— Спаслось только трое, — голос трубадура зазвенел, — Рамон де Аркер, рыцарь из замка Эмпурии, Рамон де Ту…
Затем валенсиец рассказал о том, как каталонцы отомстили предателям и разрушили Фракию, Халкиду, Македонию и Фесалию. Жители Барселоны радовались каждый раз, когда трубадур называл одно из этих мест. «Пусть месть каталонцев будет тебе карой!» — выкрикивали время от времени горожане.
Почти вся публика принимала участие в завоеваниях наемников, когда те подошли к Афинскому герцогству. Там они тоже победили, убив двадцать тысяч человек и назначив капитаном Рожера дес Лаура, пел трубадур, и отдали ему в жены ту, которая была за сеньором де ла Сола. Трубадур пригласил на сцену еще одного горожанина и отдал ему первую попавшуюся из зрителей женщину, препроводив ее к новому «капитану».
— Итак, — сказал трубадур, когда мужчина и женщина взялись за руки, — Фивы были разделены, как и все селения и замки герцогства, а женщин отдали в жены наемникам из этого отряда: каждому, каким бы он ни был.
Пока трубадур пел «Хронику Мунтанера», его помощники выбирали мужчин и женщин и ставили их в две шеренги друг против друга. Многие хотели оказаться на сцене, чтобы почувствовать себя каталонцами, отомстившими за смерть Рожера де Флора. Внезапно внимание помощников трубадура привлекла группа бастайшей. Единственным холостым среди них был Арнау, и бастайши указали на юношу как на кандидата для участия в представлении. Помощники трубадура были не против, и Арнау вышел на сцену под аплодисменты своих товарищей.
Когда юноша стал в шеренгу наемников, одна девушка неожиданно поднялась со своего места. Ее огромные карие глаза, казалось, были прикованы к молодому бастайшу. На нее сразу обратили внимание: такую молодую и красивую девушку нельзя было не заметить. Она гордо потребовала, чтобы ее тоже пригласили на сцену. Когда помощники трубадура направились к ней, какой-то угрюмый старик схватил ее за руку и попытался усадить на место, что вызвало смех у людей. Девушка сопротивлялась, не желая подчиняться старику. Трубадур подбодрил своих помощников жестом, и те посоветовали ей быть более решительной, чтобы завоевать симпатии зрителей. Несмотря на смех и шутки горожан, которые смеялись над стариком, тот продолжал удерживать девушку.
— Это моя жена, — сказал он с укоризной одному из помощников трубадура.
— У побежденных нет жен! — крикнул ему трубадур. — Все женщины Афинского герцогства — для каталонских мужчин!
Пока трубадур продолжал представление, выдавая афинок наемникам и тем самым вызывая радостные возгласы по поводу каждого нового брака, Арнау и Аледис неотрывно смотрели друг на друга.
«Сколько времени прошло, Арнау? — спрашивали карие глаза. — Сколько лет?» Арнау посмотрел на бастайшей, которые не переставали подбадривать его; однако он избегал смотреть на Жоана. «Взгляни на меня, Арнау», — Аледис даже не открыла рта, но ее требование прозвучало для него как гром небесный. Он утонул в ее глазах. Валенсиец взял девушку за руку и, заставив ее преодолеть расстояние, которое разделяло шеренги, подвел к Арнау.
Снова поднялся шум. Теперь все пары стояли в ряд лицом к публике, а первой парой были Арнау и Аледис. Девушка почувствовала, как ее охватывает дрожь, и легонько сжала руку Арнау. Тем временем юноша украдкой наблюдал за стариком, который оставался на своем месте и смотрел на него пронизывающим взглядом.
— Так устроили свою жизнь наемники, — пел трубадур, показывая на пары. — Они обосновались в Афинах и там, на далеком Востоке, стали жить во славу Каталонии.
Площадь Ллулль разразилась аплодисментами. Аледис привлекла внимание Арнау, снова сжав его руку. Оба посмотрели друг на друга. «Забери меня, Арнау», — просили юношу карие глаза. Однако уже в следующее мгновение Арнау почувствовал, что его рука пуста. Аледис исчезла; старик схватил молодую жену за волосы и потянул ее за собой. Под насмешки публики супруги направились к церкви Святой Марии.
— Пару монет, сеньор, — попросил старика трубадур, подходя к ним.
Старик сплюнул и потащил Аледис дальше.
— Шлюха! Почему ты это сделала?
Старый дубильщик был тяжел на руку, но Аледис не почувствовала пощечины.
— Не… не знаю. Люди, крики… Внезапно мне показалось, что я на Востоке… Как я могла допустить, чтобы он достался другой?
— На Востоке? Потаскуха!
Дубильщик схватил кожаный ремень, и Аледис тотчас забыла Арнау.
