Всеволод только улыбнулся и обнял брата.
- Ну, давай, показывай свою степную красавицу, - молвил Святослав, ступив под дворцовые своды. - Ода все уши мне пропела о дивных очах твоей половчанки.
- Экий ты скорый, брат! - отшутился Всеволод. - Не оседлал, а поехал. Всему свое время.
- По лицу вижу, что приглянулась тебе басурманка, - погрозил пальцем Святослав. - Меня, брат, не проведешь!
- Не басурманка она более, - мягко возразил Всеволод, - сам митрополит Георгий крестил мою суженую.
- Митрополит окрестил тело язычницы, но проникла ли та святая вода ей в душу - неведомо, - со значением промолвил Святослав.
- И во всем-то ты скрытый смысл отыскать норовишь, брат, - покачал головой Всеволод.
- Дразнит он тебя, - вставила Ода, - а не смысл отыскивает.
Всеволод отвел покои брату и его супруге на восточной стороне дворца, зная, что Оде нравится по утрам глядеть сверху на просыпающийся город. Сыновей Святослава Всеволод разместил в одной большой комнате - принадлежавшей когда-то его сыну Владимиру, ныне княжившему в Ростове.
Княгиня Анна вышла к гостям перед обедом.
Видимо, выполняя наставления мужа, она с поклоном приблизилась сначала к Святославу, поздоровавшись, коверкая русские слова, и обменялась с ним поцелуем. Ода с ободряющей улыбкой смотрела на красавицу Анну и тоже расцеловалась с нею. Сыновья Святослава были немного смущены всей этой церемонностью и поклонами. Переяславской княгине было восемнадцать лет. Младший из Святославичей Ярослав был моложе ее всего на четыре года, а Давыд был взрослее Анны на три года.
Половчанка была высока и стройна, имела широкие бедра, красивую осанку и удивительно пышные волнистые волосы, черные как вороново крыло. Она не заплела их по русскому обычаю в косу, а оставила распущенными по плечам, отдавая дань обычаю своего народа. На голове у нее красовалась маленькая островерхая шапочка, украшенная по краю жемчугом. К шапочке была прикреплена прозрачная кисея, охватывающая голову сзади полукругом от виска до виска. Кисейная накидка была коротка, поэтому концы вьющихся, словно змеи, длинных пушистых локонов свешивались из-под нее на спину и ниже.
У княгини Анны были большие чуть продолговатые глаза, не то серые, не то светло-карие. Эти глаза как бы одухотворяли ее смуглое лицо с тонким носом и слегка заостренным подбородком. Длинные темные брови, надломленные как раз посередине, придавая девичьему лицу таинственную красоту.
Ресницы затеняли взор своей густой чернотой, они красиво трепетали, томно прикрывали глаза, гася в них то любопытный огонек, то внезапное смущение. Создавалось впечатление, что ресницы живут своей обособленной жизнью и выражение девичьего лица и глаз зависит только от них.
Плохо владея русским, Анна за обедом больше молчала, за нее говорил Всеволод, далеко продвинувшийся в изучении половецкого языка.
И Всеволод, и его молодая жена были крайне удивлены тем, как свободно разговаривает на половецком наречии Святослав. На вопрос брата, где он выучился так хорошо языку степняков, Святослав с ухмылкой ответил, покосившись на Оду:
- Сказал бы словечко да волк недалечко.
Вечером, укладываясь спать на роскошной кровати под розовым балдахином с длинными кистями, Святослав высказал Оде свое мнение о новой родственнице:
- Глядя на служанок-половчанок, невольно подумаешь, что брат мой отхватил себе сокровище, а не жену. Если б она еще русский знала…
Половецкие служанки княгини Анны и впрямь не блистали красотой: желтолицые и косоглазые.
- Она быстро язык освоит, у нее ум цепкий, - заметила Ода.
Переодеваясь ко сну, Ода осталась совершенно нагая. Пламя светильника освещало ее всю, и Святослав вдруг заметил на бедре супруги пониже левой ягодицы свежий синяк.
- Кто это тебя так приласкал? - внимательно глядя на жену, спросил князь. - Иль ушиблась где?
- Сыновья твои старшие - баловники, - набросив на себя ночную рубашку, спокойно ответила Ода. - Руки ко мне так и тянутся!
На лице Оды появилось выражение оскорбленного достоинства.
- Ромка небось? - проговорил Святослав. - Ну я ему!
- Не Роман это, - возразила Ода.
- Олег, что ли? - спросил Святослав.
- И не Олег, - сказала Ода, забираясь под одеяло.
- Неужто Давыд? - удивился Святослав. Ода кивнула.
