за нее два аттических таланта? А что? И мне будет пожива, да и тебе я помогу расплатиться с долгами. Я ведь знаю, что ты очень задолжал сиракузскому меняле Евсевию.
– Не пойму тебя… Разве два таланта равноценны уничтожению мятежа? – смутился Тициний, встревоженно взглянув на претора.
– Я пошутил… Ты, конечно, прав, и, возможно, я соглашусь на сговор с Гадеем. Скажи этому разбойнику, что как только мы с его помощью управимся с этим делом, я напишу указ о помиловании.
– Но Гадей поставил условием, что ты сначала дашь ему официальную клятву в том, что он будет прощен.
– Эта собака еще смеет ставить мне условия? – побагровел от гнева претор. – Ну, хорошо, – вдруг успокоившись, сказал он, – веди его ко мне. Но ты должен принять все необходимые меры на случай, если негодяй вздумает нас обмануть… Головой отвечаешь!
На следующий день свершилось: римский претор Публий Лициний Нерва дал официальную клятву явившемуся к нему сицилийскому разбойнику Гадею, что тот будет прощен за оказанную римской республике важную услугу в деле ликвидации рабского мятежа. Разумеется, Гадей утаил, что он еще является тем самым центурионом примипилов Гаем Тицинием, предавшим римлян под Сутулом, где он, подкупленный Югуртой, впустил нумидийцев в лагерь Авла Постумия Бестии, после чего римский командующий вынужден был капитулировать.
Диодор писал: «Был некто Гай Тициний, по прозвищу Гадей, который за два года перед тем был присужден к смерти, но избежал наказания. Он занялся грабежом в той местности и, убивая во время разбойничьих набегов многих свободных, не причинял никакого вреда рабам. В этом-то Гадее претор, подкупив его обещаниями на безнаказанность, и нашел помощника для выполнения своих планов».
После встречи с Гадеем претор созвал военный совет, пригласив на него всех центурионов и обоих советников. Марк Тициний изложил перед ними свой план: Гадей сегодня же проберется к бунтовщикам с радостной для них вестью о восстании рабов в области Гераклеи и в третью ночь вместе со своим подручным, без шума сняв часовых, впустит солдат в лагерь мятежников.
– В подтверждение сообщения о восстании под Гераклеей, – продолжал Тициний, уточняя подробности своего замысла, – пусть под утро из нашего лагеря в направлении Гераклеи выйдет колонна солдат численностью до двухсот или трехсот человек и двинется в сторону Гераклеи. Это должно окончательно убедить мятежников, что добрая для них весть, принесенная Гадеем, соответствует действительности. Пусть порадуются напоследок. С Гадеем я уже договорился. Он будет разыгрывать перед ними отважного героя, рвущегося в бой и попробует завтра же увлечь их за собой на вылазку. Пусть они нападут на наш лагерь, осыпая его своими камнями. Нам это большого вреда не принесет, зато Гадей развеет у мятежников возможные подозрения относительно себя… Как видите, план мой прост и рассчитан на предельно короткое время, – закончил трибун.
– По-моему, план хорош и не нуждается в каких-либо дополнениях, – важно заметил один из советников.
– Мне он тоже понравился своей определенностью, – сказал Нерва…
Итак, в наступившую ночь Гадей и сопровождавший его Магон поднялись в лагерь повстанцев. Их появления ждали с нетерпением, так как Магон, побывавший в лагере три дня назад, сообщил, что Гадей, узнав о восстании, решил покинуть свое убежище в горах и присоединиться к восставшим. Принесенная Гадеем весть о мнимом восстании под Гераклеей была встречена беглыми рабами всеобщим ликованием.
– К сожалению, я не знаю в точности, что там произошло, – вел свой рассказ Гадей, окруженный плотным кольцом слушателей, жадно ловивших каждое его слово. – Судя по слухам, восстание охватило сразу несколько имений. Мои люди узнали о нем от крестьян и пастухов. Тогда же мы узнали, что римский претор осадил вас неподалеку от Триокалы. Я отослал всадников обратно в горы, а сам отправился в заезжий двор Фокиона, где условился о встрече с Магоном…
– Я несколько раз бывал в этом заезжем дворе, – заметил Гай Анизий. – Он находится на полпути между Алларой и Триокалой.
