— Товар-то у нас всяк, — хитро повел торг боярин, — токмо лежалого не имеем. Какой душу купца тронул? — помятуя, что дочерей незамужних трое, поинтересовался Нил Семенович.
— Купца нашего душу тронули глаза Ростиславы, — мягко улыбнулась великая княгиня. — Купец хорош: и собой красен, и звания княжеского, и добра всякого немало, не бедствует…
— Кто ж таков, неужто княжич Василий? — предположил Нил Семенович, видя пред собой великого князя с княгиней.
— Хочешь со мной породниться? — усмехнулся Дмитрий Константинович.
Боярин в ответ лишь крякнул в кулак, поняв, что ошибся.
— Василию уж невесту просватали, а вот князю Яру приехали сватать. Князь Яр тебе ведом, и он здесь, приехал со мной. Не терпится молодцу жонку заиметь. А ну, купец, покажись отцу девицы, что хозяйкой в дом зовешь, не прячься за спины бояр ближних, — рассмеялся Дмитрий Константинович.
Перед княжеской четой и настороженно взиравшим суздальским боярином предстал Ярослав. Поклонившись поясно, он дрожащим от волнения голосом произнес:
— Вдругорядь прошу тебя, Нил Семенович, отдай в жены Ростиславушку. Нет мне без нее жизни…
— А ты наказ мой помнишь? — сдвинул брови боярин.
— Помню. Ты хотел, чтобы сватом был великий князь. Он перед тобой. Да и сам я ноне не гридь княжеский и не купец новгородский — князь!
— Быть того не может: чтобы из грязи да в князи…
— Может, Нил Семенович. Еще как может. Не сомневайся! Ярослав самый что ни на есть настоящий князь: и мунгольский, и булгарский… и грамота тому есть, самим ханом ордынским выдана, — заверил Дмитрий Константинович.
— Как же это?.. — растерянно развел руки боярин. — И мунгольский, и булгарский… Чудеса!
— Так что, хорош купец? По нему товар? — рассмеялся великий князь. — Ответствуй!
— Честь великая роду моему привалила, и я согласен благословить. Да токмо нет при мне Ростиславушки. На Москве она, в услужении княгини Евдокии.
— Вот и славно, — всплеснула руками княгиня Анна. — Наш путь на Москву, там и свадебку сыграем. Чего тянуть-то…
— Так-то оно так, токмо Ростислава… — зачесал затылок боярин. — Девка больно озорна, сладу нет. А ну, заупрямится?..
— И что, супротив воли родителя пойдет? — удивился великий князь.
— Волю-то я ей при рождении дал. Жонка как в иной мир уходила, попросила, чтобы я новорожденной волю в выборе мужа дал. Разве я мог отказать умирающей, царствие ей небесное, — перекрестился боярин. — Вы уж простите меня, князь Дмитрий, и ты, матушка, княгиня Анна, коли сватовство отказом обернется.
— Не обернется, — уверенно произнес великий князь. — Поезжай в Москву, — кивнул он Ярославу, — а мы завтра поутру следом. Пока приедем, чтобы с девицей было слажено: не позорь меня пред моим зятем Дмитрием московским.
— А от меня весточку Ростиславушке передай, я мигом, не задержу на́долго, — зная несговорчивый норов дочери, заторопился Нил Семенович.
Еще именитые гости не сели за стол, а по снежному насту, вздымая верхнюю порош, устремился конный отряд нукеров, и вел их князь Ярослав.
2
Сердце девичье чутко. Еще утром тревога и смутное ожидание чего-то хорошего затеплились в душе Ростиславы, и она не находила себе места. Княгиня Евдокия, занятая новорожденным и старшеньким Василием, все меньше проводила времени со своими боярышнями, внимая их потаенным мыслям и желаниям, и только на выходы в собор или посольские приемы стайка именитых красавиц окружала великую княгиню владимирскую и московскую.
Не сиделось в горенке, не игралось с такими же боярышнями-однолетками, не пелось и не вышивалось, в тереме стало душно… Ростислава скоро оделась и выскочила на двор. Пахнуло морозцем, щеки девичьи зарделись, заслезились глаза, холодный ветер обжег дыхание… Мягкой варежкой боярышня смахнула слезинки.
— Хорошо-то как! — выдохнула девушка.
Ноги сами понесли к городским воротам, что выходят на Москву-реку. Проходя воротных сторожей, Ростислава приветливо поздоровалась.