- В отца пошел, - с какой-то небрежной брезгливостью промолвила она и закрыла глаза.
- Хоть бы этим в меня уродился, - мрачно усмехнулся Святослав и тихонько выругался.
На другой день Давыд, столкнувшись случайно с Одой, угрюмо взглянул на мачеху и, не поздоровавшись, прошел мимо.
«Ага! - догадалась она. - Святослав по своему обыкновению надавал подзатыльников сыночку. Поделом!»
Поведение Давыда все больше беспокоило Оду: эти взгляды, намеки, попытки, будто шутя, обнять… Юнцу явно что-то известно об ее связи с Олегом. Иначе он не обмолвился бы однажды, что презирает неверных жен. А совсем недавно Давыд, подавая Оде оброненный ею платок, тихо произнес, призывно глядя ей в глаза: «Ну, чем я хуже Олега, матушка? Будь же поласковее со мной!»
Ода терялась в догадках, кто мог видеть их с Олегом во время той прогулки на речке, когда они предавались столь упоительным ласкам? Ни до, ни после этого у Оды с Олегом ничего не было. Самое большее, что Ода и Олег позволяли друг другу - это откровенно любящие взгляды и трепетные пожатия рук, когда их никто не мог видеть.
* * *
Множество гостей заполняли просторный зал, где происходило пиршество, знаменующее собой окончание Великого поста. На столах, поставленных во всю длину зала, возвышались туши целиком зажаренных кабанов, лебеди изгибали белые шеи над серебряными братинами, солоницами, перечницами… На широких подносах горками лежали румяные куличи, пироги рыбные и с мясом. Из глиняных блюд с зернистой икрой торчали деревянные ложки, как бы говоря: «Накладывай, не стесняйся!»
Столы шли в два ряда, посреди зала между ними оставалось довольно места для снующих слуг. Один ряд столов занимали именитые русичи: бояре черниговские и переяславские. Напротив восседали знатные половцы, родичи княгини Анны и друзья ее отца.
В глубине зала за отдельным столом сидели Всеволод и Святослав с женами.
Позади князей на возвышении за резными перилами разместились музыканты и девичий хор.
Свет в огромный зал проникал через множество узких окон, идущих по стенам с двух сторон на высоте четырех человеческих ростов.
Лицо Всеволода излучало радушие. Он то и дело наклонялся к жене и с улыбкой что-то тихо ей говорил. Княгиня Анна, склонив голову набок, вслушивалась в слова мужа, говорившего на ее родном языке, кивала и загадочно улыбалась, прикрыв ресницами свои большие глаза.
Святослав за время пира ни разу не улыбнулся, с затаенной недоброжелательностью разглядывая половецких ханов и беков. Кроме хана Терютробы и его сыновей за столами находилось еще несколько ханов, среди которых Святослав сразу узнал своего давнего знакомого - Шарукана.
Святослав незаметно толкнул Всеволода в бок:
- А Шарукан что здесь делает? Он тоже родственник Терютробы?
- Отец Шарукана и Терютроба были побратимами, - ответил Всеволод, - поэтому Шарукан моему тестю вроде племянника.
- Что-то неласково поглядывает Шарукан на своего названного дядю, - заметил Святослав, поднося к губам чашу с греческим вином. - А кто это рядом с Шаруканом так свирепо смотрит по сторонам?
- Это Сугр, брат Шарукана, - негромко промолвил Всеволод. - Анна сказывала - страшный человек!
- Оно и видно, - усмехнулся Святослав. - Такое страшилище ночью приснится - не проснешься.
- Не в смысле лица страшный, - пояснил Всеволод, - жестокостью прославился Сугр неимоверной.
- Это по роже его видать, - хмыкнул Святослав. - Любуйся на родню свою, братец!
- Чш-ш! - прошипел Всеволод. - Потише, брат. Многие половцы речь наше разумеют.
- А мне наплевать на это, - раздраженно бросил Святослав. - Я шапку ломать перед погаными не собираюсь. И в родственники к ним не набиваюсь!
Всеволод недовольно умолк.
Ода с другого боку потянула мужа за рукав и, выразительно взглянув на него, прошептала:
- Оставь Всеволода в покое!
Святослав придвинул к себе тарелку с заливной осетриной и принялся сердито ковырять в ней вилкой.
Между тем веселье в зале распалось как бы на две части. В то время как за столами русичей пелась здравица переяславскому князю, среди половцев звучал неудержимый хохот. И наоборот, когда русичи дружно смеялись чьей-то шутке, половцы горланили свои тягучие песни. Греческое вино и русский хмельной мед ударили степнякам в голову, и среди них внезапно вспыхнула ссора. Зачинщиком был брат Шарукана Сугр.