На следующее утро, излучая желание, Аледис прошлась перед столом, за которым работал юноша, и невольно задержалась возле него. На мгновение подмастерье поднял глаза. Она знала, что парень ласкал себя, думая о ней, и улыбнулась.
Вечером Аледис позвали в мастерскую. Старый муж стоял рядом с юношей.
— Дорогая, — сказал он ей, когда она подошла к нему, — ты же знаешь, что мне не нравится, когда кто-нибудь отвлекает моих работников. — Он толкнул юношу, развернув его спиной к жене.
Аледис ахнула: на спине подмастерья алели десять тонких кровавых полос. Она ничего не ответила, но той ночью не решилась пойти в мастерскую, как, впрочем, и в следующую тоже. Но потом она все же спустилась туда, чтобы ласкать свое тело… руками Арнау. Он был одиноким. Ей сказали об этом его глаза. Он должен был стать ее!
Барселона все еще праздновала.
Арнау вошел в скромный домик, похожий на дома других бастайшей, хотя и принадлежал Бартоломе, одному из старшин общины. Большинство жилищ портовых грузчиков располагались на узких улочках, ведущих от церкви Святой Марии, улицы Борн или от площади Ллулль к берегу моря.
Первый этаж, где находился очаг, был сделан из необожженного кирпича, а второй, построенный позже, из дерева.
Арнау едва сдерживался, глотая слюнки в ожидании обеда, приготовленного женой Бартоломе: белый хлеб из пшеничной муки высшего качества и телятина с овощами, поджаренными на свином сале. Все это, приправленное перцем, корицей и шафраном, стояло на большом блюде перед участниками трапезы. Кроме мяса, хозяйка подала вино, смешанное с медом, а также разные сорта сыра и сладкие пирожки.
— Что мы празднуем? — спросил Арнау, садясь за стол напротив Жоана. Слева от брата сидел Бартоломе, а справа — отец Альберт.
— Сейчас узнаешь, — ответил кюре.
Арнау повернулся к Жоану, но тот молчал.
— Потерпи немного, — спокойно произнес Бартоломе. — А сейчас угощайся.
Арнау пожал плечами и поблагодарил старшую дочь Бартоломе, пододвинувшую ему миску с мясом и полбуханки хлеба.
— Моя дочь Мария, — сказал ему старшина.
Арнау кивнул головой, не отвлекаясь от миски.
Когда всем четырем мужчинам подали еду и священник благословил трапезу, они начали ужинать.
Жена Бартоломе, его дочь и еще четверо малышей ели тут же, но сидели на полу и довольствовались обычной ольей.
Арнау с аппетитом уминал мясо с овощами. Какой приятный вкус! Перец, корица и шафран — с такими приправами ели только знать и богатые купцы. «Когда мы разгружаем какую-нибудь из этих специй, — объяснили ему однажды на берегу, — мы молимся. Если товар не дай бог упадет в воду или испортится, у нас не хватит денег, чтобы расплатиться; тюрьма обеспечена». Арнау отломил кусок хлеба и поднес его ко рту, потом взял стакан вина с медом… Но… почему на него так смотрят? Все трое наблюдали за ним — он это ясно видел, — стараясь не подавать виду. Жоан, казалось, не отрывал глаз от еды, но, когда Арнау после нескольких ложек поднял глаза, от него не ускользнуло, что его брат и отец Альберт делали друг другу знаки.
— Ладно, что происходит? — Арнау положил ложку на стол.
Бартоломе нарочито скривился. «Ну что с ним будешь делать?» — будто бы говорил он остальным.
— Твой брат решил надеть сутану и войти в орден францисканцев, — сказал наконец отец Альберт.
— Ну что ж, пусть будет так. — Арнау взял стакан с вином и, повернувшись к Жоану, широко улыбнулся: — Поздравляю!
Но Жоан не стал пить. Не притронулись к своим стаканам и Бартоломе с отцом Альбертом. Арнау замер, не скрывая недоумения. Что происходит? За исключением малышей, которые продолжали есть, не обращая ни на кого внимания, все остальные уставились на него.
Юноша поставил стакан на стол.
— Ну и?.. — спросил он, глядя прямо на брата.
— Я не могу этого сделать, — произнес Жоан. Увидев кислую мину на лице Арнау, он добавил: — Я не хочу оставлять тебя одного, Я надену сутану лишь в том случае, когда увижу тебя вместе с… хорошей женщиной, будущей матерью твоих детей.
Жоан произнес эти слова, бросив быстрый взгляд на дочь Бартоломе, которая тут же потупилась.
Арнау вздохнул.
— Тебе пора жениться и создать семью, — помедлив, вмешался отец Альберт.
— Ты не можешь оставаться один, — поддакнул кюре Жоан.
Для меня было бы большой честью, если бы ты взял в жены мою дочь Марию, — с твердостью в голосе сказал Бартоломе и повернулся к девушке, стыдливо спрятавшейся за матерью. — Ты хороший работник, надежный и набожный человек. Я предлагаю тебе хорошую жену, за которой даю приличное приданое, чтобы вы смогли поселиться в собственном доме. Кроме того, ты знаешь, что община платит больше денег тем ее членам, которые женаты.
