идти навстречу, но и вы… если что, нас поддержите. Или вам нравится, когда оккупанты гонят вас, как баранов, на чужую войну? Тут он показал на голову отца. Отец говорит: нет, не нравится. Тогда они обнялись, а напоследок вина выпили…
Друзья поговорили, пошутили, потом засобирались домой.
Теплый ветер шевелил волосы, приятно обдувая лицо. Покрытые уличной пылью платаны и тополя тихо шелестели листвой, словно неспешно обменивались новостями на непонятном для людей языке. Пахло персидской сиренью, белым жасмином и шафраном.
Предместье готовилось к вечеру: домой возвращались каменщики и плотники, повесив на плечи сумки с инструментами, повара тащили с рынка кроликов, корзины с инжиром, яблоками, гранатами, а женщины заканчивали прополку и полив огородов.
Детвора все не могла угомониться. Одни играли в камешки: подбрасывали вверх, чтобы поймать на тыльную сторону ладони. Другие, отойдя на несколько шагов, бросали грецкие орехи в пирамидки, сложенные из таких же орехов. Каждый бросок ватага сопровождала насмешками или, наоборот, возгласами одобрения. Совсем маленькие под присмотром матерей играли в куклы.
Ребятня вытащила из яблока червяка. Мальчишка вытянул руку, держит его между пальцами за тонкую слизяную нитку. Товарищи прыгают вокруг, со смехом выкрикивая: «Съел мое яблоко, дай-ка шелк!»
Показался украшенный позолотой паланкин. Шелковая занавеска приоткрылась, после чего из экипажа выглянула рыжеволосая красавица.
– Куджула!
Компания остановилась в недоумении. Кушан подошел ближе.
– Так вот ты какой, – загадочно улыбнулась незнакомка. – А это твоя возлюбленная? – она указала пальчиком на Аглаю. – Симпатичная…
Македонянка смотрела на нахалку круглыми от изумления глазами. Ей не нравилось все – и яркая внешность незнакомки, и развязные манеры, и богато убранный паланкин. А еще она заметила, как переменился в лице Куджула. Он просто стоял рядом с носилками, ничего не говоря, но и не собираясь отходить. Было заметно, что красота незнакомки производит на него сильное впечатление.
Рыжеволосая рассмеялась – словно колокольчик прозвенел.
– Какой ты милый… Ты, наверное, давно не получал вестей от брата, тебе ведь интересно, где он сейчас?
Куджула взял себя в руки.
– Тахмурес? Что с ним?
– Приходи вечером, я тебе все расскажу, – рыжеволосая сунула в руку кушана кусочек пергамента, затем приказала рабам: «Ступайте!»
Глядя вслед носилкам, Гермей ахнул: «Афродита!» Когда Куджула унес Аглаю с площади, он остался на празднике любви. Друзья пытались расспросить его, что происходило на Афродисии, но тот отмалчивался. Теперь он узнал царицу праздника.
По дороге к вилле Деимаха Куджула делал вид, что не произошло ничего особенного, однако Аглая не сводила с него внимательного взгляда. Возле ворот, когда они остались наедине, македонянка невинным голосом спросила:
– А что в записке?
– Не знаю.
– Давай посмотрим.
Не дожидаясь разрешения, сунула руку ему за пояс и вытащила свернутый в трубочку пергамент. Развернув, прочитала: «Храм Афродиты. На закате. Мой повелитель». Аглая нахмурилась: ничего себе – «мой повелитель». Да и место встречи странное. После захода солнца в храм Афродиты ходят с определенной целью.
Она закусила губу.
– Пойдешь?
– Конечно, – Куджула удивился вопросу. – Она что-то про Тахмуреса знает. Вдруг он в беде?
– Да что вообще может знать эта… девка из притона? – сердито выпалила Аглая.
– Не скажи, – задумчиво протянул кушан. – Судя по богатому паланкину, она гетера высокого уровня. А в диктерион всякие люди ходят – и магистраты, и вельможи из дворца Гондофара.
