Все так и произошло…
А сейчас Звездица ломал голову над тем, что он скажет Славу, если тот спросит, какой же ответ дать послам царя Асеня? Но разве сам Слав не мечтал о единстве государства Калояна, о его могуществе? Нет, Иван Звездица никогда не откажется от того, за что боролся всю жизнь. Он так и скажет деспоту: надо возвращаться под десницу законного царя Болгарии.
7
Затерянный среди гор Мельник чем-то напоминал болгарскую столицу. Дома его лепились по склонам и сопкам точно так же, как в Тырново, с выступов и балконов так же свисали красноватые гроздья цветов. И только караваны верблюдов, то и дело проплывающих по узким улочкам, нарушали сходство между двумя городами. Высоко подняв маленькие головы, верблюды вышагивали неторопливо, покачиваясь и вздыхая, словно усталые путники. Свисающие по их бокам тяжелые, наполненные знаменитым мельникским вином мехи пестрели яркими коврами и накидками.
В тесных торговых рядах купцы выставляли свои лучшие товары. На старых платанах, росших вдоль берега реки, развешивались разноцветные сафьяновые кожи, тяжелые попоны для коней, тут же продавались хомуты и дуги. Город напоминал огромный базар, втиснутый между крутыми склонами, замыкавшимися крепкой каменной стеной. Две башни возвышались по обеим сторонам городских ворот.
«Здесь продается все», — несколько лет тому назад сказал сеньор де Бов, впервые приехав в Мельник. И Слав долго думал, не было ли в этих словах скрытого умысла. Если бы сеньор де Бов стараниями патера Гонория не был отозван в Константинополь, ему бы несдобровать: Слав, встречая его, приходил в бешенство. Вместо де Бова в Мельнике объявился некий Вольдемар Замойски, набожный и скромный человек. Мечтой его было оставить после себя на земле хотя бы одну церковь. Мельник пленил его своей красотой; он решил, что заветную церковь построит именно здесь. И вскоре выбрал место, пригласил мастеров-каменотесов из Дебра[169], затем иконописцев — из Тырновграда. Храм святого Николая[170] — так назвали потом эту церковь.
Деспот подошел к своему каменному дому. Кто-то из свиты предупредительно распахнул перед ним дверь. Стражник на сторожевой башне в знак приветствия поднял меч и вновь склонил его вниз, к земле. Слав вошел в просторную залу и спросил:
— Где гости?
— Бродят по городу, — раздалось в ответ. — Поискать их и привести, государь?
— Не надо, — Слав махнул рукой. — Позовите первого советника.
Слав снял с пояса тяжелый меч. Давно он не был у себя дома; предпочитал жить наверху, в самой крепости, поближе к воинам. Сюда спускался, лишь когда созывал большой совет или хотел без помех с кем-нибудь поговорить. Этот огромный дом все еще напоминал ему о счастливых днях, прожитых с Изабеллой, все здесь — и цветные росписи потолков, и позолоченные карнизы нагоняли на него тоску и уныние. Здесь ему будто воздуха не хватало, в крепости дышалось легче.
Там, в верхней части крепости, он и принял послов Асеня, засвидетельствовав этим полное к ним доверие. Они умные люди и поймут, что он ничего от них не скрывает, раз пустил их сюда.
Славу показалось, что кто-то идет. Прислушавшись, понял — это размеренные шаги стражника, который ходил по узкой площадке сторожевой башни. Деспот опустился в широкое кресло возле очага, прикрыл глаза. И стал думать о вчерашнем званом обеде. Слав не был пьян, он хорошо помнил, как первый советник, его друг Иван Звездица, поднял чашу за родную болгарскую кровь, за нового царя и как в его мозгу, затуманенном вином, мелькнуло, что он первым предаст его. Нет, Иван не позарится ни на золото, ни на власть. Если говорить о власти, у него в руках и сейчас ее много. И все-таки…
Слав глубоко и мучительно вздохнул.
Деспот совсем недолго ждал первого советника, но это время показалось ему вечностью. Когда Звездица вошел, терпение его было почти на исходе.
— Догадываешься, зачем я тебя позвал?
— Догадываюсь. И все-таки я хотел бы услышать об этом от тебя, государь…
— Оставь ты эти ненужные титулы, Иван. Я хочу поговорить с тобой, как со старым другом. Ты меня знаешь давно, и я тебя тоже.
— Так, брат, — кивнул в знак согласия Звездица.
— Много умных советов ты давал мне, посоветуй и сейчас, облегчи душу… Как думаешь, зачем прибыли послы царя Ивана Асеня?
Иван Звездица увидел ледяной холод в глазах деспота.
— Ты, брат, об этом их и спроси. Они лучше знают, зачем приехали.
— Но я хочу на все иметь готовые ответы, Иван. Пока у меня их нет.
— Мне кажется, они пожаловали к нам, чтобы засвидетельствовать уважение нового царя к властителю Крестогорья.
— Только для этого, Иван?
— Может, и не только… Кажется мне, они приехали прощупать почву насчет присоединения Крестогорья к большой Болгарии.
— Что значит «прощупать почву»?
— Главная их цель — узнать, не угасли ли за эти годы наши родственные чувства к своему племени и тяга родной крови, ее зов в тебе, во мне, в народе.
