сына, дорогой мой Ярослав…
Анна пыталась броситься в комнату сына, но ноги не повиновались. Хотела крикнуть, позвать, но звук, полный горького отчаяния, был лишь чуть слышным стоном. Это был какой-то лихорадочный сон наяву.
А за дверью уже стихли шаги. И тогда, слабыми руками держась за край рояля, натыкаясь на какие-то предметы, прорываясь сквозь огненные круги перед глазами, она вырвалась в коридор и упала…
Проводив через черный ход Одиссея и Мартынчука, Ярослав бегом поднялся наверх и тут увидел распростертую на полу мать. Замирая от страха, поставил лампу на пол, осторожно осмотрел голову матери (не разбилась ли? Слава богу — нет) и, подняв мать на руки, бережно понес в комнату. Осторожно опустил на кровать.
— Мамочка!
Пугаясь молчания и неподвижности матери, Ярослав тихо заплакал.
Из тягостного оцепенения его вывел неожиданный резкий звонок.
— Доктор! — Ярослав бросился по лестнице вниз.
— Именем закона! — послышалось за дверью.
В дом буквально ворвались пять полицейских.
— Поосторожней! У них может оказаться оружие!
Ярослав как можно спокойнее возразил:
— Что вы, пан капитан, в доме только я и мать, прикованная к постели. Жизнь ее в опасности. С минуты на минуту здесь будет доктор. Прошу вас, разрешите побыть возле больной, пока меня не сменит доктор.
— Обыскать! — громко приказал капитан полиции, взбешенный неудачей в доме писателя.
— По какому праву? — как можно хладнокровнее запротестовал Ярослав.
«Их не схватили! Ушли!» — сверкнула искра радости в глазах Ярослава.
— Пан капитан, поверьте, кроме меня и очень больной матери — ни души в доме.
— Осмотрите весь первый этаж и подвал! — отдавал приказания капитан.
— Разрешите мне подняться к матери, — еще раз напомнил капитану Ярослав.
Капитан дал знак, чтобы за Ярославом последовал молодой полицейский.
При виде матери, открывшей глаза, Ярослав облегченно перевел дух. Но в этот момент без стука в комнату вошел полицейский.
— Почему он здесь? — вздрогнув, прошептала Анна. — Почему…
— Не волнуйся, мамочка, это просто недоразумение… — старался казаться спокойным Ярослав. — Сейчас приедет доктор, и тогда я смогу пройти в полицейский комиссариат, все выяснить… Ты не должна тревожиться.
Заслонив собою фигуру полицейского, Ярослав сел в кресло у изголовья матери, держа ее исхудавшую руку.
Анна пыталась что-то сказать сыну, но только слабый стон срывался с ее посиневших губ.
Услышав стук колес, Ярослав выглянул в окно.
— Вот и доктор, слава богу! Я скоро вернусь, мамочка.
«Скоро вернусь…» — как эхо отозвалось в исстрадавшемся сердце Анны. Разве не эти слова произнес много лет назад его отец, прощаясь с ней?..
Екатеринка — 100 рублей.
Поэтическое название Петербурга.
Псевдоним В. И. Ленина (1900–1901 гг.).
Так в первых изданиях назывался роман Э.-Л. Войнич «Овод».
Здесь — студент университета.
Приспособление для ковки колесных втулок.
Параша.
Университет.
В тюрьму.
