Ольга очень обрадовалась бы, если бы Доронин встретил её неприветливо и грубо, – ей было бы легче начать разговор о Венцове. Но директор, как назло, был исключительно внимателен и любезен. Усадив Ольгу в кресло, он стал подробно рассказывать ей о санитарных мероприятиях, которые они провели у себя на комбинате.
– Товарищ Доронин, – прервала его Ольга, – вы простите меня, но я пришла к вам совсем по другому делу.
– Значит, на этот раз удастся избежать головомойки, – пошутил Доронин.
– Не знаю, удастся ли, – в тон ему ответила Ольга. – У вас на комбинате работает инженер Венцов…
Лицо Доронина мгновенно помрачнело.
– Да, так вот, – уже менее уверенно продолжала Ольга, – у вас работает Венцов…
– Работал, – прервал её Доронин. – С позавчерашнего дня этот джентльмен сидит дома.
– Я знаю.
– Откуда? – резко спросил Доронин.
От его шутливого тона не осталось и следа. Глаза его сощурились, уголки губ опустились, на лбу проступила резкая морщина. Но Ольга была рада этой перемене. С таким Дорониным она чувствовала себя увереннее.
– Я пришла к вам как к руководителю комбината и коммунисту, – твёрдо начала Ольга. – У вас работает высококвалифицированный инженер Венцов. Не знаю, что у вас там произошло, но он решил уйти с комбината. Я по собственному опыту знаю, что вы способны ни с того ни с сего обидеть человека. Возможно, Венцов в чём-то и не прав, я не отрицаю… Но так же можно разогнать весь комбинат!…
Доронин смотрел на неё с явным недоумением.
– Какое вам до всего этого дело, товарищ Леушева? – сухо спросил он. – Может быть, у инженера Венцова хрупкое здоровье и вы пришли дать ему справку об освобождении от критики? Или, может быть, он вам родственник?
– Никакой он мне не родственник! – повышая голос, ответила Ольга.
– Тогда я решительно не понимаю, – пристально глядя па неё, сказал Доронин, – какое вам до всего этого дело.
– То есть как это какое дело? – крикнула Ольга. – Здесь, на острове, каждому до всего есть дело! Вы не имеете права так говорить!
По лицу Доронина пробежала едва заметная улыбка.
– Успокойтесь, – сказал он. – Почему вы так близко принимаете все к сердцу?
– Потому, что мне обидно, – уже значительно тише ответила Ольга, и губы её задрожали. – Мы хотим добиться здесь расцвета, счастливой жизни… а сами не умеем обращаться с людьми…
Она ждала, что Доронин вспылит, вскочит со своего места, закричит на неё. Но он только откинулся на спинку кресла и, чуть прищурив глаза, сказал:
– Венцов ведёт себя не по-советски, Ольга… Александровна, кажется? Мы надумали провести на комбинате одно очень важное с политической точки зрения мероприятие, а Венцов саботирует его.
– Зимний лов? – спросила Ольга.
– Да, зимний лов. Откуда вы знаете?
– Он рассказывал мне.
– Тем лучше. Я понимаю, ошибаться может всякий. Но Венцов активно мешает. Он встал на дороге. А когда я его покритиковал, может быть, слишком резко, он встал на путь прямого саботажа. Почему же вы защищаете его?
Доронин в упор посмотрел на Ольгу.
– Нам нужны люди, – тихо сказала она. – Венцов уедет, и вы останетесь без главного инженера.
– Никуда он не уедет, – махнул рукой Доронин.
– Нет, уедет. Подаст заявление во ВТЭК и уедет. У него кровяное давление повышено.
Доронин побледнел от гнева.
– Во ВТЭК?! – крикнул он, вскакивая с кресла. – Так вот в чём дело! Значит, этот трус и дезертир пришёл к вам как к члену комиссии! Давление у него повышено!
– Нет, нет, – растерянно проговорила Ольга, – вы меня не так поняли, он не приходил на комиссию…
– Рвача, дезертира, труса пришли защищать. А ещё говорите, что пришли ко мне как к коммунисту! С такими людьми, как Венцов, у коммунистов разговор короткий. Я сам уволю его с комбината. Ясно?
Доронин тяжело дышал. Он вытер пот, выступивший у него на лбу, и опустился в кресло.
– Спасибо, что пришли, – уже спокойнее сказал он. – Теперь физиономия этого субъекта мне совершенно ясна!
Ольга подавленно молчала. Всё получилось наоборот. Она предполагала, что Доронин не захочет её слушать, и тогда она выложит ему всё, что думает о нём. Но оказалось, что она окончательно скомпрометировала Венцова…
– Вы… всё-таки подумайте перед тем, как сделать выводы, – нерешительно посоветовала она.
– Хорошо, – сказал Доронин, вставая, – а теперь, прошу извинить, у меня неотложное дело… Возвращаться на ночь глядя вам нет смысла. Переночуете у нас, а завтра утром доставим на машине. Договорились?