— Ну, а если во мне этот зов угас?
— Нет, не угас! И ты не криви душой. Довольно мы знаем друг друга, Слав.
— И все-таки, если я скажу, что чувства эти во мне угасли? Что тогда?
— Тогда… трудно будет тебе.
— Угрожаешь?
— Нет, брат, только предвижу… Если ты сейчас откажешься от знамени, под которым шел все эти годы, то выроешь непреодолимый ров между собой и народом.
— Значит, по-твоему, я должен сейчас же присоединиться к Тырновскому царству?
— Нет, я тебе об этом не говорил. И никто из послов не заикнулся. И думаю, что они тебе этого сейчас и не предложат.
— А если?
— Нет, Ивану Асеню необходимо сперва укрепить свое царство и трон. Для этого ему нужны друзья, а не враги… Ты думаешь, он не понимает, что значит для тебя Крестогорье, которым ты владел столько лет? Нет, его послы не потребуют сейчас того, чего ты опасаешься. Но царь Асень захочет этого, когда под тырновскую власть перейдут соседние с ним и с нами земли, когда границы Болгарского царства подойдут к твоим. Тогда хочешь не хочешь, а надо будет присоединяться. Ведь народ ждет этого! Он ждет этого с той поры, когда ты пришел сюда, в горы. И еще… тырновский царь будет к тому времени очень силен. Но на это уйдет не один год. Предоставь все решить времени, другого выхода у тебя нет. Это мой дружеский совет. Я мог бы и промолчать, но хочу, как всегда, быть откровенным с тобой.
— А если они уже сейчас потребуют присоединения?
— Еще раз повторяю, не потребуют. Но если все же пойдет об этом речь — согласись.
— Значит, согласиться? — И деспот потер рукой лоб.
— Согласись, но скажи, что в этом случае латиняне сразу же станут заклятыми врагами Тырновграда. Они и теперь косятся на нового царя. Царь Асень человек умный, и он поймет, что твои слова не хитрость, а суровая правда.
Звездица умолк. Молчал и деспот. Молчал долго и мрачно. Потом ударил рукой по колену и встал. Поднялся и первый советник.
— Сиди, сиди… — И, закусив ус, спросил: — А что скажешь о сыне? Посылать его в Тырново или нет?
— Да неплохо бы послать, — ответил Звездица. И, помедлив, добавил: — Там есть чему поучиться.
Деспот принялся ходить из угла в угол. Его тяжелые шаги гулко раздавались в тишине. Но вот он остановился.
— Умно говоришь, Иван, искренне. Вчера, глядя, как ты радуешься гостям, я подумал: вырвешь ты меня из своего сердца, но ошибся. И рад этому. Только не могу я радоваться той горькой истине, которую ты мне сказал. Знаю, что будет так. Зов крови, тяга к своей родине — все верно… Но чудно устроен человек. Всегда хочет быть выше других, чтобы над ним стоял лишь небесный судия. Трудно мне будет перебороть себя. Нелегко власть уступать. Сатанинское она творение, из меда и смолы — то сладка, то горька. Завидую тем, кто может ее презирать.
Иван Звездица еще не знал деспота таким откровенным и искренним.
8
Патер Гонорий, щурясь, поглядывал в окно на небо и поверял богу свои мысли. Если б не веления небесного судии, он давно бы оставил этот дикий край. Он был послан сюда служить верой и правдой папе и императору, но все забыли о нем. Вместе с рыцарским войском он когда-то отправился крестом и словом воевать против богоотступников. Если ему придется принять смерть, он желал бы одного — умереть в святых местах, возле гроба господня. Сложить свои кости к стопам того, кто все сказанное и несказанное слышит, кто видит все, происходящее на грешной земле. Но до гроба господня он не дошел, смерть пока миновала его, и вот он живет в этой глуши.
Тыльной стороной ладони Гонорий отер проступившие слезы и всхлипнул, как малый ребенок. Может, всевышний наказывает его за какие-то грехи, может, чем не угодил он святому апостолу и потому заброшен в эти дикие горы? Конечно, он не безгрешен. Но какие это грехи, если их можно считать богоугодными делами? Руки его не запятнаны грабежами, не то что у знатных и высокопоставленных рыцарей. Тогда почему же он должен стать искупительной жертвой чужих грехов? Разве не они, знатные, передрались из-за земель и богатств? Разве не слепой Энрико Дандоло натравил крестоносцев на Константинополь? И почему ты, господи, не открыл глаза чадам своим, чтобы увидели они змею, притаившуюся в сердце венецианца? Его слова о богатстве Царьграда, о красоте его женщин разожгли жадность и похоть в рыцарских сердцах. Почему же ты, который все видишь и слышишь, не послал знамение, не заставил миновать Константинополь и продолжить путь к святым местам? Почему ты не сохранил меня и мое сердце от соблазнов другой половины рода человеческого, а обрек его метаться среди грехов? Зачем скрестил мой путь с Маргаритой? Чтобы я стал лишь тенью ее дочери, юной Изабеллы, в этих чужих и неприютных горах? Но ты и этого лишил меня, — Изабелла умерла. Может быть, ты хочешь, всевышний, чтобы я был наедине только с тобой?
