Ратьшич сбоку стал, положив руку на меч, Веселица с Четкой пали на колени.
А когда вошел Всеволод, запершило у Веселицы в горле, сперло ему дыхание.
Всеволод приблизился, руку возложил ему на плечо, велел встать. И все придвинулись, чтобы лучше слышать князя.
— Спас ты мое любимое дитя, Веселица, — сказал он. — За князем доброе дело не пропадет: проси, что хошь.
— Ничего мне не нужно, княже, — отвечал ошалевший от счастья Веселица — Дозволь только тебя зреть.
Все засмеялись. А Кузьма сказал:
— Смелые люди — опора твоя, княже. Возьми к себе Веселицу.
— Отчего же не взять? — подумав, согласился Всеволод.
На том и пили чашу крепкого вина.
Утром Варвара сожгла в печи Веселицыну ветхую сермягу. Дал ему Ратьшич одежду справную, острый меч и коня. А еще насыпал в шапку золота — князев душевный подарок:
— Гуляй, Веселица!
Не в добрый час прибыл в Новгород Авраам. Еще в Торжке почуял он неладное: на торгу скопились возы и телеги, на купецком подворье стояли шум и гвалт. А еще бросилось Аврааму в глаза, что стражи у городских ворот поприбавилось, а на валах трудились мужики, подновляя стрельни [132] и городницы.
— Не приняли новгородцы князя Ярослава, изгнали его из своей земли, — говорили знающие люди. — Владыко, слышь-ко, заупрямился.
— Быть беде, — подтверждали тревожные слухи другие. — Прислал Ярослав в Торжок своих воевод, самого ждем с дружиною со дня на день. Не отступится он от Новгорода.
— Всеволод за его спиной. Нездинича-то с дружками держит во Владимире неспроста. Куды Мартирию податься?
— Будто бы слал он в Чернигов гонцов, сына хощет просить у тамошнего князя…
— Вона что замыслил…
— Усобица княжеская — купечеству разорение… А на чем Новгород держится? Опять же на наших горбах.
— На дорогах грабеж. Вышли из лесов добытчики…
— Худо. Ох, как худо-то…
Про добытчиков верно на купецком подворье сказывали. На самом подъезде к Торжку едва унес от них Авраам ноги.
Ночевали в небольшом селе. Привыкнув к тишине и порядку во владимирских пределах, о беде и не помышляли, спали, не выставив сторожей. Стояли на дворе последние зимние холода, в избе было тепло и тесно.
Среди ночи вошли трое, остановились на пороге, дверь за собой не прикрыв. Из темных сеней доносилось похрустывание смороженных половиц. Там тоже были люди — по-хозяйски, шумно передвигали лари и кадушки.
Один из вошедших сказал:
— Во сне порубим али как?
— Все тебе, Вобей, кровушки мало, — отвечал другой. — Пущай сами перед нами казну вытряхивают.
— Эй, купцы!
Весь разговор их, от начала и до конца, слышал Авраам. Лежал он на дальней лавке, в углу, все не мог уснуть — давил надоедливых клопов, чесался, с мукой таращился в темноту: хоть бы утро поскорей. Мужиков он увидел сразу, но не сразу понял, что это чужие. Даже шумнуть хотел, чтобы прикрыли дверь.
Купцы после окрика зашевелились, заподымались с лежанок, ворча и протирая глаза. Иные переворачивались на бок, снова укладывались спать. Мужики пинками будили лежавших.
Кто-то деловито высекал огонь у печи, раздувал трут — высвечивалось бородатое, тронутое оспинками лицо. Со двора вошли еще двое.
Купцы стояли в исподнем, ежились на холоде, совали под мышки озябшие руки.
Все было благочинно и тихо. Обирая купцов, мужики пошучивали:
— Собирались кулики, на болоте сидючи, — они суздальцы и володимирцы…
— Грех да беда на кого не живет? Ничо, купцы, ишшо набьете свою мошну, а мы людишки бедные, у нас ножички вострые…
Все, что набирали, сваливали в мешок. Распахивали рубахи, срывали обереги и кресты. Шубы тут же на себя напяливали, примеряли сапоги и чоботы. На Авраамов кожушок никто не позарился. Образок у него нательный — из черного железа. Золотишко в суконную шапочку зашито.
Вытолкали его из избы:
— Ковыляй с миром, старче. По всему видать, в чужую стаю залетел.
Выскочил Авраам на двор, а там от факелов светло, как днем. Мужики подушки трясут — с ног до головы в перьях. Суетятся между возов, друг у друга тянут из рук добычу. Направился Авраам к тыну, а за спиною — окрик:
— Погоди-ко, мил человек. Дай-ко шапочку твою пощупать.
Подошел кривоногий малый, дернул шапочку к себе — Авраам к себе потянул.
