Подлинные акты Тильзитского договора тем замечательны, что на них сделано три собственноручных изменения императором Александром и Наполеоном. Кроме того, императоры Александр и Наполеон заключили между собою тайный союзный договор, обязывающий обоих императоров «воевать заодно на море и на суше во всех войнах, которые Россия или Франция будут вести против какой-либо европейской державы».
Когда договоры были утверждены, императоры Александр – в ленте Почётного легиона, Наполеон – в Андреевской, верхами, окружённые блестящей свитой, поехали по улицам Тильзита, по которым расставлены были батальоны гвардии.
– Ваше величество, позвольте мне орден Почётного легиона надеть на храбрейшего из ваших солдат, на того, который в теперешнюю войну сражался храбрее других, – проговорил Наполеон нашему государю, останавливаясь против гвардейцев Преображенского полка.
– Прежде, ваше величество, дозвольте мне о том посоветоваться с командиром полка, – ответил ему государь.
Александр подозвал к себе Козловского и спросил:
– Кто храбрее всех у вас в батальоне?
– Ваше величество, все солдаты одинаково храбры!
– Знаю, но надо одного, на которого Наполеон хочет возложить орден.
Тогда полковник Козловский вызвал первого по ранжиру солдата Лазарева.
Наполеон снял с себя орден Почётного легиона и надел его на Лазарева, приказав ему каждогодно давать пенсию в тысячу двести франков.
Наш государь послал крест святого Георгия храбрейшему из французских солдат.
В тот же день, по приказанию Наполеона, батальон его гвардейцев давал обед батальону Преображенского полка. Сервировка была почти вся серебряная, и подле каждого нашего гвардейца сидел гвардеец Наполеона, радушно угощая русского. Наши молодцы-преображенцы ни слова не понимали по-французски и тихонько посмеивались, когда французы принимались заговаривать с ними на своём природном языке.
Спустя два дня после заключения мира с Наполеоном состоялся также мир с королём прусским.
Главные статьи договора заключались в следующем: Пруссия лишилась более четырёх миллионов жителей, платила Наполеону с лишком пятьсот миллионов франков контрибуции, до взноса коих предоставляла французским гарнизонам занимать Кюстрин, Штеттин и Глогау, и обязывалась не содержать более сорока тысяч войска.
Тяжкий мир для Пруссии, однако, сохранил её существование, дарованное ей Наполеоном только по настоянию императора Александра.
В четвёртой статье Тильзитского договора по этому поводу сказано следующее:
«Император Наполеон из уважения к императору Всероссийскому и во изъявление искреннего своего желания соединить обе нации узами доверенности и непоколебимой дружбой соглашается возвратить королю прусскому, союзнику его величества императора Всероссийского, все те завоёванные страны, города и земли, кои ниже сего означены».
Итак, Пруссия спасена только благодаря Александру Благословенному, который «не допустил в Тильзите уничтожения Пруссии».[75]
Что бы было в то время с несчастной Пруссией, если бы за неё не вступился император Александр?
Исключительно ему одному обязана Пруссия своею независимостью, хоть условия мира и тяжелы были; но всё-таки прусское королевство оставлено, Наполеону не пришлось окончательно его уничтожить.
Мир объявлен, и наше войско стало быстро готовиться к выступлению на родину.
Пётр Петрович, произведённый в полковники, тоже готовился ехать в Петербург. За несколько дней до выступления он был чем-то взволнован. Быстрыми шагами расхаживал он по своей комнате, останавливался, поправлял мундир и опять принимался маршировать.
– Эй, Щетина! – громко крикнул Пётр Петрович.
– Тут, ваше высокородие! – откликнулся денщик, входя в комнату.
Но Зарницкий забыл, зачем звал денщика, и не обратил на него внимания.
– Ты что здесь торчишь? – крикнул он на Щетину.
– Вы звали, ваше высокородие!
– Врёшь, старый чурбан!
– Звать изволили, ваше высокородие!
– Врёшь, говорят тебе! Зачем ты мне? Зачем? – наступал на денщика Пётр Петрович.
– Не могу знать, ваше высокородие! – тараща глаза на полковника, робко ответил Щетина.
– Ну, вон пошёл!
– Слушаю, ваше высокородие!
«Надо объясниться, думать нечего! Была не была, объяснюсь… Ведь какой характер: смерти не боюсь – на носу висла – и не боялся; а с женщиной объясниться робею. Фу, глупо! Жаль, Гарина нет; с ним бы посоветовался!..»
Едва мир был объявлен, как князь Сергий Владимирович Гарин поспешил взять продолжительный отпуск и поехал в Австрию на ферму Карла Гофмана.
– Ваше высокородие! Их благородие пришли, – поспешно доложить полковнику денщик.
– Надежда Андреевна? – обрадовался тот.
– Она самая, дожидается.
– Проси, скорей проси! – засуетился Пётр Петрович.