— Ради Бога, Пау, перестань. Я не знаю, почему я это сделала. Клянусь тебе. Прости меня. Прошу тебя, прости меня. — Аледис стала перед мужем на колени и покорно склонила голову. Кожаный ремень задрожал в руке старика.
— Будешь сидеть дома, пока я тебя не прощу, — сжалился муж.
Аледис больше ничего не сказала и даже не шелохнулась, пока не услышала, как стукнула входная дверь.
Четыре года тому назад отец выдал ее замуж без всякого приданого. Это была самая лучшая партия, которую Гасто смог обеспечить своей дочери: старый мастер-дубильщик, вдовец без детей. «Когда-нибудь ты вступишь в наследство», — сказал он дочери, объясняя свое решение. Он предпочел не говорить, что тогда он, Гасто Сегура, займет место мастера и обзаведется собственным делом, но, по его мнению, дочке необязательно было знать эти подробности.
В день свадьбы старик не стал ждать окончания празднества и поспешил подняться с молодой женой в спальню. Аледис дала раздеть себя трясущимся рукам и позволила поцеловать грудь слюнявым губам.
Когда старик притронулся к ней своими мозолистыми руками, ее нежная кожа покрылась мурашками.
Потом Пау подвел девушку к кровати и, даже не раздевшись, взобрался на нее. Он весь дрожал и часто дышал, сдавливая и покусывал ей груди, больно пощипывая в промежности. Через несколько минут, все еще одетый, он задвигался чаще, пока после очередного вздоха не успокоился и заснул.
На следующее утро похотливый дряхлеющий муж вновь набросился на Аледис и лишил ее девственности. Девушка изумленно прислушивалась к себе, пытаясь понять, почувствовала ли она что-нибудь, кроме отвращения.
Аледис наблюдала за молодыми подмастерьями, работающими у ее мужа, и всякий раз, когда по тому или другому поводу ей приходилось спускаться в мастерскую, задавалась вопросом: почему они не смотрят на нее? Что касается самой Аледис, то она не могла оторвать глаз от мускулистых тел этих юношей, от жемчужин пота, которые появлялись у них на лбу и, стекая по лицу, падали на шею, а затем блестели на торсах, сильных и крепких. Аледис чувствовала, как в ней пробуждается желание от звука танца, который совершали их руки во время дубления кожи, постоянно двигаясь в одном ритме: раз-два, раз-два, раз-два… Но условие, поставленное ее мужем, было более чем ясным: «Десять ударов тому, кто посмотрит на мою жену в первый раз, двадцать — во второй, голодовка — в третий». И Аледис все ночи напролет продолжала мечтать об удовольствии, которого требовало ее молодое тело и которого ей никогда не сможет доставить старый муж, заполучивший ее в жены.
Иногда Пау царапал Аледис своими шершавыми руками, иногда мастурбировал и заставлял ее помогать ему, иногда принуждал жену принимать его, и тогда, прежде чем слабость лишала старика сил, он входил в нее. Потом он сразу засыпал. В одну из таких ночей Аледис поднялась и на цыпочках, чтобы не разбудить старика, который, к слову, даже не шелохнулся, спустилась в мастерскую. Рабочие столы, вырисовываясь в полутьме, влекли ее к себе, и она, приблизившись к ним, стала водить пальцами по чистым доскам. Вы меня не хотите? Я вам не нравлюсь? Проходя между столами, лаская свои груди и бедра, Аледис мечтала о молодом подмастерье. Неожиданно ее внимание привлек слабый свет, проникающий в мастерскую. Маленький сук выпал из доски, отделяющей мастерскую от комнаты подмастерьев, и Аледис приникла к образовавшемуся отверстию. То, что она увидела, заставило ее задрожать. Юноши были голыми! На мгновение Аледис испугалась, опасаясь, что громкое дыхание выдаст ее. Один из юношей поглаживал себя, лежа на тюфяке.
— О ком ты думаешь? — спросила Аледис парня, который лежал ближе всех к стене, у которой она затаилась. — О жене мастера?
Тот не ответил ей и продолжал поглаживать свой член: вверх-вниз, вверх-вниз… На верхней губе Аледис выступила испарина. Не понимая, что она делает, девушка просунула руку в промежность и, глядя на юношу, который думал о ней, стала ласкать свою плоть. Так Аледис научилась доставлять себе удовольствие. В тот раз она достигла пика наслаждения раньше, чем молодой подмастерье, и в изнеможении опустилась на пол, прислонившись к стене.
На следующее утро, излучая желание, Аледис прошлась перед столом, за которым работал юноша, и невольно задержалась возле него. На мгновение подмастерье поднял глаза. Она знала, что парень ласкал себя, думая о ней, и улыбнулась.
