Синематограф «Новые чары» Тешевич отыскал быстро. Припоминая рассказ Пенжонека, он свернул возле нового здания почтамта, съехал с холма и остановился в переулке, кончавшимся просто пойменным лугом. Приспособленное для демонстрации лент здание синематографа было одним из последних в ряду застройки, и ветерок, дувший с реки, гнал прочь запахи города.
Загнав «аэро» под балкон-галерею, по которому выходили зрители, Тешевич оставил авто на улице и пошел к кассе. Он боялся, что придется еще ждать, но этого не случилось. Они удачно приехали к самому началу очередного сеанса, и, купив билеты, довольный Алекс провел Хеленку через маленькое фойе прямо в зал.
Хозяин «Новых чар» явно тянулся за столицей и уж, во всяком случае, старался быть на высоте. Несмотря на то что старое здание лишь слегка переделали, тут были даже отделанные бархатом ложи, одну из которых и заняли Тешевич с Хеленкой. Правда, когда погас свет, желавшие подзаработать билетеры пустили на свободные места жаждавших зрелища мальчишек, и совсем неожиданно рядом с ними обосновалась довольно шумная компания.
Тешевич повернулся к жене, чтобы проверить, как на нее действует неожиданное соседство, и вдруг увидел, что она вовсе не следит за экранным действом, а широко распахнутыми глазами смотрит на него. Некоторое время Тешевич молча наблюдал, как поблескивают ее зрачки, а потом взял Хеленкину руку и ласково сжал.
— Ты прости, меня, слышишь, прости…
— За что?
Тешевич заметил, что Хеленка начала моргать подозрительно часто и, повинуясь внезапно нахлынувшему на него чувству, обнял жену за плечи.
— Я знаю, тебе со мной трудно…
— И вовсе нет!
Хеленка просто впилась глазами в Алекса, потом потянулась вперед и, не обращая внимания на соседей, уткнулась лицом прямо в мужнину шею. Тешевич, кожей ощущая подрагивание ее длинных ресниц, отыскал губами Хеленкино ухо и едва слышно шепнул:
— Прости, я не знаю, что со мной тогда было… Там, у заводи.
— Все правильно, ты же мужчина… — Хеленка выдержала короткую паузу и вдруг, едва слышно, добавила: — Просто, я очень сама этого хотела…
— Вот тебе раз, — удивился Алекс. — Но ты же плакала…
— Не обращай внимания, женщины часто плачут.
— Но все-таки… Тогда-то из-за чего?
— Просто ты мне ногу немного прижал… Дверцей…
— И что, все еще больно?
— Глупый… Уже давно ничего не болит…
Хеленка первый раз так назвала мужа, и было в ее интонации что-то такое, что заставило Алекса ощутить внезапный прилив нежности. Между ними возник какой-то невидимый контакт, и Тешевич, наклонившись ниже, шепнул:
— Я понимаю, я могу быть груб, невнимателен, но я постараюсь…
Хеленка вздрогнула и тихо ответила:
— Тебе не надо стараться… Я люблю тебя таким, какой ты есть. С самой первой минуты, когда я увидела тебя там, у цветника.
Она слегка повернула голову, и Тешевич, так и не выпустивший ее руку, не зная, как выразить охватившее его чувство, чуть наклонился и поцеловал доверчиво раскрывшуюся ладошку…
А тем временем по экрану куда-то скакали, разинув рты, доблестные уланы, задрав ноги, ехал на бампере незадачливый комик, мальчишки в соседней ложе повизгивали от восторга, и Тешевич, ощущая, как от Хеленки идет к нему умиротворяющая волна, твердо пообещал себе проверить, какая связь между синематографом, поведением Хеленки и его собственным настроением…
После сеанса Тешевич решил, что уж, коли они выбрались в кои-то веки в город, отдыхать надо по полной программе. Поэтому, так и оставив «аэро» стоять под галереей, поручик повел жену в пекарню Бляха, из которой на всю улицу распространялись умопомрачительные кондитерские запахи.
Там он принялся угощать Хеленку свежевыпеченными пирожными, и, глядя, как она совсем по-детски облизывает вымазанные кремом пальчики, Алекс, даже немного умилившись такой непосредственности, спросил:
— Ну и куда же ты хотела бы сейчас пойти?
Хеленка немного подумала, поспешно вытерла руку салфеткой и просительно посмотрела на мужа.
— А можно мы пойдем на еще один сеанс?
— Конечно можно… — и удивленный Тешевич, взяв жену под руку, отправился с ней назад к театру.
