«Как и мое, – подумала Мэри. – Мои суставы тоже болят, и я больше не могу нагибаться и носить тяжести».
Мария стояла на фоне ярко-красной и золотой осенней листвы и густо-синего неба над ними. Внезапно Сетон вспомнила, что видела это раньше… Но где?
– Эти цвета очень идут вам, – сказала она. – Яркие тона, такие же, какими пользовался Клуэ, когда писал ваш портрет.
Да, вот когда это было.
– Клуэ! – Мария негромко рассмеялась. – Это было давным-давно, в прошлой жизни. У тебя память настоящего ученого.
Она вздохнула и указала в сторону парка. Охотники почти скрылись из виду, но они все еще слышали лай гончих.
– Эти цвета гораздо более прекрасны, чем на любой картине. Давайте принесем скамью и посидим здесь.
Они устроились рядом на мягкой вышитой скамье. Обе были одеты в черное, и лучи послеполуденного солнца быстро согрели их.
Профиль Марии по-прежнему оставался четким и радовал взор; с годами он мало изменился. Мэри помнила его со вздернутым детским носиком еще до того, как он сформировался; она видела, как он гордо расцвел во Франции, стал более зрелым и строгим в Шотландии и наконец почти исчез под вуалями и широкополыми шляпами во времена изгнания. Но сегодня он был виден целиком, все еще красивый и обласканный солнцем.
«Я верю, что любой мужчина еще может полюбить ее, – подумала она. – Если бы только нашелся достойный… Но она больше никогда и никого не полюбит».
– Помнишь дубы вокруг Шамбора? – спросила Мария. – И как мы собирали листья в это время года и искали самые большие желуди, чтобы делать чашки для кукол?
– Да, когда мир был юным… Я никогда этого не забуду.
– Хотелось бы сейчас оказаться там.
– Вам бы хотелось, чтобы мы не уезжали из Франции?
– Нет, не это. Но я хотела бы, чтобы нам позволили вернуться. Когда-нибудь я все равно вернусь туда.
Как странно, что Мария так уверенно говорит об этом.
– Откуда вы знаете?
– Потому что такова моя воля. Я потребовала, чтобы меня похоронили в Реймсе, рядом с матерью и дядей, но боюсь, сама я не буду знать об этом путешествии.
– Не говорите так! – воскликнула Мэри Сетон.
– И ты будешь там, чтобы принять меня, – продолжала Мария.
– Что вы имеете в виду? – встревоженно спросила Сетон.
– Моя дорогая, я хочу сказать, что отошлю тебя во Францию еще до наступления зимы.
– Нет! Нет! Я не покину вас!
Мария повернулась и посмотрела на нее. В уголках ее губ появились морщины, а в их глубине таилась такая печаль, что Мэри поняла смысл выражения «душа смотрит на мир нашими глазами».
– Я твоя королева, не так ли? – спросила Мария. – Если я прикажу, ты уедешь.
Сетон бросилась на колени и обхватила ноги Марии:
– Тогда не приказывайте! Не отсылайте меня прочь!
Мария погладила ее по плечу. Ткань платья нагрелась от солнца.
– Я хочу, чтобы ты отправилась в аббатство Сен-Пьер. Моя старая тетя Рене по-прежнему там аббатиса, и она примет тебя. Ах, Мэри, ты почти так же больна, как и я. Я должна освободить тебя от этого бремени. Ты даже больше не можешь расчесывать мне волосы. Скоро все узнают, что они седые.
– Если вы можете оставаться здесь, то и я могу, – сказала Мэри Сетон. – Как я смогу уехать туда, куда вы так давно хотели попасть, и оставить вас здесь?
– Потому что тогда это будет почти так же, как если бы я сама оказалась там. И еще, Мэри… я не останусь здесь. Меня переводят в замок Татбери, и я не могу допустить, чтобы ты тоже отправилась туда. Моя совесть противится этому. Только подумай – вернуться во Францию, увидеть наших старых друзей и родственников, твоего дорогого брата… Ах, он ведь тоже пострадал!
– Да, лорд Сетон, раненый и попавший в плен после битвы при Лэнгсайде, отправился в ссылку во Францию, где так обнищал, что ему приходилось служить кучером.
– Неужели ты не хочешь встретиться с ним?
– Не так сильно, как остаться с вами.
– Это не твой выбор. Я велю тебе ехать, и ты уедешь до наступления холодов, пока не прекратилось морское сообщение.
Она взяла лицо Мэри в ладони и нежно погладила ее по щекам:
– Мы всегда были очень близки. Ты всю жизнь верно служила мне, даже наши матери были подругами – твоя мать вернулась из Франции вместе с моей, две француженки, вышедшие замуж за шотландцев. Теперь ты должна вернуть мое сердце во Францию. Когда ты уедешь, я буду чувствовать, что уехала вместе с тобой.
