— Вы хотите сказать, что я пьян?
— Ну, разве трезвый отправится на охоту в два часа ночи?
— Если мы сейчас сядем на коней и отправимся к Гяурсу и Ак-Су, то как раз начнет светать, пока доедем. А лучшая охота на рассвете.
— Если вы хотите поесть джейраньего мяса, можно отправить двух метких бойцов…
— Да ведь все удовольствие в самой охоте!
Тимошков прекрасно понимал, что все удовольствие в охоте, а не в джейраньем мясе, но ещё лучше понимал, что председателю Совнаркома опасно отправляться ночью в пустыню.
— Можно позвонить? — спросил он Атабаева.
— Пожалуйста, только с одним условием, — лукаво улыбаясь, сказал Атабаев. — Нам нужны только два коня и один красноармеец. Попрошу больше никого не беспокоить.
Тимошков, действительно, решил направить в пустыню целый взвод. Видя, что его намерения разгаданы, он попытался найти другой выход.
— Может возьмем с собой Сары Нурлиева или Овезбаева?
— Я же сказал, что мы поедем втроем.
Единственным утешением Тимошкова было то, что он посадил Атабаева на красивого, но тихоходного конягу, а сам сел на резвого жеребца. Известно, что Кайгысыз забывает на охоте обо всем на свете, а теперь можно быть спокойным, — не скроется из виду в пустыне.
В июне 1923 года Кайгысыз Атабаев с новым назначением ехал из Москвы в Бухару. За окнами правительственного вагона зной, пыль, шторы приспущены. За четыре дня пути он столько надиктовал стенографистке, что на тележке не увезти. Он то ходил по салону, заложив руки за спину, то рылся в бумагах, заглядывал в книги, разбросанные на столе, то яростно вытирал полотенцем лицо и шею.
Но каково же в этом пекле несчастной стенографистке?
— Марина Петровна, вы должно быть проголодались?
Ещё бы — повар уже два раза заглядывал в салон.
— Могу ещё потерпеть.
— Боюсь, что похудеете за дорогу.
— Давайте дальше. Последняя фраза у вас не закончена: «Не прислушиваясь к справедливым требованиям народов, бухарские националисты…»
Атабаев рассмеялся.
— Не прислушиваясь к требованиям желудка… Идите, Марина Петровна, пообедайте и отдохните.
Атабаев подошел к окну, поднял штору. На пустынном горизонте догорал малиновый закат. Вдоль пути клонились на ветру тоненькие стволы запыленных зеленовато-серых карагачей. За ними — беспредельная даль. Это снова родные края — однообразные просторы среднеазиатских степей. Как давно позади та зима, когда впервые он увидел Россию, Москву. Сколько исколесил он дорог с тех пор… И нигде так хорошо не думается, как в пути, в вагоне. В кабинетной бессонной сутолоке теряешь перспективы и масштаб. А здесь, когда поезд мчится, несет тебя, покачивая на рессорах в хвосте состава, — именно в эти часы ты сам как бы останавливаешься и думаешь, обхватив себя руками, думаешь, думаешь…
Ходжаев властолюбив. Суверенитет Бухары — условие его честолюбия, и он требует вывода из Бухары частей Красной Армии. Он готов вести самостоятельную торговлю с Германией, Турцией, Ираном, Афганистаном. Были у него и другие заблуждения. Бухарский эмир руководил басмачами через своих придворных — тут всё ясно. Младобухарцы формировали свои отряды. На востоке Бухарской земли возглавлял бандитские шайки прославленный в мировую войну турецкий лидер Эмвер-Паша. Где-то в аулах собирал на священную войну против коммунистов Велидов — беглый визирь иностранных дел буржуазного правительства Башкирии. Повсюду гремела орудийная канонада, пылало пламя, шли под откос поезда. Нет, не цветением садов пахло тогда в солнечной Бухаре, — а порохом, золой и кровью… Если бы не Красная Армия, если бы не Фрунзе и тот же Паскуцкий, — кто знает, что было бы потом с этим краем. В этих вопросах Ходжаев допускал промахи.
Вот о чем рассуждал Атабаев, назначенный теперь в Бухарскую республику заместителем председателя Совнаркома. Там, в Москве, в Центральном Комитете партии, Атабаев столкнулся однажды с Файзуллой Ходжае-вым, когда тот, выступая против национального размежевания Средней Азии, азартно защищал целостность и независимость Бухарской республики. В Центральном Комитете партии поддержали Атабаева и вот он — в пути. Нелегкая предстоит работа… Нужен политический такт, огромная выдержка и дипломатическая тонкость даже в личных отношениях.
