Святополк говорит:
- Не я один тя зову, но и король Болеслав. Он со своими полками уже пришёл на Русь, повоевал галицко- волынские земли. Нынче король на Киев направился. Веди и ты туда орду.
Боняк щиплет кончик уха, думает своё:
«Этот конязь подобен степному шакалу, труслив, а норовит урвать добычу другого».
А вслух говорит:
- Конязь, в прошлый раз я приводил к тебе орду, но мы не получили ни одной кобылы, ни гривны серебра. Разве не может и на этот раз случиться такое?
И хитро щурится.
- Хан винит меня, но разве не сам он увёл орду перед боем? - с обидой возразил Святополк. - Не оттого ли князь Ярослав осилил меня в тот день?
- Кхе, кхе! Не будем винить друг друга. Я поведу орду на Киев, но смотри, конязь Святополк, добычу мои воины получат сполна.
- Ты будешь иметь её вдосталь, - заверил Святополк.
- Кхе! - одобрительно кивнул Боняк. - Отдыхай, конязь, а мы начнём готовиться к походу. Ты пойдёшь с нами.
Воевода Добрыня, ещё больше отяжелевший за этот год, допоздна бродил по городу. Ночь наступала пасмурная, душная, как перед грозой. Добрыня спустился вниз на Подол, постоял у перевоза через Днепр, потом, обогнув усадьбу боярина Аверкия, снова воротился на Великую улицу, что тянулась к княжьим хоромам. Шагал воевода грузно, низко опустив голову. Заботы одолевали его. Да и было от чего задуматься Добрыне. Бояре Тальц и Еловит, бежав из Киева, нынче челядь свою дворовую подбили, и те кричали на торгу и улицах, а иные на площадях:
- Не будем стоять за хромца Ярослава, хотим Святополка!
- Ярослав с новгородцами наших братьев побил, пусть уходит в Новгород!
То же самое кричала в Вышгороде челядь Путши и Горясера.
Добрыня велел гридням унять крикунов, ан ещё хуже. Ко всему слух был: Святополк киевским боярам письмо тайное прислал и в нем просил их не держать Ярославову сторону. А за то будет им от него, Святополка, милость землёю и деревнями…
От дум Добрыню оторвали чьи-то торопливые шаги за спиной. Он обернулся, всмотрелся. Узнав Кузьму, спросил:
- Чего надобно?
- Князь наказал сыскать, дожидается.
- Ладно, беги уж, сейчас приду.
В думной палате при свете восковой свечи сидели за столом Ярослав с воеводами Александром и Буднем и молчали. Князь пятерней теребил маленькую бородку, смотрел на тёмное, в свинцовой оправе оконце. Увидев вошедшего Добрыню, встрепенулся, сказал, нарушив гнетущую тишину:
- Заждались мы тя, воевода. Садись, может, вместе удумаем, как быть. - И, вздохнув, продолжил: - Нелегко нам - с западной стороны Болеслав со своими рыцарями да наёмными уграми и германцами насел, с дикой степи, дозоры донесли, Боняк идёт, а позвал его всё тот же Святополк. Ко всему, знаю, многие бояре тут, в Киеве, дожидаются его, и нам от них помощи не будет.
И замолчал, посмотрел вопросительно то на одного воеводу, то на другого. Будый голову книзу опустил, с Ярославом глазами не встречается. Постыдно, полк загубил и ляхов не задержал.
Заговорил Добрыня:
- Правду сказываешь, князь. Трудно нам ныне. Нет у нас и четверти той силы, что насела на нас. О том много думал и сейчас, идя сюда, и ране. Мыслю, надобно собирать ополчение да звать в него не только городской ремесленный люд, но и по деревням да сёлам смердов.
- Ратаю хлеб жать пора наступила, а негоже отрывать его от этого, - возразил Ярослав.
- Всех бояр принудить, чтоб с челядью на рать шли, - не обратил внимания на княжеское замечание Добрыня. - Да, исполчившись, выйти навстречу Болеславу, пока они с Боняком не воссоединились. На тот же случай, ежели хан Киевом овладеть попытается, в городе оставить воеводу Александра, а к князю Мстиславу гонца слать, пусть свою дружину к печенежским вежам подвинет.
Александр недовольно покачал головой, сказал тихо:
- Речь твоя, воевода, смелая и верная, ежли б сил у нас было вдосталь. Наша вина, не собрались вовремя воедино да одним кулаком не ударили по Болеславу. Досиделись, пока он нас порознь бьёт. То на Буге Будого разбил да Ратибора, нынче, пока мы ополчение созовём да изготовимся, Болеслав с одной стороны нажмёт, с другой Боняк насядет, допрежь наш гонец у Мстислава успеет побывать. - Воевода Александр помедлил, потёр морщинистый лоб, закончил: - Ко всему, верно заметил князь Ярослав, ратая брать нам теперь негоже. Не сожнёт он хлеба, голод настанет и мор на Руси. Кто нас разумными назовёт?.. Нет, знаю твердо, Болеслава и Боняка нам на сей раз не одолеть. Потому, мыслю я, город не удерживать и боя Болеславу не давать, а уйти в Новгород. Там же, силу собрав, снова воротиться в Киев.