– Слушаю!
– Можно войти, господин полковник? – проговорила Дурова, останавливаясь в дверях.
– Что это за официальный тон? Входите, рад, душевно рад.
– Я пришла с вами проститься, Пётр Петрович: я завтра еду.
– Слышал-с… Едете? Куда?
– Поеду к отцу погостить, а потом в Мариупольский полк.
– Вы окончательно решили ехать?
– Еду. Как же иначе, Пётр Петрович? По воле государя я получила назначение в другой полк.
– Знаю-с.
– Я упросила главнокомандующего дать мне разрешение остаться в вашем полку, Пётр Петрович, до окончания войны. Война окончена, и я принуждена ехать.
– Положим, вы… вы можете остаться…
– Как это? – с удивлением спросила Дурова.
– Остаться вы можете…
– Не могу, Пётр Петрович!
– А я говорю, можете. Не спорьте!
– Не понимаю.
– Скажу – поймёте.
– Сделайте одолжение!
– Извольте-с… Выходите за меня замуж, – как-то вдруг проговорил Пётр Петрович, красный как рак; он сам испугался своих слов и быстро отошёл в сторону от Дуровой.
Надежду Андреевну эти слова поразили. Она никак не ожидала их и первое время сама так растерялась, что не знала, что отвечать.
– Вы молчите-с? Не отвечаете? – искоса посматривая на Дурову, тихо сказал полковник.
– Позвольте, дайте оправиться, я так удивлена!
– Удивлены-с?
– Не только удивлена, поражена…
– Стало быть, я вам не пара, стар…
– Не то, совсем не то! Вы забыли, мой дорогой, у меня есть муж.
– Ах, чёрт возьми, про это я и забыл!
– Положим, с мужем я не живу и жить с ним никогда не буду!.. По приезде домой я стану хлопотать о разводе.
– Ну, вот и отлично-с! – обрадовался полковник.
– Но я должна вам откровенно сказать, замуж я ни за кого не пойду… Вы знаете, дорогой мой, как я вас глубоко и искренно уважаю. Быть вашей женой составит большое счастие всякой. Вы честный, благородный. Вы герой! Вам преданным вечным другом я с радостью буду, но не женой! – проговорила девица-кавалерист, крепко пожимая руку Петра Петровича.
– Благородный отказ! Дружбу предлагает…
– И надеюсь ей пользоваться, Пётр Петрович!
– Так-с!
– Мы расстанемся друзьями?
– Конечно-с, конечно.
– Я поеду завтра и приду ещё с вами проститься.
«Нарвался! Видите ли, что задумал, – жениться! Да на ком ещё? На идеальнейшей из женщин… На женщине, которая в храбрости нас заткнёт за пояс! Фу! Ну и блажь же пришла мне в голову! А ведь это от безделья: который месяц сидим без дела. Жениться? Хорош, нечего сказать! Голову надо мне облить холодной водой. Лучше пойду проветрюсь».
И Пётр Петрович поспешил выйти из своей комнаты и пошёл бродить по берегу Немана.
В день отъезда Надежды Андреевны Дуровой Пётр Петрович был сам не свой, мрачнее чёрной тучи. Нелегко было ему расставаться с кавалерист-девицей. Встал Пётр Петрович ранее обыкновенного, долго ходил по своей комнате, заложив руки за спину и низко опустив голову.
Его старик денщик несколько раз заглядывал в дверь, но, видя мрачное настроение полковника, не смел с ним заговорить.
Заметив Щетину, Пётр Петрович крикнул:
– Что тебе? Что ты мне кажешь свою глупую образину!..
– Кипит, ваше скородие, – скороговоркой проговорил денщик.
– Кто кипит? Что?..
– А чайник.
– Ну и чёрт с ним, пусть кипит.
– Чай я давно заварил.
– Ну и пей.
– Я для вас, ваше скородие.
– Что для меня? Что?
– Приготовил чай.
– Убирайся к чёрту с своим чаем!..
– Слушаю, – хмуро ответил Щетина.
Он быстро скрылся за дверью, но спустя немного опять приотворил дверь и так же просунул в дверь свою седую голову.
– Ты опять! – крикнул на него Пётр Петрович.
– Да я всё насчёт чаю, какое ваше будет приказание?
– Слушай, старый кикимора, уйдёшь ты?..
– Что же, уйду, а всё-таки жалко чай выливать, уж оченно крепок…
– Вон! – выходя из себя, крикнул полковник.
Щетина исчез.
Пётр Петрович всё продолжал маршировать по своей комнате; наконец он накинул на плечи плащ и отправился к бараку, где жила Дурова; он застал её совсем готовой в дорогу; у барака уже дожидался небольшой тарантасик, запряжённый парою лошадей, а лихой конь кавалерист-девицы был крепко привязан позади тарантаса. Алкиду, видно, было это неприятно: он бил копытами землю и сильно ржал.