Арнау не смел поднять глаза на Бартоломе.
— Мы долго думали и полагаем, что Мария тебе подходит, — добавил кюре.
Арнау посмотрел на священника.
— Каждый добрый христианин должен жениться и дать миру потомство, — заметил Жоан.
Арнау перевел взгляд на брата, но не успел ответить, так как голос слева снова привлек его внимание.
— Не раздумывай, сынок, — посоветовал ему Бартоломе.
— Я не надену сутану, если ты не женишься, — твердо заявил Жоан.
— Ты сделаешь нас всех счастливыми, став женатым человеком, — сказал кюре. — Община не одобрит, если ты откажешься жениться и по этой причине твой брат не пойдет по церковной стезе.
После этого все замолчали. Арнау сжал губы. Община! Да, были случаи, когда община не прощала.
— Ну что, брат? — спросил его Жоан.
Арнау повернулся к Жоану и вдруг увидел совершенно другого человека — не того, кого он знал раньше. Этот спрашивал его со всей серьезностью. Как он мог не замечать столь разительных перемен?
Он все еще помнил улыбчивого мальчика, который показал ему город, помнил, как тот сидел на ящике, свесив ноги, пока рука матери гладила его по голове. Как мало они разговаривали за последние четыре года! Арнау все время работал, разгружая корабли и возвращаясь домой с чувством выполненного долга, но он был такой разбитый, что ни о каких посиделках с братом не могло быть и речи. Конечно, сейчас перед ним был уже не маленький Жоанет.
— Ты действительно готов отказаться от монашества из-за меня?
Внезапно они остались наедине.
— Да, — коротко ответил Жоан.
— Но ведь мы так много сделали для того, чтобы ты получил образование.
— Да.
Арнау поднес руку к подбородку и ненадолго задумался. Община. Бартоломе был одним из старшин.
Что скажут его товарищи? Он не имеет права мешать Жоану после стольких усилий. И вообще, что он станет делать, если Жоан уйдет? Арнау посмотрел на Марию.
Бартоломе подозвал дочь, и та, застенчиво улыбнувшись, приблизилась к столу.
Перед Арнау стояла простая девушка с кудрявыми волосами и добрым лицом.
— Ей пятнадцать лет, — услышал он голос Бартоломе. Все четверо с интересом разглядывали ее, и она, взявшись за подол, в смущении опустила глаза, — Мария! — снова позвал ее отец.
Покраснев от стеснения и нервно теребя подол юбки, девушка посмотрела на Арнау.
На этот раз юноша отвел взгляд, и Бартоломе, наблюдавший за ними, заволновался. Мария вздохнула, в ее глазах блеснули слезы. Арнау снова повернулся к ней. Неужели она заплакала? Он не хотел ее обидеть.
— Согласен, — ответил Арнау.
Жоан поднял стакан, за ним быстро подняли стаканы Бартоломе и кюре. Арнау тоже взял свой.
— Ты не представляешь, как я счастлив, — сказал ему Жоан.
— За молодых! — воскликнул Бартоломе.
Сто шестьдесят дней в году! По предписанию Церкви христиане должны были воздерживаться от скоромного сто шестьдесят дней в году, и в каждый из этих дней Аледис, как и все женщины Барселоны, ходила на берег, чтобы купить рыбы в одной из рыбных лавок графского города — в старой или новой, — находившихся неподалеку от церкви Святой Марии.
Где ты, Арнау? Как только Аледис видела какой-нибудь корабль, она смотрела в сторону берега, куда лодочники привозили товар. Где ты, Арнау? Однажды она его встретила: напряженные мышцы, казалось, готовы были разорвать кожу. Боже! Аледис вся затрепетала и стала считать часы до наступления темноты, когда ее муж уснет и она беспрепятственно спустится в мастерскую, чтобы побыть со своим воспоминанием, пока оно еще свежее и не стерлось из памяти. Из-за поста Аледис выучила распорядок работы бастайшей: если им не нужно было разгружать корабли, они носили камни к церкви Святой Марии, и после первой ходки их цепочка нарушалась, так что каждый совершал следующую ходку сам, не ожидая остальных.
В то утро Арнау уже отправился за вторым камнем. Один. С голым торсом! Было лето, он шел, размахивая капсаной, зажатой в руке. Аледис видела, как он проходил перед рыбной лавкой. Солнце отражалось в капельках пота, которыми было покрыто все его тело; он приветливо улыбался каждому, кто проходил мимо него. Аледис вышла из очереди. Арнау! Крик застрял в горле, превратившись в немой стон. Арнау! Женщины из очереди стали смотреть на нее. Старушка, стоявшая за Аледис, указала на место, образовавшееся между ней и другой женщиной, и она подала знак, чтобы та проходила вперед. Как отвлечь внимание всех этих любопытных? Аледис притворилась, что ее тошнит.
