дадут поговорить спокойно, да еще этот похотливый козел… Так и ест меня глазами!
Кушан досадливо повел плечами. А куда денешься? Если он хочет узнать про брата, то должен выполнять условия жрицы. Поднявшись по выстланной ковровой дорожкой лестнице, они вышли на террасу второго яруса. Бросив на гостя призывный взгляд, жрица скользнула за занавеску одной из комнат.
Куджула вошел следом.
В алькове царил полумрак. Свет горящих свечей отбрасывал блики на золоченую спинку ложа, блестящие бока ваз, мерцал в тонком стекле посуды. Доносилась тихая музыка: нежные переливы флейты, подхваченные струнами лиры, сплетались в чарующую, обволакивающую сердце мелодию.
И этот запах благовоний – медвяный, упоительный, дурманящий…
– Подожди меня, я скоро приду.
Казалось, взгляд синих бездонных очей проникает в самую душу.
«Какая невозможная красота, – думал Куджула. – Я хочу ее…»
Ноги сделались ватными. Почувствовав, как закружилась голова, кушан опустился на канапелон. Он глубоко дышал, волнами накатывало вожделение, отупляя, лишая разума, воли…
Но что давит в спину? Сунул руку за пояс. Зеркальце! Маленькую бронзовую вещицу Аглая незаметно спрятала, когда обнимала его при прощании.
Аглая! Резко поднявшись, он чуть не упал. Сделал несколько шагов пошатывающейся походкой. Глаза застилал туман, окружающие предметы расплывались и дрожали в воздухе…
Прочь отсюда!
Растопырив руки, он стал искать выход. Вот дверь. Куджула вышиб ее плечом, затем бросился вперед, сжимая в руке зеркальце. Он бежал через полутемные комнаты, не обращая внимания на визг гетер и недовольные крики клиентов, пока не оказался в подсобном помещении среди веников, тазов и кувшинов. Здесь он рухнул на пол, обхватив голову руками, не в состоянии более справляться с поглотившим его безумием…
Лилит вышла из ванной в прозрачном дорийском хитоне с победной улыбкой на губах. Не торопясь – знала, что кушан сражен ее чарами. Пусть помлеет, потомится, распалится еще больше…
В алькове никого не было. Улыбка сошла с ее губ. Внезапно на этаже послышался возмущенный крик.
– Я знаю, где она. Мне плевать, что у нее клиент. Я мало денег тебе плачу? Гони его в шею!
В спальню ворвался магистрат. Увидев жрицу в соблазнительном наряде, осклабился похотливой улыбкой. Казалось, он забыл обо всем на свете. Его просто трясло от возбуждения.
– О, моя радость! Ты ждешь меня!
Лилит обмякла в его объятиях. Синий свет в глазах померк, она опустила руки и молча, с хорошо скрываемым отвращением позволила клиенту увлечь себя на ложе…
Дижман подошел к алькову.
Прислушался: из соседних помещений доносятся приглушенные голоса, смех, сладострастные стоны. В этой – тихо. Огляделся – на террасе никого. Скользнул внутрь и встал у двери, прячась в складках портьеры. Когда глаза привыкли к темноте, он различил на широком ложе силуэт голого человека. Тот спал на боку, похрапывая. Из ванной доносился плеск воды. Подкравшись к кушану, убийца одной рукой вдавил его голову в подушку, а другой с размаху всадил кинжал под ребра.
– Что ты наделал?! – голос Лилит звучал грубо, истерично.
Она вышла из ванной, обернувшись льняной простыней. – Это не Куджула!
Халдей перевернул труп. На него смотрели вытаращенные глаза мертвого эллина.
Грязно выругавшись, Дижман прошипел:
– Мы договорились. Ты меня обманула, кладбищенская тварь.
Жрица подошла вплотную.
– Закрой пасть, шакалий потрох, или я отрежу тебе язык. Забыл, как твои колени дрожали, когда с тобой разговаривал Самаэль?
Она обошла вокруг притихшего халдея. Тот молчал, сжимая в бессильном гневе челюсти. Он слишком хорошо помнил ужас, который охватил его в мрачном подземелье. – Я сама займусь трупом. Помни, что тебе еще нужно убить иудея. Потом ты обшаришь его дом и принесешь мне куски гексаграммы. Убирайся с моих глаз!
Дижман выскользнул наружу.
Лилит вытащила из одежды клиента тугой кошелек, сунула под кровать, а затем позвонила в тревожный колокольчик. Прибежавшим на сигнал охранникам она со слезами на глазах стала рассказывать, как кто-то проник в альков, пока она была в ванной. Наверное, убийца хотел забрать деньги богатого клиента. Ей повезло, что в этот момент он не застал в комнате ее саму, иначе…
Она разрыдалась…
Куджула покинул диктерион глубокой ночью.
Морок отпустил его, но дрожь не унималась. На выходе его никто не остановил – мало ли клиентов уходит отсюда домой, едва передвигая ноги. Из темноты метнулась тень. Тонкая фигурка обхватила его и прижалась, спрятав голову на груди. Аглая ни о чем не спрашивала, только гладила по спине.
Обнявшись, они пошли прочь от храма Афродиты. Конвоир, которому надоело ждать у ворот, хмуро поплелся следом.
Могучий, обросший до копыт длинной шерстью як медленно поднимался по ущелью. Тропинка вилась среди векового кедрового леса. Впереди бежал лохматый пес, обнюхивая камни и изредка оглядываясь на хозяина. Высокий худой старик в расцвеченном заплатами халате вышагивал рядом с яком, опираясь на узловатую палку. Конец намотанной на голову ткани спускался вниз, закрывая лицо до самых глаз, а сбоку крепился фибулой к тюрбану.
Вот и дом.
Старик подошел к яку, чтобы снять тело человека в грязной оборванной одежде. Подхватив «найденыша» под мышки, потянул на себя. Кряхтя, спустил на землю, уложил на рогожу. Подбежавший пес лизнул руку хозяина и заскулил.
– Тихо, Ахриман, – старик потрепал собаку по загривку. – Не мешай мне, ты свое дело сделал, теперь моя очередь.
Взяв ткань за концы, он поволок человека в дом. Уложил на соломенный тюфяк, накрыл толстым одеялом из ячьей шерсти, после чего оставил в покое, пусть отлежится. Накидал в очаг кизяка, чиркнул огнивом. Вскоре заплясавшие язычки пламени наполнили убогое жилище теплом и жизнью. Огонь осветил связки лечебных трав, турсуки, набитые кусками свернувшейся в трубочку коры, сваленные в кучи оленьи и архарьи рога…
Словно это жилище не фарсивана, а лешего.
Первым делом он стащил с «найденыша» лохмотья. Увидев, что все тело в кровоподтеках, закачал головой, зацокал. Медленно, осторожно прошелся пальцами по костям, проверяя на переломы. Затем растер тело медвежьим жиром. Плотно спеленал поясницу чистой ветошью. Аккуратно смазал раны и ссадины черной пахучей мазью. Нагрев воду, бросил в котелок несколько пучков сухой травы. Потом долго ждал, пока отвар настоится, – на такой высоте обжигающего пальцы кипятка никогда не получится, вода будет просто горячей.
Уже глубокой ночью старик приподнял голову незнакомца, чтобы влить теплую жидкость в рот. Удовлетворенно кивнул, увидев, что тот пьет, едва шевеля губами. Собака все это время лежала рядом с гостем, внимательно следя за каждым движением хозяина.
Так продолжалось два дня. Горец то натирал раненого мазями, то поил отварами. На третий день, хлопоча у очага, он