Македонянка решила использовать последний аргумент, как ей казалось, самый существенный.
– Тебя место встречи не смущает?
– Послушай, Аглая, – в голосе кушана прозвучали металлические нотки. – Тебе не о чем беспокоиться. Я туда не за платными ласками иду. Просто поговорю с ней и сразу вернусь. Обещаю.
– Ну, ладно, – македонянка сделала вид, что смирилась.
Приподнявшись на носках, нежно поцеловала любимого в губы. Он ответил ей страстным поцелуем. Вскоре Куджула ушел, а Аглая из-за косяка тревожно смотрела ему вслед…
Накатила ночь.
Вот и площадь. Куджула вошел под арку. Перед ним открылась освещенная фонарями дорожка к святилищу Афродиты. Пройдя сквозь фруктовый сад, он остановился под кроной персикового дерева. На стенах плясали отблески горящих факелов. Со ступенек крепидомы сбежала стайка гетер в коротких хламидах. Заметив кушана, они засмеялись, а одна из них поманила его за собой пальчиком. Он взбежал навстречу бьющему из пронаоса свету.
Храм встретил гостя тишиной.
Куджула почувствовал благоухание букетов из фиалок, лилий, хризантем… Мраморная Афродита одной рукой поправляла край ампехоны [159] на плече, а в другой держала золотое яблоко. Тончайшая ткань струилась по телу, собираясь в складки и облепляя безупречные формы, словно она только что вышла из морской пены в мокрой одежде.
Услышав легкие шаги, кушан обернулся. Рыжеволосая подошла к нему, порывисто взяла за руку.
– Как хорошо, что ты пришел!
– Тахмурес… – голос охрип от волнения.
Красавица закрыла ему рот ладонью. Он невольно вдохнул запах ее кожи, пахнущей миртом, жасмином, мускусом и чем-то еще… и обмер от наслаждения.
– Не здесь, – горячо прошептала она. – Я харимту, мое место в диктерионе, поэтому если меня увидят с посетителем в храме, то накажут. Иди за мной, ты ведь не боишься?
Она чарующе улыбнулась.
– Чего мне бояться… – пробормотал смущенный кушан.
Оба вышли из святилища, спустились по ступеням и направились к флигелю. Жрица вела гостя за собой, словно барашка на веревочке. Свет от жировой лампы выхватывал изящный изгиб шеи и красивые плечи, нежные завитки волос. Изредка она оборачивалась, лукаво поглядывая на него. Куджула старался не смотреть на обтянутые шелком длинные ноги, подрагивающие при ходьбе ягодицы…
Бросив обол в стоявший у входа пифос, он вошел в диктерион. Здесь было многолюдно. На суфах расселись посетители в ожидании назначенного часа для свидания. Полуодетые гетеры разносили орехи, инжир, финиковую сикеру…
Компания подвыпивших мужчин спорила с хозяйкой. Они называли имена диктериад, требуя, чтобы их приняли именно эти девушки. Та старалась успокоить гостей, объясняла, что нужно было заранее обговорить время, а также внести задаток, таковы правила заведения.
Взамен предложила других: «Свежий товар, персиянки, жаркие, как растопленная печь».
Внезапно пундекита забыла про назойливых гостей. Сбросив с лица маску напускной важности, она засеменила навстречу только что вошедшему магистрату – не то астиному [160], не то агораному. Эллин среднего возраста, ростом примерно с Куджулу, протянул ей руку для поцелуя, после чего уселся на услужливо подставленный рабом дубовый клисмос. Два телохранителя с непроницаемыми лицами встали по бокам.
Вдруг магистрат заметил рыжеволосую – тут же приподнялся на стуле и радостно помахал рукой. Та ответила лучезарной улыбкой.
– Ты ведь не откажешься пройти со мной наверх, в апартаменты, – сказала она Куджуле, капризно надув губки. – Смотри, сколько здесь народа, нам не