Ночью Доронин и Нырков сидели в директорском кабинете и разговаривали о Венцове.
– Если раньше у меня ещё были сомнения, то теперь их нет. Завтра я отдам приказ об его увольнении.
Доронин замолчал и искоса взглянул на парторга.
Нырков молча сидел в плетёном кресле. На нём был ватник, подпоясанный широким ремнём с большой металлической пряжкой. На коленях лежала солдатская ушанка.
– Дело не в том, что он собирался идти на ВТЭК, – продолжал Доронин, – хотя и это достаточно характеризует его моральный облик. Мы должны беспощадно бороться со всеми, кто попытается задержать наш рост ссылками на японские традиции. Я предлагаю уволить Венцова, а потом широко обсудить его поведение.
Нырков молчал.
– Что же ты молчишь? – нетерпеливо спросил Доронин.
– Как же комбинат останется без главного инженера? – тихо и как будто нерешительно произнёс Нырков.
– Обязанности главного инженера будет временно исполнять Вологдина. Потом пришлют человека.
– Андрей Семёнович, – все так же негромко сказал Нырков. – Мне кажется, на Венцове рано крест ставить.
– Это ты Венцова воспитывать захотел? Он тебя, брат, сам перевоспитает! Для того чтобы не понимать значения зимнего лова, надо быть…
– А мы с тобой, Андрей Семёнович, сразу поняли? – тихо прервал его Нырков.
– Мы?… – Доронин запнулся.
– Ты помнишь, Андрей Семёнович, наш разговор о том, что рыбаки скучают? Разве нам тогда было ясно, в чём дело? Ведь мы зашевелились только после того, как стали поступать заявления об уходе. А где мы раньше были? Я письмо товарищу Русанову написал, да на том и успокоился.
– Ты же знаешь, что Русанов получил твоё письмо. Если бы я к нему не приехал, он сразу же ответил бы.
– Вот и тебе, – как бы не слушая Доронина, настойчиво продолжал Нырков, – прежде чем понять всё значение зимнего лова, пришлось к секретарю обкома съездить. Но ты ведь коммунист, а Венцов-то – человек беспартийный…
Доронин смущённо молчал. Он не сомневался, что Нырков, как один из инициаторов зимнего лова, примет близко к сердцу поведение Венцова и, конечно, не будет возражать против его увольнения. Но теперь дело принимало неожиданный оборот.
– Венцов, по-моему, полезный человек на комбинате, – снова заговорил Нырков. – Разве он не помог нам на судоремонте?
– Помог. А потом пытался саботировать зимний лов. Что ж, его за это по головке погладить, что ли? – с вызовом, но уже менее уверенно, спросил Доронин.
– По головке гладить никого не надо, – спокойно ответил Нырков. – Нужно… воспитывать.
Доронин встал и, чтобы Нырков не заметил его смущения, стал ходить по комнате. Он вдруг поймал себя на том, что думает не о Венцове, а о Ныркове.
В глазах Доронина Нырков оставался все тем же энергичным, исполнительным, но простоватым парнем, каким он застал его, когда приехал на комбинат. А сейчас перед ним сидел совсем другой человек. Внешне он нисколько не изменился, на лице его то и дело появлялась открытая, по-прежнему простодушная улыбка, но за всем этим Доронин чувствовал что-то новое – внутреннюю силу и убеждённость в своей правоте.
– Ладно, – грубовато сказал Доронин, усаживаясь за стол. – Я ещё раз продумаю все это дело.
– В общем, Андрей Семёнович, – твёрдо сказал Нырков, – я против увольнения. Людей надо воспитывать.
– Ладно, ладно, воспитатель, – беззлобно проворчал Доронин.
Нырков ушёл.
«Можно ли было четыре месяца назад представить, что этот парень будет спорить со мной? – думал Доронин. – Откуда у него появились эти слова, эта вежливая, но непоколебимая настойчивость? Он как будто и знать больше стал. Что он, вечерний университет марксизма окончил, что ли?…»
Доронин усмехнулся. Не было здесь ещё никаких университетов!…
Потом мысли его вернулись к Венцову, и он с удовлетворением почувствовал, что думает о Венцове спокойно, без обычного раздражения. Он боялся, что после заступничества Ныркова окончательно возненавидит главного инженера. Но никакой ненависти не было.
Доронин посмотрел на часы и снял с вешалки полушубок.
В этот момент дверь отворилась, и в комнату вошёл Костюков. Он был в шинели с поднятым воротником и в барашковой шапке-ушанке.
– Куда собрался, директор? – весело спросил Костюков уже шагнувшего к двери Доронина и, не ожидая ответа, продолжал: – Я твоих планов не нарушу. Еду в колхоз «Советская родина», по дороге завернул к тебе погреться. Ох, и холод на этом Сахалине! А некоторые говорят, что здесь бананы растут… – Он хитро прищурился и подмигнул Доронину.