– Надо полагать, – продолжал Гадей, – римскому претору, конечно, уже известно о случившемся, поэтому следует ожидать, что он немедленно отправит под Гераклею часть своих сил.
– В таком случае нам нельзя сидеть сложа руки! – воскликнул Герий Каннуний.
– Я предлагаю завтра же сделать вылазку и поближе познакомиться с этими увальнями, – сказал Маний Эгнаций.
– А что ты нам посоветуешь, Гадей? – спросил Варий, пытливо вглядываясь в лицо разбойника.
– Я поддерживаю мнение храброго Эгнация, но сначала необходимо выслать разведчиков, которые понаблюдали бы за римским лагерем. Если под Гераклеей действительно произошло что-то серьезное, претор обязательно пошлет туда часть своих солдат и, конечно, постарается сделать это ночью, чтобы мы об этом не узнали.
– Значит, Сальвий все-таки решился выступить несмотря ни на что, чтобы поддержать нас, – раздумчиво произнес Варий. – Старик оказался более решителен, чем я полагал.
В эту ночь в лагере почти никто не спал. Все пребывали в радостном возбуждении. Анизий с пятью разведчиками отправились в ночной дозор.
Незадолго до рассвета Анизий вернулся и сообщил, что во вторую стражу из лагеря претора, как и предполагал Гадей, выступил большой отряд численностью около двухсот пятидесяти греческих гоплитов.
Теперь ни у кого не оставалось сомнений, что под Гераклеей действительно произошло восстание. Гадей окончательно вошел в роль неустрашимого храбреца и призывал к немедленной вылазке. Его энергично поддерживали Гатнон, Герий Каннуний и Маний Эгнаций.
Варий был категорически против вылазки.
– Я напоминаю вам, для чего мы здесь, – сердито говорил он, стараясь умерить воинственный пыл товарищей. – Нам необходимо как можно дольше держать претора под нашим укрепленным лагерем, чтобы Афинион под Сегестой, Дамаскид у Мерганы и Диоксен в области Анкиры могли собрать как можно больше сил. Двести пятьдесят римлян ушли из лагеря, но противник по-прежнему сильнее нас. Чем вы собираетесь разить врага? Деревянными кольями, обожженными на огне? Рогатинами, ножи которых разлетятся после первых же ударов? Сможете ли вы противостоять тяжелым мечам римлян, закованных в латы? Чем будете отбивать удары македонских копий, способных пронзать щиты вместе с доспехами? Нет, пока мы точно не узнаем, что происходит под Гераклеей, пока римский претор еще не схватился за голову, узнав, что по всей Сицилии начались мятежи, нам не следует предпринимать поспешных и опрометчивых действий.
Но Гатнон и Эгнаций продолжали настаивать на вылазке.
– Что ж, будь по-вашему, – сдался наконец фрегеллиец. – Только выступим не сегодня днем, а ночью, перед самым рассветом, когда начнут гаснуть звезды. На нашей стороне будет неожиданность, которая, как правило, приводит противника в замешательство.
Гадей не нашелся, что на это возразить, хотя предложение Вария нарушало задуманный план.
«Марк должен догадаться, что я по какой-то причине не смог ничего предпринять этой ночью», – подумал он, а вслух произнес почти с вызовом:
– Что до меня, то я готов драться хоть днем, хоть ночью.
В третью ночную стражу Варий поднял две сотни человек, которых он специально отобрал для вылазки. Они были вооружены лучше остальных. У всех были копья и щиты. Гадей, Каннуний, Анизий и еще двадцать человек имели мечи.
Стараясь не производить шума, повстанцы выбрались из укрепления и спустились к подножию горы. Тут они сразу же натолкнулись на затаившихся в темноте воинов Марка Тициния. Римский трибун ждал факельных сигналов, которые должны были подать Гадей и Магон с вершины горы. Но вместо этого ему и его солдатам пришлось вступить в бой, которого никто из них не ожидал.
В завязавшейся схватке мятежные рабы проявили больше присутствия духа, чем их противники. Греческих наемников вдруг обуял страх, и они обратились в бегство, бросая оружие. Толпа беглецов увлекла с собой и Тициния, оставившего на месте боя свой щит.
Повстанцы преследовали врага почти до самого лагеря, потом быстро отступили и вернулись к себе на гору, подобрав брошенные вражескими солдатами копья и щиты.
Когда шум
