С каждым днём прибывали всё новые и новые отряды. Киев и киевская земля выставили всех, кто владел мечом, луком и копьём. Собирал свою дружину и ополчение в Переяславле и Владимир Глебович. Со дня на день ждали прибытия черных клобуков хана Кунтувдея, идущих с Роси. Святослав каждый день писал в Чернигов брату Ярославу, чтобы тот не медлил. Давно тянулась эта напряжённая переписка Святослава с Ярославом, но последний юлил, прямо не отвечал.
Узнав, что Кончак перешёл Ворсклу, Святослав снова послал письмо: «Брат, а помоги мне!» На это Ярослав, который уже получил от Кончака богатые подарки и уверения, что половцы хотят всегда быть в мире и дружбе с черниговским князем, ответил: «Аз есмь послал к ним мужа своего Ольстина Олексича, а не могу на свой муж поехати!»
Горячий, как все Ольговичи, Святослав взорвался, братца на чём свет стоит ругал:
— Проклятущий Ярослав! Он, вишь ли, послал Ольстина с ковуями[80], обещая ему, что не примет участия в походе, а теперь нам пишет, что не может идти на Кончака потому, что боится, как бы тот не перебил послов, если он пойдёт. Эх, Ярослав, Ярослав! Если б ты не братом единым моим был, послал бы свои полки на Чернигов, чтобы проучить тебя! Выгнал бы я тебя из белокаменных палат черниговских и пустил бы по миру нищим-изгоем!.. Ярослав, Ярослав!..
Итак, один из сильнейших русских князей откололся, поставив под угрозу успех всего похода.
Святослав написал письмо Игорю: «Брат, я с войском выступаю в последнее воскресенье месяца февраля на безбожного Кончака, что стоит за Лубном на Хороле. А сбирай, брат, свои храбрые дружины да иди на помощь мне! Жду тебя под Лубном!» И послал гонцом опытного и разумного гридня Говьяду.
Гонец без промедления помчался в далёкий Новгород-Северский.
Наконец прибыли черные клобуки. Они стали табором вдоль Лыбеди, где под снегом на лугах было много травы для коней, поставили юрты и разожгли костры. По всему Киеву разнёсся из их котлов запах варёной конины.
Хан Кунтувдей проскакал со свитой на Ярославов двор. Боярин Славута, одетый в тёплый кожушок, опоясанный мечом, провёл его в хоромину Святослава.
Кунтувдей внёс с собою густой запах конского пота и горького дыма походных костров. Расстегнув кожух и скинув волчий малахай, склонил в поклоне круглую лысую голову.
— Салам-алейкум, княже!
— Хан, я рад тебя видеть! — поднялся навстречу ему великий князь киевский. — Сколько с тобою всадников?
— Я привёл шесть тысяч всадников, все — молодец к молодцу, быстрые как ветер, смелые, как степные туры!
Святослав не стал скрывать радости. Широким взмахом руки пригласил хана к столу, велел чашнику наполнить кубки дорогим ромейским вином.
3
В четверг 21 февраля гонец Святослава — он мчался напрямик, останавливаясь лишь на считанные минуты, когда менял у посадников коней на свежих, — прискакал в Новгород-Северский.
Стояло серое, туманное утро. Низкие тучи опустились на город и, цепляясь за звонницы стоящих на холмах соборов и за верхушки дубов, плыли под порывами свежего ветра с запада на восток, с земли Полоцкой на землю Половецкую. Гонец нетерпеливо застучал тяжёлым кованым кольцом на воротах крепости. Вратный страж впустил его. Когда стало известно, что Говьяда от Святослава с важной вестью, то несмотря на раннее время провели его в княжеские хоромы. Вскоре туда вошёл князь Игорь.
Говьяда снял шапку, поклонился в пояс.
— На Русь Кончак идёт, княже! Безбожный треклятый Кончак… Уже на Хороле стоит. Князья киевские собрали свою силу и ждут тебя, княже, с дружиною на Суле…
— А князь Ярослав? — быстро спросил Игорь. — Ты заезжал к нему?
Говьяда, стиснув зубы, помедлил и, глядя князю в глаза, глухо промолвил:
— Князь Ярослав повёл дружбу с Кончаком. Подарки получил от него, после чего направил своих посланцев в степь… Да и хворым сказался…
— Значит, не пойдёт он?
— Нет! Не пойдёт.
— Как же Святослав? — воскликнул Игорь. — Не дай Бог одному подниматься на поганых!
— А он уже не один, — ответил Говьяда. — Князь Рюрик, князь Владимир Переяславский, черные клобуки — сила не малая. Да ведь и ты, княже, с братией — все верят — с ними будешь!..
— Поганые — нам общий ворог, и их можно бить только общими силами! — сказал Игорь. — Я немедля соберу боярскую думу, посоветуемся, как нам лучше и скорее собраться и идти до Лубна…
Через час в княжеской гриднице собрались новгородские бояре и лепшие мужи. Их подняли из-за утренней трапезы, а кое-кого из постели. Они усаживались на лавках в кожухах, разглаживали — кто костяным гребнем, а кто просто пятерней — волосы и бороды, зевали, недоуменно переглядывались. Никто не знал, для чего их созвали ни свет ни заря.