— Глянь сюды, — сказал мужик и вытащил из-за спины топор.
Посунулся Авраам вперед да как хрястнет мужика промеж глаз. Никому невдогад было, что сила в его руках немалая, а с виду старец, — что зубилом, что кулаком, одинаково владел Авраам.
По опыту знал зиждитель — долго еще будут отхаживать мужика, а он за плетень мотнулся — и в чащу.
С утра-то, захотели бы тати, легко бы сыскали его по следу. Но кому приспеет охота тащиться в темень по сугробам? А вот купцам зато худо пришлось: озверев, иных из них посекли бродяги. Но в том вины Авраамовой нет…
Из Торжка до Новгорода ехал Авраам с другим попутным обозом. Едва пробились купцы на санный путь — долго не выпускали их за городские ворота. Пришлось раскошеливаться, не одного воротника задабривать, но и Ярославова сотника.
Торговался он из-за каждой ногаты. Купцы — народ прижимистый. Говорили, пытаясь его усовестить:
— Не стыдно тебе хоромы на горе нашем ставить?
— Как же, на вашем горе хоромы поставишь, — был сотник человеком знающим, зря денег не брал. — А не нравится, так сидите в Торжке.
В Торжке сидеть купцам не хотелось: разный был у них товар, иной терял силу — солодела на морозе пшеница, зацветали от сырости парча и бархат. Вот и развязывали кошели, отсыпали сотнику серебро и золото полною мерой, поругивали его, не злобясь (все-таки выпустил, как ни домогался!), а про то не догадывались, что и по дороге ждет их немало бед (сотник охрану им не дал).
Однажды утром появился на стоянке отрок на взмыленном жеребце, крикнул с седла:
— Люди торговые, помышляйте о себе: выставил Ярослав подле Ильмень-озера крепкую заставу. Всех, кто ни подойдет, обратно в Торжок возворачивает.
Опечалились купцы, стали крепкую думу думать. Но как ни крути, а Ярослава все равно не миновать.
Тот же отрок им подсказал:
— Ежели назад возвращаться не хотите, собирайте по две куны с воза. Так и быть, проведу вас кружным путем — есть тут потаенная тропочка.
Ишь ты, еще одного мытника [133] бог послал. Осерчали купцы, подступились бить расторопного отрока. Но кого-то надоумило:
— А что, как правду он нам сказал? Что, как и впрямь ждут на Ильмени Ярославовы дружинники?.. Две куны не ахти какое богатство, а все спокойнее будет. Не обедняем.
Еще немного поторговались купцы — без торговли какая сделка? — собрали отроку деньги всем миром.
Свернули со столбовой дороги, пошли лесом. Отрок впереди, обоз позади петляет. Долго шли. Наконец выбрались к незнаемой речке.
— Катите по льду, купцы, — сказал отрок. — А подле Новгорода — деревушка. Не доезжая, вправо свернете — вот вы и дома…
— Хитрой ты, парень, а мы тебя похитрее, — ответили купцы. — Взял ты с нас по две куны, так веди до самого места.
— Нет, — сказал отрок, — коли хотите, чтобы вел я вас до Новгорода, платите еще по куне с воза.
— Чего захотел! — осерчали купцы. — Мы не коровы, чтобы нас на каждой версте доить.
— А не согласны, так добирайтесь сами.
Взгрел отрок плетью своего коня — и только снежная пыль позади. Кинулись было за ним вослед, не догнали. Сошлись в круг задумчивые.
— Не печалуйтесь, купцы, — успокоил их Авраам. — Я здесь все вдоль и поперек исходил. Ежели доверитесь мне, доведу вас до самого места.
— Еще один выискался! — закричали купцы. — А ты по сколь возьмешь с воза?
— Не нужно мне ваших кун, — ответил Авраам. — Сам я с обозом иду, сам в Новгород поспешаю…
— Тебе что! Ты без товару, тебе Ярославовы дружинники не страшны — иди на все четыре стороны. Наведешь ненароком на заставу.
— Все может быть, — сказал Авраам. — Зазря обещать не стану.
— Вот видишь!
— А тут и глядеть нечего. Без меня вам только и остается, что поворачивать на Торжок.
Долго ругались и спорили друг с другом купцы. Но те, которых было больше на кругу, перебороли.
— Веди, — сказали Аврааму, — а кто не с нами, пусть ступает, как вздумается.
Только пять возов и повернули по старому следу. Остальные тронулись дальше.
Долго ползли по реке и через леса. На третий день выехали на опушку и глазам своим не поверили: вот он и Новгород.
— Ловко ты нас довел, старик, — хлопали купцы Авраама по спине и по плечам, — а мы тебе не верили.
— Погодите радоваться до поры, — остановил их Авраам. — Въедем в городские ворота — тогда и празднуйте.
