сам виноват… а кодекс вместе с камнями мы все равно заберем.
Она замолчала, но через мгновение ее глаза загорелись мертвенным синим пламенем. Фигура у стены шевельнулась. По рукам и ногам трупа волнами прошли конвульсии. Он медленно повернул голову к Иешуа. От ужаса узник не мог пошевелиться, словно прирос к полу. С лязгом кандалы упали на пол. Мертвый фарсиван снял с головы кувшин, обнажив окровавленный череп. Из дыры в макушке высовывалась морда крысы, которая уставилась красными злыми глазками.
Труп медленно поднялся на ноги, сделал шаг вперед, раззявив зловонную дыру рта, потом еще один, еще…
«Аааа!» – закричал Иешуа и изо всей силы пнул мертвеца ногой.
Тот отлетел к стене, но снова выпрямился, затем, растопырив руки, неуклюже бросился на узника. Приблизил вплотную почерневшее и распухшее лицо, сомкнул пальцы на шее. Нечем дышать! Страшно завизжала Лилит…
Дикий вой перерос в скрежет. Очнувшийся от инкубуса [156] Иешуа широко раскрыл глаза. За дверью камеры раздавались голоса. Примерещившийся кошмар сменился реальным. Вот сейчас войдут разъяренные бехдины из атурошана Бахрама, и тогда ему конец!
Дверь распахнулась.
Вместе с порывом свежего воздуха в камеру ворвались ополченцы во главе с Гермеем. Передав Октару факел, македонянин опустился на колени перед Иешуа. Увидев, что тот жив, радостно улыбнулся, помог подняться и вывел из зиндана.
Узник успел бросить взгляд на неподвижно сидящего у стены мертвого фарсивана.
Ночью Тахмурес проснулся от звериного рева.
Вскочив, увидел, что огромный медведь подмял под себя одного из воинов и вгрызается ему в шею. Из плеча хищника торчал обломок копья. Человек болтался под его ударами из стороны в сторону. Он был мертв, но медведь продолжал яростно трепать безжизненное тело.
Кушаны схватили кто копье, кто меч, кинулись окружать зверя. Тот оставил жертву и поднялся во весь свой могучий рост, раскрыв окровавленную пасть с белыми клыками. Грозный рык снова нарушил предрассветную тишину ущелья.
Подбежал Мадий, начал всаживать в зверя одну стрелу за другой. Но это еще больше разъярило хищника. Опустившись на лапы, тот ринулся на оракзая. Жизнь проводника висела на волоске.
Внезапно наперерез медведю метнулся Тахмурес с копьем. Зверь изменил направление бега, чтобы прыгнуть, повалить, растерзать клыками. Вот он навис над кушаном, словно скала. Тахмурес отшатнулся, при этом споткнулся о камень.
Падая на спину, выставил копье, уперев втоком в землю. Медведь всей тяжестью навалился на острие. Копье сломалось, а зверь рухнул на землю, подмяв кушана.
Тахмуреса вытащили из-под мертвого зверя и помогли подняться. Скривившись от боли, он ощупал ребра, кажется, одно или два сломаны. Ему стала понятна причина нападения медведя. Тот пришел к ручью, почуяв запах крови, а некстати проснувшийся воин помешал хищнику лакомиться падалью.
Оракзай туго перевязал командиру поясницу. Больше он ничем не мог помочь: при таком ранении главное дать телу отдохнуть, а ребра срастутся сами собой. Легко сказать! Не пройдена самая трудная часть пути, перевал Саланг.
Тахмурес осмотрел маленькую армию: в живых остались трое, включая проводника и его самого. Но выполнение задачи никто не отменял – впереди Капиша, Барбарикон, Рим.
До Саланга оставался день пути. Кони ассакенов казались более свежими, поэтому беглецы пересели на них.
«Слава лучезарному Митре! У нас нет недостатка в лошадях», – думал сихоу.
За короткое время кушаны успели потерять нескольких тарпанов. Один утонул в реке, другой свалился в пропасть с овринга, третий, испугавшись пчел, понесся прочь от тропы и угодил в яму. Вытаскивать его оттуда никто не стал, пришлось прикончить. Еще несколько лошадей пали от истощения после бешеной скачки в ущелье Сурхаба. Любимого коня, сломавшего ногу, Тахмурес зарезал сам.
Однако чужие лошади все равно шли натужно, потому что выросли в степях, там была их стихия, только на равнине им нет равных в беге. На равнине Тахмурес при необходимости мог проскакать и тридцать фарсахов за день, а в горах – среди каменных завалов, на крутых спусках и подъемах, по острому щебню каждый фарсах давался с трудом.
Тучи разошлись, над головой сияло пронзительно-синее небо. В разреженном горном воздухе окружающие предметы казались удивительно четкими, а краски яркими.
Пихтовые и кедровые леса закончились. Теперь склоны были покрыты островками можжевелового стланца и зарослями рододендрона. Еще выше, где начинался снег, виднелись лишь серые осыпи да блестели острые ребра скал.
Кушан мутило, голова раскалывалась, мучила тяжесть в груди. Яркое солнце жгло до боли, жаля лицо и руки. А стоило посмотреть на снеговые шапки, как начиналась резь в глазах.
Мадий уверенно и спокойно восседал на коне – он чувствовал себя на высокогорье как дома.
Повсюду валялись кости архаров. Проводник объяснил, что зимой горные бараны умирают от бескормицы, так как ущелья завалены снегом. А если архары попадают под снежную лавину, то гибнет все стадо. Зато лисы и волки не страдают от голода.
– Здесь много волков? – спросил Тахмурес.
– Хватает. Сейчас они ушли наверх, потому что перевалы открылись, вот-вот сюда потянутся караваны. Известно: где люди, там и собаки. Здешние волкодавы славятся силой и злобным нравом – отличные сторожа!
Перекусили возле небольшого озерца.
В удивительно прозрачной и чистой воде по илистому дну ползали мелкие рачки. Но она оказалась неприятной на вкус – горько-соленой, такую воду невозможно пить. Накрыли нехитрый стол: вяленое мясо, сушеные фрукты, корешки сильфия. Кушанам есть не хотелось, но они понимали, что подкрепиться надо.
Стайка пестрых уток-пеганок с розовыми клювами благоразумно отплыла подальше от людей. Тахмурес хотел достать одну из них выстрелом из лука, но Мадий отговорил его: на таком расстоянии легко промахнуться, а каждая стрела сейчас на счету. К тому же, чтобы вытащить убитую дичь, придется лезть в ледяную воду – стоит ли?
После привала двинулись дальше.
Оракзай предупредил, чтобы никто не сходил с тропы – двигаться нужно шаг в шаг. Подтаявший подпочвенный лед может превратить любую безобидную с виду прогалину в предательскую трясину.
Кушаны ехали шагом, наслаждаясь тишиной. Оба воина были воодушевлены тем, что сумели остаться в живых и уйти от погони. Однако проводник не разделял их радости, настороженно поглядывал по сторонам, он знал, что расслабляться рано. В этих краях проживает племя, о котором ходят дурные слухи.
Словно в подтверждение его мыслей, впереди с грохотом сорвалась лавина, завалив и без того узкую тропу. Мадий нахмурился – ох, неспроста это! Внезапно из-за скалы вылез одетый в шкуру лохматый детина, громко свистнул. Путники завертели головами – отовсюду спускались такие же дикие с виду люди, размахивая дубинами и каменными топорами.
