47
Оэлун шарила глазами по лесу копий, приближавшемуся к ней. Бросился в глаза пеший человек с колодкой на шее в длинном ряду связанных пленников, которых волокли впереди основной массы всадников. Гонцы прискакали в стан несколько дней тому назад с новостями о последней победе ее сына. Мэркитов перебили, взяли в плен, рассеяли, их юрты сломали, туги осквернили. Человек с колодкой был мэркитский вождь Хаадай Дармала, которого заставили идти впереди победоносного войска к землям, прилежащим к горе Бурхан Халдун.
Наконец она заметила Тэмуджина. Его дядя Даритай ехал рядом. Даритай привел своих людей к племяннику, когда его призвал Джамуха. Брат Есугэя ввдел в этом лишь возможность добыть что-нибудь для себя, но Тэмуджин сказал бы ей, что, имея зуб против Даритая, ничего не выиграешь.
Тэмулун и Тэмугэ с другими детьми поехали навстречу возвращающимся воинам, выкрикивая приветствия. Оэлун повернулась, прошла мимо женщин, готовящих пир, и вошла в юрту. Тэмуджин не сразу навестит ее, чтобы напомнить, как она была неправа, сомневаясь в нем. Возможно, он позволит ей снова давать ему советы, но она сомневалась, что он будет к ним прислушиваться. Ее радость по поводу успехов сына будет всегда омрачаться сознанием того, что он больше не нуждается в ней.
Хасар с Бэлгутэем пришли в юрту к Оэлун с несколькими товарищами разделить с ней трапезу. Молодые люди уселись на подушки, и три мэркитки, рабыни Оэлун, стали подносить баранину и кумыс.
Хасар поднял рог.
— Я пью за первого сына моего брата!
Другие тоже подняли роги и чаши.
— Мне сказали, что он родился месяц назад, как только моя сестра благополучно вернулась к вам, — добавил он.
Оэлун кивнула. Она сосчитала месяцы в голове: мальчик, возможно, и от Тэмуджина.
— Тэмуджин готовится благодарить духов великой горы за эту победу, — продолжал Хасар. — Токтох и Дайр бежали, но Хаадай заплатит сполна за свои дела. Тэмуджин хочет принести его в жертву горе. Он, возможно, почтит его, дав лошадям затоптать его, а не отрубив ему голову. — Кто-то хихикнул. — Тогорил-хан уводит своих людей обратно, а Джамуха раскинет стан рядом с нашим. Тэмуджин не хочет разлучаться с ним, и мы будем сильнее вместе.
— Действительно, — сказала Оэлун, гадая, какой из этих двух вождей будет посильнее. Сыну победа вскружит голову еще больше, чем его анде; с ее сомнениями он считаться не будет.
Бэлгутэй упрямо глядел на свой рог. Оэлун наклонилась к нему.
— Жаль, что ты не нашел мать.
— Мэркиты за это ответят, — задыхаясь, сказал Бэлгутэй. — Мы нашли большую часть людей, которые напали на нас прошлым летом. Я присмотрел, чтобы все они умерли вместе со своими сыновьями, но самых красивых женщин мы оставили себе. У Хасара и у меня теперь есть жены, Оэлун-экэ. — Он хохотнул и снова нахмурился. — Жаль только, что мы не нашли ту сволочь, которая взяла себе жену Тэмуджина, но он умрет скоро, бродя по лесам без всякой помощи. Мы нашли его брата, труса, назвавшегося Ихэ Чиледу. Я сам выстрелил ему в грудь после того, как оба его сына погибли у него на глазах.
Оэлун было сказала что-то, а потом вздохнула.
— Один из тех, кто совершал набег на наш стан, просил пощады, обещая выдать своих товарищей, — продолжал Бэлгутэй. — Он сказал мне, что у этого Чиледу старая ненависть к нам, что он первый настаивал, чтобы они совершили набег на наш стан. Я дал понять доносчику, что он останется в живых, и убил его после всех. Этот проклятый Чиледу просил оставить жизнь его сыновьям, но я…
Хасар замахал руками на сводного брата. Бэлгутэй отвернулся и выпил кумысу. Оэлун крепко сжала свой золотой кубок. Она никогда не говорила имя своего первого мужа сыновьям, но Хасар, должно быть, узнал его.
Она убеждала себя, что все совершается по справедливости. Тэмуджин лучше Чиледу. Ее сын отбил украденную жену. Она не должна печалиться о человеке, который потерял ее, потому что та часть ее жизни кончилась давным-давно. Чиледу сам виноват в своей смерти, лучше бы он совсем забыл ее. И все же она была огорчена смертью человека, которого когда-то любила.
В юрту вошли двое мужчин с маленьким мальчиком.
— Я совсем забыл, — выпалил Хасар. — Этот мальчик — подарок тебе. Его зовут Хучу.
Оэлун внимательно посмотрела на мальчика-мэркита. Шапка и халат его были подбиты соболями, на ногах — сапоги из оленьей замши. Ему не могло быть больше пяти лет, но он держался уверенно и смотрел ей прямо в глаза.
