в руке?
— Это бог войны Монту.
Лемб проплыл мимо небольшой лодки с занавешенным белой тканью ковчегом в центре. На полубаке замер лысый человек в белоснежных одеждах. Лодку тащили на буксире два тростниковых бариса. Гребцы размеренно погружали весла в воду.
— Жреческая ладья, — пояснил Харисий. — В ковчеге находится алтарь с идолом. — Он ткнул пальцем в направлении полубака: — Видишь эгиду в виде коровьей головы на носу? Это символ богини Исиды... Круглая желтая пластина между рогами — Солнце. Может, даже из чистого золота... Под головой висит ожерелье — «усех» называется. Жрецы ладью пускают по Нилу, иногда на ней в море выходят...
— Зачем?
— Исида вроде как Осириса ищет, мужа своего.
Геродот с пониманием кивнул:
— А что означает набалдашник на конце ахтерштевня?
Капитан улыбнулся:
— Для красоты... Соцветие папируса в форме метелки.
Но больше всего в гавани было дощатых нуггаров с косым треугольным парусом, а также крошечных папирусных плотов, которые сновали по водной глади, словно прудовые водомерки.
Приткнувшись на такой посудине к скуле или корме только что зашедшего в гавань корабля, египтянин в набедренной повязке вытягивал вверх руки с кувшином или полной фруктов корзиной. При этом орал так, что слышно было даже на афинском лембе.
Со стороны борта египтяне подплывать боялись, по опыту зная, что после долгого плаванья усталые и злые гребцы запросто могут огреть навязчивого торговца веслом. Так они и шастали вокруг корабля в ожидании удобного момента, когда можно подобраться поближе.
Триерарх заплатил пошлину за швартовку, после чего флотилия направилась к причалам. Город приближался, над лазоревым морем вставали белые портовые постройки, на фоне кристально чистого, безмятежного неба зеленели рощицы финиковых пальм.
Наконец, Геродот ощутил под ногами твердую поверхность. Ему не верилось, что длительная морская болтанка закончилась. Галикарнасец в нерешительности замер, не зная, что делать дальше.
А пока он просто смотрел на снующих вокруг людей: невысоких египтян в льняных набедренных повязках, смуглых худощавых арабов в длинных полосатых абах и спадающих на спину куфиях, высоких чернокожих эфиопов с леопардовыми шкурами на плечах, хеттов и аморейцев в цветастых хитонах, почти голых рабынь...
Большинство торговцев и рыночных поденщиков, включая рабов, трудились без головных уборов. Гладко выбритые намасленные черепа лоснились на солнце. Лишь пожилые люди носили на лысой голове льняную шапочку.
Харисий взял его за локоть:
— Не отходи далеко от лемба, после полудня уходим в Навкратис... И не вздумай вино продавать в Канобе, тебе предложат только половину от настоящей цены. Так ты себя сразу выдашь, потому что к расточительному эллину портовый агораном отнесется с подозрением. А настучать на тебя персидскому шахрабу для него — раз плюнуть... Если хочешь, пройдемся по торговой площади, там я тебе все покажу.
— Слушай, — сказал галикарнасец, кивнув в сторону группы египтян в длинных хитонах и с большим воротником на шее, — у меня такое впечатление, будто они все стригутся у одного цирюльника.
— Да нет, — засмеялся капитан, — это не прически... Парики! Вообще-то работяги их не носят из-за жары, но в приличном обществе принято ходить в парике. Если ты его не нацепил, на тебя будут косо смотреть. Традиция...
— А кто они такие?
Харисий пригляделся:
— Серы, или, по-нашему, «магистраты». Скорее всего агораном с помощниками... Сейчас начнут к купцам придираться, цены узнавать и товар взвешивать.
— Одеты, как мы, только на шее какая-то гирлянда висит, — заметил Геродот. — Похожая у той эгиды была... На носу корабля.
Капитан замялся:
— Здешние эллины мне говорили, как у египтян одежда называется. Да я не запомнил названия... Хитон не то «месес», не то «месис». В Навкратисе устоялось слово «каласирис». Вот я так теперь египетский хитон и называю. Гиматий вроде бы «дзет». Обернутая вокруг бедер ткань — «схенти» или «шендет»... Воротник на шее — точно «усех». Богачи заказывают ожерелья из золота или драгоценных камешков: лазурита, бирюзы, сердолика... А бедняки делают из того, что под руку подвернется. Особенно у них в уважении бисер...
Друзья осторожно пробирались между торговыми рядами оптового рынка. Чего здесь только не было... Шкуры диких зверей, обмотанные бечевой кипы папирусных листов, связанные попарно слоновые бивни, овечья и козья шерсть в пуках, амфоры с благовониями, изделия из бронзы, стекла, серебра, а также зерно, ткани, соль, украшения...
Прямо на земле высились груды медных чушек с Кипра, оловянных слитков из Таршиша, колец сирийского железа, связок бронзовых прутов. Кувшины с оливковым маслом и гарумом из Иудеи прятались от солнца под пальмовыми листьями.
На тростниковых циновках раскинулись ворохом разноцветные египетские одежды из хлопка и льна. Куча бараньих и воловьих шкур была такой большой, что продавцу приходилось стаскивать верхние связки багром.
Красильные порошки и пасты хранились в больших глиняных чанах: желтая охра из молотых гранатовых корок, толченый древесный уголь, гипсовый порошок, фиолетовая марганцевая краска, лазуритовый ультрамарин, красный кермес из высушенной дубовой тли, зеленая медная паста, иссиня-черная краска индиго...
Рядом стояли открытые мешки с пчелиным воском, клеем, квасцами, щелочами и серым графитовым ломом, который добывают в Аравийской пустыне. От протрав исходил сильный запах уксуса, а над рыбьим клеем алчно жужжали мухи.
От птичьих криков и рева диких зверей можно было оглохнуть.
Харисий подвел Геродота к клеткам:
— Смотри... Павианов и мартышек ловят в Эфиопии. Торговый караван плывет с грузом зерна и папируса до Коптоса [36]. В доках корабли разбирают, чтобы вместе с товарами дотащить по сухому руслу Вади-Хаммамат до порта Левкос Лимен [37]... Там корабли снова собирают, загружают на них товары и плывут по
