class="p1">Кушаны выхватили мечи, оракзай приготовился колоть копьем. Дикари первым делом повалили коней ударами топоров по ногам. Всадники покатились на землю. Один из горцев наступил Тахмуресу на грудь, а другой вдавил кисть с зажатым в ней акинаком в камни. Вырвав руку, кушан попытался вскочить на ноги. Тогда человек, стоящий на его груди, взмахнул дубиной, и свет в глазах сихоу померк…
Когда Тахмурес очнулся, то сначала не понял, где он. Все тело ломит, глаза залиты кровью. Проморгавшись, он увидел прямо над головой на фоне яркого синего неба связанные кисти рук, еще выше – верхушки елей. Голову, чтобы не билась о камни, поддерживала кожаная петля. Скрещенные ноги были примотаны веревкой к жерди. Тело пленника покачивалось в такт шагов горцев. Ему было холодно, потому что куртак с него сняли.
Наконец носильщики остановились, бесцеремонно опустив кушана прямо в снег. Он отдыхал от неудобной позы, чувствуя сквозь тунику пронизывающий холод ледяной корки.
«Странно, что оставили сапоги, только золотые бляхи с них сорвали».
Пленника развязали и поставили на ноги.
Тахмурес огляделся.
Он стоял в центре бияку [157], квадратного двора между мазанками, такими же, как в деревне Мадия, возле огромного родового менгира. Камень был покрыт бурыми подтеками застарелой крови. Перед задымленными лазами из сугробов торчали жерди с надетыми на них горшками.
Кушана окружила толпа оборванцев: грязные полуголые дети, женщины в грубых халатах из некрашеной шерсти, старики в шкурах… Все босые, несмотря на лежащий вокруг снег.
Селяне галдели, вытягивали руки, чтобы схватить его за края туники, тыкали пальцами в анаксориды и сапоги. Его удивило, что на лицах нет ненависти – люди кажутся довольными. Кто-то из ребятни додумался швырнуть в него камень и попал в раненый бок. Тахмурес скривился от боли, а толпа загоготала.
«Что им надо? – подумал он. – Почему не убивают?»
Вскоре в круг втащили Мадия. Халат и тарбан с него сняли, оставив сапоги, сарапис и шаровары.
Оракзая развязали, подтолкнули к Тахмуресу.
– Кто они? – спросил кушан.
Его поразил бледный цвет лица проводника.
– Мандары… людоеды, – тихо ответил Мадий.
Тахмурес сглотнул – так вот почему племя радуется пленникам. Такого конца он не ожидал. Только сейчас он разглядел, что на жерди насажены не горшки, а закопченные человеческие черепа. Ну, ладно, погибнуть в бою – это честь, разбиться в горах во время похода – тоже достойная смерть. Но чтобы тебя сожрали!
Кушан взмолился богам: нет, только не это…
Толпу растолкали суровые лохматые мужчины. На одном из них был куртак Тахмуреса, на другом фетровый колпак. Они схватили кушана за плечи, но тот вырвался и ударом в челюсть опрокинул одного из нападавших. Мадий тоже не сдавался. Завязалась драка, однако селян было больше, к тому же Тахмурес не мог драться в полную силу из-за сломанных ребер.
Пленников повалили на землю, связали руки, после чего снова поставили на ноги и пинками погнали к самой большой каменной норе. Толпа горцев двинулась следом.
Внутри было темно, дымно, пахло жареным мясом и можжевельником. Тахмуреса толкнули так, что он чуть не упал. Прямо перед ним на троне из валунов сидел огромный толстый бактриец с такими же нечесаными космами, как у остальных селян. Он был одет в накидку из странного меха – до земли свисали длинные спутанные пряди, похожие на шерсть яка, но с проплешинами. На груди, среди связки бубенцов без языков, тускло поблескивала золотая цепь Тахмуреса.
Кушан пригляделся к шубе.
«Так и есть… Скальпы!»
Вымазанное мукой лицо шамана с покрасневшими от дыма и густо обведенными сажей глазами производило дикое впечатление.
За его спиной высился идол, грубо вырубленный из толстого чурбана в рост человека. Руки божества росли прямо из черепа, массивный квадратный подбородок упрямо выдавался вперед, а внизу торчали две выпуклости, напоминающие женские груди. На голове истукана высился деревянный колпак вроде царской тиары.
Грязными пальцами толстяк сжимал нож с куском обугленного мяса на острие. Рядом распластался полуголый человек, в котором Тахмурес с содроганием узнал своего воина. Тот неподвижно лежал на животе со связанными руками и ногами. Он был в тунике, но без анаксорид. Тахмурес отвел глаза от окровавленных ягодиц.
По другую сторону трона в яме полыхал костер.
Толстяк ткнул себя пальцем в грудь.
– Барбад.
Пленники молчали – какая разница, как они себя назовут, ужасного конца все равно не избежать.
– Откуда вы? – спокойно спросил шаман.
– Кушаны, – односложно ответил Тахмурес.
Мандар поднял брови, пытаясь понять, что это за народ такой – кушаны. Но потом решил, что это бактрийское племя. Вспомнив про еду, поднес нож ко рту, чтобы зубами снять с острия мясо. Прожевывая волокна и щурясь от удовольствия, спросил:
– Почему вас мало?
– Уходили от ассакенов, пришлось разделиться.
Тахмурес еле ворочал языком. Ему хотелось кричать от досады. Он столько фарсахов прошел с боями. И ради чего? Ради того, чтобы беседовать с этим выродком, глядя на умирающего в муках боевого товарища?
– А это кто? – толстяк ткнул толстым пальцем в Мадия.
– Проводник.
– Где твой кишлак? – обратился шаман к оракзаю.
– В долине Самангана.
Барбад удивился. Из такой дали к нему еще никто не забирался. Внезапно лежащий воин пришел в себя – дернулся, застонал. Мандар босой ногой наступил ему на голову, вжав ее в утрамбованный земляной пол. Потом плотоядно улыбнулся, наклонился и медленно срезал с бедра новый кусок мяса. Кушан сдавленно закричал, забился, насколько позволяли путы, но толстяк продолжал втаптывать его лицо в землю. Вопли несчастного заглохли, видимо, он снова потерял сознание от боли. Шаман деловито сунул нож в костер, наблюдая, как в огонь с шипением капает жир.
Толпа начала медленный круговой танец с выкриками, хлопками и притопыванием.
Тахмурес не мог больше смотреть на дикий разгул, ему хотелось растерзать Барбада голыми руками. Но они были связаны. Ярость застилала ему глаза. Он рванулся вперед, надеясь в отчаянном прыжке дотянуться до шамана, чтобы вцепиться ему зубами в горло, но стоящие по бокам мандары схватили его за тунику, повалили, а затем начали избивать ногами.
Кушан потерял сознание. Над его бесчувственным телом расплывался дым жертвенного костра. Пламя вспыхивало с новой силой, когда шаман опускал в него свежий кусок мяса.
Он не видел, как Барбад вдруг затрясся, закатил глаза, затем впал в неистовство и начал скакать вокруг истукана, издавая жуткий вой…
Тахмурес очнулся под утро от холода. В полной темноте. Сразу вернулась жалящая боль в боку. Рядом кто-то пошевелился.
– Мадий.
– Что?
– Где мы?
– В якчале [158].
– У тебя руки связаны?
– Да.
– Ползи