Игорь вошёл в гридницу быстро, стремительно. Тысяцкий Рагуил едва поспевал за ним.
Поздоровавшись, князь сразу объявил, почему так рано собрал боярскую думу.
— Кончак с грозной силой стоит на Хороле, думает пока ещё, прикидывает: куда идти — на Киев, Чернигов или Путивль? Святослав и Рюрик зовут нас, бояре, к ним присоединиться, чтобы вместе по половецкой рати ударить. Что будем делать?
Бояре переглянулись, загомонили. С тех, кто только что позёвывал, сон как рукой сняло. Битва предстоит, да ещё какая! Уже давно с Половецкой степи долетают слухи, что Кончак собирает силы несметные для великого похода на Русь. Так вот, значит, собрал-таки! И уже, как оказалось, на Хороле стоит.
Бояре мнутся, но помалкивают, словно в рот воды набрали. Оно, конечно, угроза смертельная. Не дай Бог, повернёт, треклятый, на Северщину — не миновать беды! Но кому хочется в эту зимнюю непогодь расставаться с тёплой хатой, с горячими блинами и брести по снегам черт знает куда, на самый край света? А может, проклятый Кончак повернёт в другую сторону, и бедствие стороною их обойдёт?
Игорь ждёт. Он хорошо знает своих бояр и лепших мужей. Если б половцы стояли на Сейме, они не сидели бы вот так, как сейчас, молча, не переглядывались бы, как сваты на помолвке, когда жених не мил девице, а сразу схватились бы за мечи. А тут…
— Ну что, Рагуил, Жирослав, Черныш, Добротвор? — он нарочито назвал вельможных бояр, которые имели власть над его дружиной и над черными людьми, потому что к их голосам все остальные прислушивались. — Что будем делать? Чего молчите?
Рагуил опустил глаза, давая понять, что он начинать не хочет. Янь с лёгкой улыбкой на румяном лице смотрит то на князя, то на бояр, сидящих под противоположной стеной. Он самый молодой, его не спрашивают, и у него как гора с плеч. А спросят — скажет. Что ему? К его голосу всё одно никто не прислушается. Так пускай старшие сейчас думают!
Жирослав, дебелый, чёрный, длинноносый, тряхнул копной волос.
— Княже, по-птичьему не перелетишь из Новгорода-Северского аж на Сулу, до Лубна или на Хорол. Вот приехал к тебе гонец от Святослава ныне, в четверг, а Святослав в своей грамоте пишет, что выступает из Киева в воскресенье, — так разве можно успеть, княже? Из Киева до Лубна ближе, чем от нас, а мы, говорю, не птицы и ездим на таких же конях, что и киевские князья. Да и подготовиться к походу нужно… В одночасье не собраться…
Он говорил медленно, обстоятельно. Его слова производили на всех сильное впечатление. То, что никому не хотелось идти в поход, никто прямо сказать не смел. Но, оказывается, и не нужно. Разве мы не хотим? Нет, мы хотим помочь киевским князьям, да не можем успеть соединиться с ними. Слишком поздно сообщил Святослав о походе. Сам виноват! Пусть теперь на себя и сетует. Таким был смысл сказанного Жирославом и это большинством думы с одобрением было воспринято.
Игорь же, пока Жирослав говорил и гомонили, поддерживая его, бояре, думал. А хочет ли он сам участвовать в этом походе? В первые минуты, когда прибыл Говьяда с письмом от Святослава, он сгоряча готов был сразу же идти. Ведь такая страшная для всех угроза! Он и сейчас так думает. Но где-то в глубине души шевелилось и другое: до каких это пор он должен быть на побегушках у Святослава? Ему уже тридцать четыре года — зрелый муж, князь. Не захудалого рода! Из Ольговичей! Пора уже думать о своём будущем. Не век же сидеть в окраинном Новгороде-Северском! Есть ещё и Чернигов! Да и Киев тоже есть! Разве он хуже других? Или Бог разумом, воинским опытом или мужеством обделил?
Его мучила эта душевная раздвоенность и он никак не мог решить, к какому берегу пристать. Но разум и совесть взяли верх.
— Собраться мы сможем за день. Значит выступим завтра! — сказал твёрдо, укрепляя прежде всего себя в том, что идти надо, иначе нельзя, и что они успеют. — Святослав дойдёт до Лубна за четыре дня, мы — за шесть… Тяжело будет, но поспеем вовремя! Пойдём прямо поперёк полей к Суле и затем вдоль неё…
— Это верно, что тяжко придётся нам всем, бояре, — поддержал его тысяцкий Рагуил. — Но если захотеть, если так нужно, то соединиться со Святославом успеем. Черных людей скликать не станем, к князьям Всеволоду, Владимиру Рыльскому и Владимиру Путивльскому гонцов посылать не будем, а пойдём с одной нашей дружиной, тогда успеем!
