— Вперёд! — воскликнул озлобленно юзбаши. — Мы заставим их плакать у нас в ногах! Вперёд, вперёд, у-рр!
Напирая на верблюдов и размахивая саблями, хивинцы приблизились к стене и воротам, и тут случилось неожиданное. Ворота распахнулись, и со двора с винтовками наперевес и с криками «ура» выскочили русские солдаты. Ловко лавируя между верблюдами, они бросились на всадников Хивы в штыковую атаку и не только отогнали хивинцев, но и поснимали с лошадей не менее пятидесяти человек. Отряд Хивы отступил, а русские, не теряя времени, загнали «осиротевших» верблюдов к себе во двор. Отъехав на версту, Тедженец, ругаясь, слез с коня, снял с себя шубу, халат, рубаху и позвал лекаря. На плече Тедженца алела кровью рана. Русский солдат штыком едва не ткнул ему в сердце — еле успел увернуться.
— Проклятые свиноеды, пожиратели сала! — ругался Тедженец, в то время как лекарь шептал, быстро-быстро шевеля губами, и прикладывал к ране квасцы, чтобы остановить кровь. Затем он приложил к плечу снег и обмотал тряпкой.
Тедженец увёл отряд за кабанье озеро, в Чаган, и там устроил ночлег. На другой день подошли ещё три сотни конников Худояр-бия. Выслушав раненого юзбаши, сердар побранил его за неумные действия:
— С соизволения аллаха, надо было нападать сразу на людей. Но если вы взяли у них коней, то надо было ехать дальше, ибо русским ничего не остаётся, как сдаться на нашу милость!
Во второй половине дня, когда поутих ветер и немного пригрело солнце, хивинцы двинулись на север, не тронув Таш-Калы. Спешили встретить основные силы Оренбургского войска. К вечеру небо очистилось от туч и стало синее моря. Солнце присело на краю белой бесконечной кайсакской равнины. Алое зарево залило снег, словно кровью. Впереди, над равниной, кружились, садились и взлетали стервятники. Птиц было так много, что казалось, они слетелись сюда на кровавый пир. Когда конники подъехали ближе, то увидели множество подохших верблюдов. Запорошённые снегом трупы животных валялись с разодранным до кишок брюхом, некоторые были без ног. Оглядывая брезгливо падаль, Тедженец догадался, что верблюды пали от бескормицы и мороза. На некоторых были русские пеньковые верёвки — значит, эти верблюды из каравана Перовского. Тедженец не мог понять, отчего многие животные без задних ног.
— Вах-хей! — удивился недогадливости своего юзбаши Худояр-бий. — Разве не видишь, что ноги отрезаны саблями? Это голодные русские казаки постарались…
И Тедженец понял, что один из русских караванов дошёл до этого места, потерял часть верблюдов и спешно возвратился назад.
Ночью хивинцы достигли урочища Хатаб и здесь узнали о злой участи урусов. По сведениям кайсаков, генерал Перовский потерял в снегах до десяти тысяч верблюдов, и многие его солдаты поотморозили ноги и руки. Всё русское войско возвратилось на Эмбу: по слухам, генерал хочет дождаться весны, а потом двинуться к Хиве с новыми силами. Худояр-бий дал отдых своим сотням до рассвета и пустился догонять урусов.
Днём хивинцы неожиданно натолкнулись на встречный караван. Навьюченных верблюдов сопровождало с полсотни казаков. Худояр-бий, не задумываясь, приказал захватить караван неверных. Конники, дико вопя и размахивая саблями, кинулись с двух сторон, отогнали казаков и захватили, по подсчётам Тедженца, пятьсот тридцать восемь верблюдов. Семерых казаков взяли в плен, среди них был прапорщик — калмык Аитов.
— А, сатана, — злорадно ухмыльнулся Тедженец и приставил нож к горлу калмыка. Потом отвёл лезвие и сорвал с полушубка прапорщика погоны. Когда подъехал Худояр-бий, Тедженец пояснил: — Сердар, вот, оказывается, откуда берётся сатанинское племя— от калмыков! Они изменяют своей вере и становятся погаными шайтанами.
— Куда едешь? — вежливо спросил Худояр-бий.
— В Хиву еду, — ответил, не моргнув, Аитов. Он понял: если сейчас растеряешься, то его, наверняка, убьют и оставят на съедение птицам.
— Ты изменил своему генералу? — догадался Худояр-бий. — Поистине, ты сатана!
— Нет, господин, — хладнокровно отвечал прапорщик. — Я верен своему генералу. Я еду в Хиву на переговоры с самим Аллакули-ханом. Я — посланник Перовского.
Хивинцы, обступив пленника, рассматривали его с недоверием. Худояр, подумав, пожалел, что напал на караван. «Может быть, Хива-хану было угодно, чтобы мы не тронули посланца? Но слава аллаху, сам посланец живой — значит, нам ничего не грозит». Худояр задумался, посмотрел на Тедженца, который тоже был немного растерян, и сказал:
— Юзбаши, ты второй день жалуешься на свою рану. Повелеваем тебе взять этого свиноеда и отвезти к великому хану.