— Мы нашли его в курене Токтоха, — добавил Хасар. — По одежде видно, что он сын нойона. Люди хотели тебе сделать подарок, и Тэмуджин согласился.
Она подозвала мальчика. Он подошел и смело посмотрел на нее.
— Я — мать Тэмуджина, — сказала она.
— Я знаю, госпожа, но этого не скажешь. Вы выглядите так молодо.
Мужчины рассмеялись.
— Мальчик соображает, как надо говорить, — сказал один из них.
— Он был один, — пояснил Хасар. — Мы не нашли никого из его семьи.
— Они убежали, — тихо сказал Хучу. — Мама вела меня за руку, потом упала, а я спрятался за кибитку, и потом… — Он заморгал, на глазах появились слезы. — К ней подошел человек. Она убежала в юрту, а потом юрта загорелась, и я слышал, как мама кричала, но так и не вышла.
Оэлун взяла его за руку, думая о том, как он много потерял. Военные действия закончились, раны надо лечить.
— Ты останешься у меня, Хучу. — Она видела, как мальчик старается сдержать слезы. — У меня четыре сына. Ты будешь пятым. Теперь я буду твоей мамой.
— Я не буду твоим рабом? — спросил Хучу.
— Ты будешь моим сыном. Для тебя сражение окончилось. Я буду заботиться о тебе вместо мамы, которую ты потерял, а мои сыновья будут твоими братьями.
Мальчик взял ее руку и прижал к своей щеке. «Да кончатся войны», — подумала она ожесточенно, зная, что такая молитва напрасна, что войны неизбежно будут.
Тэмуджин пришел к Бортэ через три дня после возвращения. Он не посмотрел ей в глаза, когда увидел люльку с сыном. Люди, пришедшие с ним, смеялись и хвалили крепкого мальчика, а наследник орал.
— Надо дать имя твоему сыну, — сказал Джамуха.
Взгляд его упал на Бортэ. Ей не нравилось, как он смотрел на нее. Словно она была всего лишь рабыней.
— Я уже придумал ему имя, — сообщил Тэмуджин. Над верхней губой у него появились тонкие усы, похожие на усы Джамухи. Лицо осунулось от усталости, глаза горели. — Имя его будет Джучи. — Он обхватил рукой плечи анды. — Мы выпьем за моего сына вместе.
«Джучи, — думала она, — посетитель, чужой, незнакомый, гость — много значений имеет это слово».
Мужчины сели, а три мэркитки, которых ей подарили, стали подавать гостям чаши. Бортэ качала зыбку, успокаивая младенца, когда он начинал плакать, не говоря ничего, а мужчины пили и рассказывали о мэркитах, которых они убили, о захваченных пленных и стадах.
Немного погодя Тэмуджин отпустил их. Джамуха уходил последним. Они обнялись у дверного проема, и Джамуха что-то шептал Тэмуджину.
Одна из мэркиток опустила полог. Тэмуджин махнул рукой.
— Иди-ка в юрту Хокахчин-экэ, — сказал он, — и возвращайся на рассвете. Я хочу остаться с женой наедине.
Женщины убрались из юрты. Бортэ дала грудь Джучи. Тэмуджин подошел к ней и посмотрел на ребенка. Глаза его были холодны, ею вдруг завладела уверенность: он знает, что мальчик не от него. Он не разведется с ней, особенно после войны, которую затеял ради нее, но он, возможно, предпочтет другую в качестве первой жены, как сделал его отец, когда встретил Оэлун-экэ.
— Добыча большая? — выдавила она из себя.
— Да.
— Должно быть, ты потребовал большую часть из того, что захвачено.
— Я предложил отдать мне лучших пленниц по моему выбору, но распорядился, чтобы их распределили среди моих сподвижников. Я сказал своим людям, что у меня теперь есть моя красивая Бортэ и другие мне не нужны.
Она прижала к себе сына.
— Жеребец может иметь много жеребят от многих кобыл.
— Так мне и сказали мужчины, но будут другие сражения, будет и мой черед. Я хотел наградить всех, кто выехал со мной на первое большое дело. Я завоюю много сторонников, когда все услышат, как я щедр по отношению к своим людям.
Она привязала Джучи к люльке и поставила ее. Тэмуджин внимательно посмотрел на ребенка и сказал:
— Я спрошу тебя один лишь раз, и больше не будем говорить об этом никогда. Я должен знать, мой ли это сын. Хокахчин-экэ сказала, что мой, и, наверно, это так, но я хочу услышать правду от тебя.
Она не могла говорить.
— Если ты не знаешь, — продолжал он, — и если ты не уверена, скажи. Я уже признал его своим сыном, и никто не возразит. То, что ты скажешь мне, останется между нами.
— Я скажу тебе правду. — Бортэ подняла голову. — Я знала, что он не может быть твоим, когда я в первый раз поняла, что понесла. Я хотела верить, что он твой, а потом легче было думать, что он не твой, поскольку я полагала, что никогда не увижу тебя снова.