Атабаев вдруг вспомнил, что снаружи на его вагоне— золотые буквы. Белые занавески на окнах днем, тяжелые темно-красные шторы по вечерам, изредка два проводника в полувоенной форме курят на площадке в тамбуре, изредка мелькает повар в белом фартуке. На станциях из вагона никто не выходит… А сам-то ты не честолюбец? Как избежать этой болезни? Среди тех привилегий и знаков отличия, которые дает высокий пост, никак нельзя забывать, что ты солдат партии Ленина, слуга народа. Всегда надо об этом помнить.
За окном уже совсем стемнело. Но если уткнуться лбом в стекло, можно и в ночном мраке почувствовать всю громадность казахских степей — нет им конца и края. К утру поезд подойдет к Ташкенту, На вокзал приедут старые соратники, — двадцать минут стоянки, две-три серьезных фразы в шутливой мужской болтовне, дружеский тост над бутылкой шампанского. И этого ждешь с удовольствием после долгой разлуки с родным краем, после Москвы, где жилось довольно одиноко…
Атабаев подошел к столу, включил свет, раскрыл под зеленым абажуром географический атлас, отыскал истрепанный лист Средней Азии.
Как она будет выглядеть на карте — будущая Туркменская республика? Ее создадим из районов Туркестана, Хорезма и Бухары. От Азербайджана ее отделит море, государственная граница — от Ирана и Афганистана. Но где же пройдут ее внутренние границы — с братскими республиками казахского, узбекского народов? Как развязать этот сложнейший, исторический узел по справедливости, по-ленински?
Много народов в Средней Азии, но после присоединения к России, туркменам пришлось труднее других— ведь только в Закаспийском крае, в отрогах Копет-Дага, в немногочисленных оазисах пустыни они составляли основное ядро населения. На берегах Аму-Дарьи они не могли крепко ставить свое хозяйство. Река часто меняла русла, и вчера выкопанный арык завтра оказывался сухим. Воду иногда брали из реки деревянным колесом — чигирем. А много ли им возьмешь? И туркмены кланялись бухарским баям.
В древние времена ташаузские туркмены поселились вдоль большого притока Аму-Дарьи — Дарьялыка. Хивинские владыки повернули Дарьялык к Аральскому морю, и сразу кончилось туркменское благополучие. Что поделаешь: они жили в низовьях реки, а те — в ее верховьях, хорезмские ханы, местные владыки. Они держали туркменских дехкан на самом скупом водяном пайке. Дашь много воды — сытый пойдет с тобой воевать, не дашь воды — голодный пойдет тебя грабить. Кровавые стычки никогда не прекращались. В вековой борьбе за свое благополучие туркмены всегда представляли собой угрозу для ханства. И ханы возбуждали рознь между множеством племен и родов. Одним помогали оружием, других натравливали на соседей.
Неужели же великая революция не в силах преодолеть эту бессмыслицу вражды и кровопролития? Покончить с Еековой враждой туркмен и узбеков — значит, дать расцвет и счастье благодатному Хорезму, плодородной Бухаре. А какие откроются возможности для развития культуры, сколько из народных низов поднимется талантов — ученых, художников, поэтов, — когда каждый народ, установив социалистические порядки, станет пользоваться родным языком и пить из вечно живого родника своей духовной культуры.
По нашу сторону границы живет больше миллиона туркмен, но пожалуй, столько же — в Иране и Афганистане. Как глубоко надо вникнуть в образ будущей республики, чтобы понять ее международное значение! Ведь на ее территории есть прекрасные почвы. Недаром говорят: «Воткни в землю палку, плюнь — и зазеленеет!»
Источник богатства — воды Аму-Дарьи, они несут на поля миллионы тонн плодоносного ила. Какая щедрость — подстать разве египетскому Нилу! Царские колонизаторы только составляли проекты орошения, и ни один, по существу, не реализовали. Государству социалистического планового хозяйства это будет под силу. А каракуль? Весь экспорт Бухарского ханства составлял 34 миллиона рублей — из них 20 миллионов рублей приносил экспорт каракулевых шкурок. А нефть, озокерит, соль?.. А бесценные ковры? А кони — резвейшие, ахалтекинские кони? И, наконец, хлопок, хлопок! Знойное лето позволит выращивать не какой-нибудь хлопок, лишь бы сбыть с рук, — а самый ценный, тонковолокнистый… В семью советских республик Туркмения войдет не с пустыми руками к укрепит своим трудом и твердым характером мощь первой в мире социалистической державы…
Как же пойдут дела с Файзуллой Ходжаевым?
Тихо в вагоне. За закрытой дверью не слышно проводника. Спит умаявшаяся Марина Петровна. Повар, верно, играет в подкидного дурачка с комендантом. Только колеса стучат. Так стучали они, когда солдат-агитатор Атабаев ехал на фронт. Так стучат и в этот вечер, — будто весь состав гремит «Интернационал». И Атабаев даже встал, отдаваясь какому-то восторженному порыву.