— Здравствуй, доченька, — услышала в ответ. — Никак с горки прокатиться решила? Вона как мальчишки раскатали. Ты уж осторожно! Не зашибись ненароком! — неслось вослед.
Знали бы воротные сторожа боярышню…
Ростислава, подложив под себя валявшуюся тут же у горки рогожку, заскользила с высокого берега вниз, к скованной льдом реке. Ветер обжигал лицо, забивал дыхание… Ростислава зажмурила от страха глаза: «Будь что будет!»
В самом низу ледяной горки боярышню закрутило, и она, вылетев с накатанной дорожки, закувыркалась в сугроб.
— Не ушиблась, красавица! — донеслось откуда-то сверху.
— Нисколечко! — рассмеялась девушка, стряхивая с лица налипший холодный пух. Она открыла глаза и, охнув, опустилась на снег. Над ней на шумно выдыхающем пар жеребце возвышался тот, о котором она последнее время только и думала, о ком ночами тайно ото всех проливала слезы, кого любила и ненавидела…
— Ярослав!
Молодец спрыгнул с лошади и опустился перед боярышней на колени.
— Люба моя! Не чаял, что увижу тебя, Ростиславушка! Иссох весь от мыслей о тебе. — Ярослав осторожно прижал девушку к груди.
— Оно и видно, что иссох… Вона щеки-то какие, что яблочки наливные, — сквозь слезы урезонила молодца Ростислава и, спохватившись, плача и смеясь, выкрикнула: — Ты почто так долго не являлся?! — И уже тише добавила: — Любый мой. Как я без тебя жила, один Бог ведает…
— Я за тобой! Ростиславушка… Скоро сватам быть, и батюшка твой с сестрами следом…
— Счастье-то какое! Спознал Господь мои молитвы, — чуть слышно проронила девушка.
Входили в город спешенными, ведя в поводу коней. Впереди, взявшись за руки, следовали Ярослав и Ростислава. Проходя мимо воротных сторожей, боярышня радостно сообщила:
— То жених мой, Ярослав! — чем немало удивила бородатых, промерзших на ветру мужиков.
— Ото дело! — рассмеялся тот, что советовал девушке поберечься. — Пошла с горки покататься, а возвертается с женихом. Может, нам тоже прокатиться, глядишь, молодица внизу дожидается! — и, посерьезнев, добавил: — Совет вам да любовь!
И только когда проходили мимо воины охраны — крепко сбитые, добротно одетые, оружные, ведущие в поводу породистых лошадей, спохватились воротники:
— Что за народ? Почто оружны?
Ярослав, заслышав позади шум, обернулся:
— То охрана моя! Пропустить!
— Как пропустить? А сам-то ты кто?
— Князь ошельский! Ярослав!
Когда воины охраны прошли, воротники загомонели:
— Ишь ты, князь ошельский?
— Где такой Ошел? Ведает кто?
— Нет?
— То-то и оно, что нет! Ну-ка, Ефим, сбегай до сотника. Порасскажи ему про князя и его охрану. Что-то молодцы все как один смуглы, глазищи черные, бороды бриты, но не татары. Татарвю я видал. Ефимка! Обскажи сотнику! Да поспешай! Увалень ты коломенский!
Передав заботу о своих нукерах огнищанину, Ярослав с Ростиславой вошли в княжеский терем. Дмитрий Иванович, разомлевший от послеобеденного сна, пребывал в неге, и когда ближний боярин сообщил великому князю, что в думной палате его дожидается князь татарский и булгарский Яр, он никак не мог взять в толк:
— Какой князь? Откуда? Почто в терем допустили без дозволения?
— Не ведаю, государь. Но князь, по всему видно, из Орды. На княжеской грамоте печать хана Азиза, и охрана тож татарская.
— А князь?
— Князь лицом пригож, говорит по-нашему… И зрел я его ранее, да вспомнить не могу, — развел руки боярин.
— Позови княгинюшку и пришли слуг, одеваться буду, — распорядился Дмитрий.
В палату, где великий князь совещался с меньшими князьями и ближними боярами, принимал послов, княжеская чета вошла чинно, за ними следовали бояре, оказавшиеся в тереме или вблизи его. Наученный ханским послом Ачихожием, князь Дмитрий решил, что лучше лишний раз склонить голову, чем ее нагнут татарские нукеры. Но посреди палаты стоял лишь один молодец, одетый в богатые одежды, при оружии, и чуть в стороне замерла в поклоне одна из княгинюшкиных боярышень. И что-то знакомое было в лике молодца.