- А может, ярла Якуна позвать, его слово услышать? - предложил Добрыня.
Ярослав отмахнулся:
- Ярл Якун варяг и за гривны служит. Сами как решим, так и быть тому.
Положив на стол руку, сказал уже спокойней:
- Посылал я посольство к германскому императору, да вот что-то нет ответа. По всему, отказался Генрих.
Поднял глаза на Добрыню, добавил со вздохом:
- Уважаю я тебя, воевода, за разум и храбрость. Но ныне, видно, прав воевода Александр, и пусть будет так, как он сказал. Поклонимся Новгороду. Коли откажет, уйдём в Ладогу да поищем помощи у варягов.
От кормчего Ивашки Пров узнал, что Кузьму взял к себе князь Ярослав. Огорчился Пров. Хотелось повидать друга, рассказать о своих приключениях, да Кузьма теперь далеко, в Киеве, и кто знает, воротится ли когда в Новгород.
Отец решил было отдать Прова в обучение к монаху Феодосию, да не только Пров заупрямился, но и старый учитель заявил решительно: «Дырявый горшок не наполнишь, тако и Прова. Нет уж, голова его мудрёностей не приемлет».
Тысяцкий рукой махнул: «Ладно, пусть повременит маленько, к делу приставлю».
К чему собирался Гюрята приставить сына, тот так и не узнал, ибо привычная новгородская жизнь вскоре снова нарушилась.
Новгородское вече шумело и волновалось. Ещё продолжал гудеть вечевой колокол, ещё глухо вторили на концах кожаные била, а площадь перед детинцем заполнил люд.
Не всякому новгородцу место на вече. Тому дозволено голос иметь, кто двором владел. Однако горло на вече дери, а истинные хозяева здесь бояре и иные именитые люди, им и судьбу вечевую определять.
Стекался народ, не расспрашивая друг друга, для чего званы, знали: князь Ярослав воротился, а с ним дружина при двух воеводах…
Пров запоздал. Бродил с луком за городом, силки на перепела ладил, когда услышал, на вече созывают. Прибежал, перевёл дух, осмотрелся. Площадь полна народу. Протискался вперёд к помосту. Не в затылки людские ему глядеть, хотел своими очами увидеть. Только умостился, как кто-то за рукав потянул. Оглянулся и ахнул. Сбоку Кузька, лик в улыбке расплылся.
- Вот те и раз! - развёл руками Пров. - Я-то и не подумал, что с князем и ты заявишься.
И кинулся тискать друга. А тот отшучивается:
- Эвон, какой медведище вымахал, нагулял силы. Задушишь! Довольно, давай послушаем. Вишь, отец твой на помост поднялся.
Пров отпустил Кузьку, глянул. На помост поднялись Гюрята с посадником Константином, а с ними Ярослав с воеводами Добрыней и Александром.
Побурлило вече ещё малость и замерло, слушает, о чём говорить с ними начнут. А на помосте поклонились на все четыре стороны, и тысяцкий Гюрята речь стал держать:
- Люд новгородский, вестимо ли тебе - князя Ярослава с отчего, киевского стола ляшский король Болеслав изгнал и Святополка посадил!
- Вестимо!
- Князь Ярослав у вас, новгородцы, пришёл защиты искать. Дадим ли? - перекрывая рёв голосов, зычно спросил Гюрята.
Кинул тысяцкий эти слова в толпу и замолк, ждёт ответа. Знает, сейчас должен бы первым выкрикнуть боярин Трифон, староста Словенского конца. Его поддержит купец Остромысл, староста Неревского торгового конца. С ними у Гюряты намедни сговор был, как и что отвечать.
Закрыл рот тысяцкий, а стоявший внизу у помоста боярин Трифон уже вопит:
- Станем в защиту князя, прогоним Святополка с ляхами!
А за ним голос Остромысла:
- Соберём ополчение!
- Пошлём рать! - поддержал люд кончанских старост.
Но тут, нарушая заданный Гюрятой тон, тонкоголосо, по-бабьи, выкрикнул боярин Парамон:
- Ходили ужо! Почто не удержался на княжении?
Толпа услышала, подалась голосами в его сторону:
- Верно речёт боярин, ходили, живота своего не жалеючи!
- Почто мечом не бился с ляхами за свой стол? Зачем город покинул?
Крякнул тысяцкий - экий пустозвон боярин! Брякнул и очи вытаращил, дивуется. И к чему? Не для Новгорода ли он, Гюрята, старается? А коли для Новгорода, то в первый черед для него, боярина Парамона.