Следующей в «Новых чарах» показывали американскую фильму. Ловкий человечек, имя которого Алекс так и не запомнил, хотя оно было у всех на слуху, проделывал головоломные трюки, не снимая очков и шляпы. Он то проносился на мотоциклетке по крышам автофургонов, то нырял в свежевырытую траншею, то вообще вытворял черт-те что. На экране мелькали лошади, паровозы, машины и, казалось, даже дома в этой Америке вот-вот сорвутся с места и тоже поскачут куда-нибудь бешено-моторным аллюром…
— Можно подумать, они все время там так носятся, — фыркнул Тешевич и наклонился к Хеленке: — Слушай, а ты бы хотела жить в Америке?
— Нет, — Хеленка отрицательно покачала головой, прижалась к Алексу и, потершись щекой о плечо мужа, тихо ответила: — Я хочу жить с тобой…
Под одобрительный гул, хлопанье стульев и восторженные вопли мальчишек фильма кончилась, и Тешевич с Хеленкой вышли на улицу. Здесь Тешевич обернулся и, глядя на гостеприимно распахнутые двери театра, усмехнулся:
— Что, еще на один сеанс пойдем?
— Нет, хватит, поедем домой… — и улыбающаяся Хеленка сама осторожно потянула Алекса с тротуара к автомобилю.
Сыто урча, «аэро» глотал одну за другой версты, отделявшие суматошный мир кинематографа от тишины усадьбы. Управляя автомобилем, Алекс несколько раз ловил себя на мысли, что теперь он гораздо осторожнее ведет машину и старательно объезжает каждый бугорок или рытвину.
Чтобы проверить себя, Тешевич несколько раз, выбрав ровный участок дороги, подолгу наблюдал за женой. При этом сидевшая слева от него Хеленка делала вид, что ничего не замечает и, словно любуясь окрестностями, не забывала время от времени лукаво покоситься на мужа.
Их взгляды пару раз встретились, и Алекс вдруг заговорил с удивившими его самого извинительными интонациями:
— Ты прости меня, может, ты ожидала чего-то другого, но пойми, я до сих пор видел только такое, такое… И вдруг ты…
— Я понимаю, — кротко вздохнула Хеленка и осторожно, стараясь не толкнуть, просунула руку под локоть мужу. — Так ничего?
— Ничего, — кивнул Алекс и улыбнулся.
— Ты сегодня другой…
Хеленка опять, как в тот памятный день, не отрываясь, начала смотреть на Алекса, а он, чувствуя удивительное спокойствие, то поглядывал на дорогу, то, на секунду повернувшись к жене, шутливо сдувал с ее лба треплющийся на ветру локон…
Слово, данное самому себе, Тешевич сдержал. Теперь, как только в «Новые чары» доставляли новую фильму (а они, как по уговору, ходили только в этот синематограф), он обязательно вез жену в город, и каждый раз, едва в зале гас свет, Хеленка сама брала мужа под руку, мягко прижималась к нему и сидела так до конца сеанса.
То ли от полутьмы зала, то ли по какой другой причине, но в такие минуты присутствие ластившейся к нему женщины не раздражало Алекса, а наоборот, постепенно становилось желанным. Почему так происходит, Тешевич не знал, да и не пытался понять. Он просто молча смотрел на экран и время от времени тихонько поглаживал державшую его за локоть женскую руку…
Дома порой он становился опять корректно-холодным, но то, что Хеленка чувствует его настроение, Алекс теперь знал совершенно точно. Отчетливо понимая, что холодная вежливость отталкивает жену сильнее, чем любая вспышка гнева или ревности, он старался в такие моменты или оставаться один, или (если другого выбора не было) просто скрывался у себя в кабинете, куда Хеленка никогда не позволяла себе заходить.
Конечно, Алекс знал, она бывает здесь в его отсутствие, во всяком случае, порядок тут поддерживался идеальный и гуцульский лежник, часто остававшийся скомканным, каждый раз к возвращению Тешевича бывал аккуратно расправлен. Может, эта Хеленкина деликатность способствовала тому, что в тишине кабинета глухое раздражение постепенно гасло и мало-помалу исчезало совсем.
Но сколько бы Алекс не прятался у себя в кабинете, раз или два в неделю, обычно за обедом, Хеленка как-то по-особому бросала на мужа все тот же ожидающий взгляд. Тогда Тешевич безропотно, удивляясь самому себе, шел в каретный сарай, заводил безотказный «аэро» и послушно вез жену все в те же «Новые чары»…
* * *
Постепенно в доме Тешевича начались изменения. Сначала преобразилась гостиная, потом, несколько позже, пустовавшие долгое время комнаты первого этажа тоже были заново меблированы и приобрели весьма респектабельный вид, а свои личные апартаменты Хеленка обустроила конечно же наверху, рядом с мужниным кабинетом, куда, впрочем, она так и не позволяла себе заходить.
Уважение к жене постепенно росло, и Алекс строго-настрого запретил себе входить в ее будуар, чтобы хоть как-то уравновесить свою обособленность.