Мэри Сетон молча заплакала; слезы оставляли длинные дорожки на ее щеках.
– Пожалуйста, не плачь, – попросила Мария. – Я этого не вынесу. До сих пор вся моя жизнь состояла из разлук и прощаний, но сегодня я впервые делаю это по собственному выбору. Когда ты будешь там, под надежной защитой, среди близких и любимых людей, ты поблагодаришь меня. А у меня будет что-то, чем я смогу гордиться. – Она вздохнула. – Ты знаешь, что теперь они пытаются помешать мне даже раздавать милостыню? Но это не имеет значения. Мой доход настолько уменьшился, что у меня почти не осталось денег на подаяние. Франция стала совсем другой. «И восстал новый царь над Египтом, который не знал Иосифа»[15]. Все влиятельные люди, которых мы знали, уже умерли, и власть находится у тех, кто были детьми, когда мы уезжали из Франции. Маленький Анри стал королем! Другой маленький Анри теперь герцог Гиз. Они не помнят меня, а я их. Мое посольство там превратилось в кучку изгнанников, и не осталось никого, кто мог бы управлять моими хозяйственными делами. Боюсь, именно поэтому с нами так плохо обращаются. Кроме того, мои притязания во Франции кажутся странными; прошло уже более двадцати лет после моего отъезда.
– Только подумайте: мы уехали до начала религиозных войн во Франции, – сказала Мэри Сетон. – Они опустошили страну, и теперь многое лежит в руинах. Нет, даже если я вернусь во Францию, это будет не наша Франция, не та страна, которую мы любили.
– Она сгинула навеки. – Геддон заскулил и поскреб лапой платье Марии. – Что, тебе тоже грустно? Мой дорогой, ты старый и умный пес. – Она похлопала его по голове и потянула за уши, все еще забавлявшие ее после стольких лет. – Пожалуйста, скажи что-нибудь утешительное.
Геддон лизнул ее руку и встряхнулся.
– У собак хватает здравого смысла, чтобы не скорбеть и не предаваться меланхолии, – сказала Сетон. – Возможно, поэтому они так нужны нам. Интересно, в женском монастыре есть собаки?
– Думаю, да; во всяком случае, так было раньше. Разумеется, это тоже могло измениться.
Они смотрели, как солнце опускается к вершинам деревьев, посылая стрелы бронзового света. Над горизонтом появилась туманная дымка. Пейзаж был исполнен покоя, и природа безмолвно принимала окончание дня. Мария взяла Мэри за руку, крепко сжала ее, и дальше они сидели в молчании.
В наступающих сумерках они услышали отдаленный лай собак и поняли, что охотники возвращаются. Они соберутся возле башни, и наступит оживленная суета, пока дворяне будут спешиваться и отдавать слугам добычу для отправки на кухню.
Мария встала и посмотрела на приближающиеся огни; охотники зажгли факелы. Они пели и кричали, несмотря на усталость. Слуги несли три оленьи туши, привязанные к шестам. Гончие трусили рядом с ними, вывалив языки.
– Ваше величество!
Мария узнала голос Шрусбери и отозвалась:
– Да, добрый лорд Шрусбери!
– Мы собираемся подкрепиться в нижней комнате! – крикнул он. – Пожалуйста, распорядитесь разжечь камин и присоединяйтесь к нам.
– С удовольствием, – ответила она и повернулась к Мэри Сетон: – Мне кажется, я буду спускаться целый час. Давай поможем друг другу.
На нижнем этаже в каминах уже потрескивали дрова, и огонь свечей освещал белый гипсовый герб Шрусбери с двумя гончими, поддерживавшими его фамильный щит. На потолке комнаты с изысканным шестиугольным узором и сложным переплетением цветов играли длинные тени. Марии он немного напоминал Францию, один из больших охотничьих замков, воспроизведенный в миниатюре.
Шрусбери снял шляпу и теперь обмахивался ею.
– Здесь довольно жарко, – сказал он.
– Охота удалась? – спросила Мария.
Он ответил осторожно, словно опасался, что это завуалированная просьба.
– Да, взяли лань и двух оленей. Ах! – Он наполнил кубок подогретым красным вином с печеными яблоками, плававшими в большой чаше. – Собаки справились хорошо, особенно борзые и мои тэлботские гончие. Насколько я понимаю, ваш маленький терьер хорош в охоте на барсуков. Нужно будет как-нибудь взять его с собой.
– Боюсь, он стал слишком старым, – проговорила Мария. – Он не поспеет за вами, как и его хозяйка.
В комнате присутствовал один из сыновей Шрусбери, а также несколько его соседей из мелкопоместных дворян. Они, как всегда, смотрели на Марию, готовые запомнить каждую подробность, чтобы потом рассказать об этом. Шрусбери укоряли и за это. Члены Тайного совета жаловались, что он выставляет напоказ свою знаменитую пленницу.