— Ваша воля, сердар, — живо отозвался Тедженец. Ему и в самом деле было тошно от укола русского штыка. Рана ныла и чесалась, а лекарь только и делал что прикладывал снег и приговаривал: «С соизволения всевышнего всё пройдёт!»
Двинувшись в обратный путь, Тедженец ехал рядом с пленным посланником и донимал его расспросами.
— Говорят, твой народ был на службе Чингис-хана, зачем теперь вы живёте среди урусов?
— Мы бросили землю ойратов и подались к Волге, чтобы уберечь свой народ от гибели, — неохотно отвечал Аитов. — Если б не ушли, то теперь бы нас давно не было.
— А урусы вас не убивают?
Аитов ухмыльнулся и ничего не ответил. Тедженэц понял, что задал вопрос неподходящий: на плечах Аитова — русские погоны. Однако многое было непонятным, и Тедженец не отступал:
— Чем вы угодили урусам?
— Мы попросили защиты у русского царя и теперь живём под его покровительством.
— Вы потеряли волю, калмык, — с упрёком сказал Тедженец.
— Да, это так, — согласился Аитов. — Мы потеряли волю. Но мы обрели надежду на существование. Мой народ гол и голоден, но над ним не висит острие меча. Он спит спокойно.
— На голодный желудок всегда хорошо спится, — засмеялся Тедженец. — Это я знаю. Но я всегда мечтаю перед сном сытно поесть. Значит, мне с урусами не по пути. Я лучше сдохну в седле вот от этой раны. — Он притронулся к плечу и скривил губы.
— Кому что, — отозвался со вздохом Аитов. — Но ты, юзбаши, зря калмыков не вини. Не они одни приняли русское подданство. Многие народы предпочитают: лучше жалкое существование, чем кровавая смерть. Разве твои соплеменники — туркмены Мангышлака — не за урусов? Разве они не подданные ак-падишаха? Да и Кият просится к урусам.
Тедженец промолчал и стал думать о письме атрекцев. «Море Каспийское принадлежит урусам, я мы кормимся из этого моря». Аитов, видя, что конвоир призадумался, заговорил ещё увереннее:
— Теперь все народы восточного и западного берегов Каспия служат русскому царю. Знатных людей государь жалует. Многих в офицеры произвёл, а кое-кто и генералами стали. Об Айчувакове слышал? Этот хан за то, что орду свою в руках держит и царю тем самым помогает, генеральский чин получил.
— Кият и другие иомудские ханы тоже в генералы просятся? — спросил Тедженец.
— А как же! — заверил пленник. — Если царь примет иомудов к себе, то главного хана генералом сделает, а его приближённые офицерами станут.
— А народ кем будет?
— Ай, народ везде остаётся народом, — небрежно пояснил Аитов. — Землю пахать, хлеб убирать, из ружей стрелять — вот дело народа. Раб рождается рабом и повинуется своему хозяину. Сколько у тебя рабов?
Тедженец с любопытством взглянул на калмыка, усмехнулся и покачал головой. О каких рабах спрашивает этот нечестивец? Зачем воину рабы? Если он берёт в поле врага — продаёт его за хорошую цену его родственникам или в Хиву узбекам. Аитов словно угадал мысли юзбаши.
— Хотя… зачем тебе рабы? Ты ведь воин. Вся жизнь твоя в седле. Но скажи, юзбаши, разве ты не хотел бы в старости иметь своих рабов, которые бы делали для тебя всё, что ты пожелаешь? Хотел бы, конечно, по глазам вижу. Но ты никогда не удержал бы их при себе. Силы мало, да и законы иные у твоего племени. А сделаешься русским подданным — царь тебе даст права крепостника. Богатым станешь…
Тедженец слушал офицера-калмыка и соображал: сколько даст за него Хива-хан? Настоящий он посланник белого генерала или врёт? Вах, если бы он оказался не тем, за кого себя выдаёт! Тогда бы Тедженец получил за него хороший подарок.
— У тебя, калмык, должно быть письмо от твоего генерала к Хива-хану. Покажи это письмо! — потребовал юзбаши.
Аитов вздрогнул, но тотчас взял себя в руки и заверил:
— Есть письмо, не беспокойся. Когда приедем к хану, тогда и отдадим ему.
— Ты мне покажи, калмык. Я не возьму, — опять потребовал Тедженец.
— Ай, юзбаши, разве ты не знаешь, где берегут тайные письма? — недовольно проговорил Аитов. — Не могу же я раздеться на таком морозе!
Тедженец успокоился, но не надолго. Поглядывая на прапорщика, он всё больше и больше уверялся в мысли, что калмык гнал верблюдов в Таш-Калу, а когда попался, то назвал себя посланником, чтобы продлить себе жизнь. «Но разве не знает этот нечестивец— какая кара его ждёт во дворце Хива-хана? Поистиие, он дурачит самого себя!» Когда остановились на ночлег в заброшенной крепости на возвышенности Чинка и опять грелись у костра, Тедженец не удержался от соблазна.
