— Вы человек по имени Перкин Ворбек? — спросила она.
Он на секунду отвернулся от нее, чтобы положить книгу на каменную скамью и успокоиться. В это время, вероятно, он решил противоречить ей.
— Или Осбек, — он пожал плечами, как будто это весьма забавляло его. — Все никак не могут решить, как же меня называть. А вы, госпожа, — заметил он, низко кланяясь ей, — видимо, королева Елизавета.
— Я пришла, чтобы посмотреть, как вам здесь живется, — солгала она. — Как обращаются с вами.
— Это так любезно с вашей стороны! Но мучения не так страшны для меня, — сказал он, беря плащ и расстилая его для нее на каменной скамье. Не окажете ли мне честь, Ваше Величество, и не присядете ли здесь на скамье?
У Елизаветы дрожали руки и ноги. Она не могла отказать ему в этом, если бы даже и хотела. Она с благодарностью села в тени старого шелковичного дерева.
— Наверное, вам было трудно пережить крики ненависти, насмешки и тот мусор, который швыряли в вас?
Он нахмурился, и Елизавета решила, что ему было легче пережить сам факт его травли, чем то, что она знает об этом. Было ясно, что его гордость задета. Он свободно стоял перед ней и рассказывал о том, как относится к жизни.
— В такие моменты следует думать о чем-то ином, — сказал он. — О поющем жаворонке, о том, как плохо держится в седле человек, который едет перед вами. Или же вспоминать о любимой женщине!
— И что, это помогает?
Голос королевы был низким и тихим, ей было так жаль его.
— Воображение всегда помогает подняться над реальностью.
— Да, вы никогда не страдали отсутствием воображения!
— От вашего воображения пострадало так много людей, — резко заметила Елизавета.
Он жестом показал, что жалеет об этом. Елизавета опять оттаяла.
— Но когда вы читали ваше признание вины и они так издевались над вами?..
— Именно тогда я понял, что стоит придерживаться их тактики, — ответил он, с явным удовольствием заговорив на эту тему. — Это же не мое признание. Но даже если все было бы так, то нужно было играть в их игры и медленно отходить назад. И еще показывать всем, как все это забавно и смешно. В жизни не обойдешься без юмора и хитрости. Ваши люди в Лондоне больше всего любят посмеяться и пошутить. Уверяю вас, я стал таким опытным в подобных делах, что даже думаю: может, мне следует использовать свое заточение и написать книгу для моих несчастных последователей — «Ораторское искусство после применения тухлых яиц. Интересные высказывания человека, закованного в колодки»?
— Прекратите!
Он улыбнулся ей и стал похож на Дикона из ее воспоминаний.
— Но почему это вас волнует? — спросил он. Он начал поддразнивать Елизавету, притворившись удивленным.
— Потому что вы напоминаете мне…
— Ага. — Он сразу же стал очень серьезным, но не стал продолжать расспросы.
Уходило такое дорогое для нее время. Ей нужно было о многом расспросить его и расставить слишком много ловушек.
— Расскажите мне о моей тетушке, герцогине Бургундской, — потребовала она.
— Она в добром здравии и просила передать вам привет от нее.
— Значит, она предполагала, что вы станете искать встречи со мной?
— Но я же вижу вас, — напомнил он.
— Но совсем не так, как вы с ней на это надеялись.
— Для герцогини это будет большим разочарованием, — признался он. — Она была так добра ко мне.
— И вы ее обожали.
Иллюзия прежнего Дикона была настолько сильна, что она с трудом удержалась, чтобы не добавить: «Вы обожали ее и раньше».
— Я был ей очень благодарен, но я не люблю, когда мною кто-то командует. Ее Высочество старалась держать меня в жестких рамках. И она весьма мстительна. Особенно по отношению к Тюдорам.
— Мне кажется, это она научила вас английскому языку.
— Упаси меня Боже! — воскликнул он и расхохотался совсем как мальчишка. — Она говорит с жутким акцентом.
Его английский был прекрасным, чистым, как холмы Англии.
— Но она все рассказала вам о нас! Назвала наши имена, описала все наши приметы, нашу внешность, наши манеры и привычки, чтобы вы были полностью знакомы с нами. Она рассказала вам о короле Эдуарде.
— В этом не было необходимости, поверьте. Я прекрасно помню своего отца.
— Жана де Ворбека, купца из Турне?
— Если вам будет так угодно!
Непонятно почему, его спокойная уступка разозлила ее больше, чем его гордость.
— Почему вы так спокойно повторяете все, что вам говорят? Я понимаю, что у вас нет и не было выбора здесь, когда король заставлял вас делать все это. Но сейчас, со мной?
Его улыбка была спокойной и приятной.
— Я не достиг своей цели, и убеждать вас в чем-то было бы неправильно с моей стороны.
— Вы хотите сказать, — она быстро подхватила его мысль, — что, пока стоит вопрос о наследовании власти, всегда будет выбор: или мой сын или вы?
— Так как мне ничего не удалось, то, значит, это будет ваш сын.
Наглость, с которой он старался успокоить ее, просто разъярила Елизавету. Она подумала: «Может, он отказывается говорить о праве на престол, чтобы я не стала расспрашивать его?»
— Как вы можете сделать что-то, что повредит моему сыну? Неужели кто-то серьезно поверит, что вы Плантагенет? Мужчины из нашего рода никогда не уговаривали своих союзников отступать. Они боролись, как это сделал Ричард III при Босуорте, или же выезжали вперед перед разъяренной толпой, как сделал Ричард II во время крестьянского восстания.
Его щеки побагровели.
— Никому из них не пришлось увидеть свою землю такой разоренной, и они не видели, как иностранные солдаты насиловали английских женщин, — ответил он.
«Как он умеет изворачиваться», — подумала она и уже решила, что он самозванец и поэтому лжет, когда он внезапно опустился перед ней на колени. В нем не было никакого притворства, никакой позы, он был удивительно искренним.
— Я умоляю вас, расскажите мне о моей жене. Я слышал, что она находится у вас, — попросил он.
— С ней все в порядке, — ответила Елизавета, глядя в его взволнованное лицо. Она подумала — какой же он, наверное, великолепный любовник. — Я не стану утверждать, что она счастлива, но к ней хорошо относятся.
— Все говорит, что вы самая добрая королева во всем христианском мире, — благодарно воскликнул он, наклоняясь, чтобы поцеловать руки, лежащие у нее на коленях.
Несмотря ни на что, она была довольна, услышав подобный комплимент. Ей так хотелось коснуться склоненной головы.
— Легко быть доброй к вашей жене, — с улыбкой сказала она.
— Она покинула все, чтобы следовать за мной. Она такая же милая, как вереск на холмах Шотландии, — заметил он. — Вы не можете сказать ей, что видели меня, что у меня все в порядке? И передайте ей мою немеркнущую любовь…
Елизавета освободила свои руки из его рук. Она прервала его, чтобы он понял свою бестактность.
— Как я могу кому-то сказать, что приходила сюда? — напомнила она. — Вам что, непонятно, как я рисковала, придя сюда?
— Конечно, вы правы. Я просто забылся! — согласился он, поднимаясь с колен.
Она увидела, как помрачнело его выразительное лицо, и поняла, как трудно отказать ему в его просьбе, — именно так бывало по отношению к ее младшему брату.
— Завтра она поедет со мной в Ричмонд. Я постараюсь хотя бы слегка утешить ее, — почти пообещала она.
— Бесс… Мадам… я хочу заключить с вами сделку, — начал он.
Елизавета подумала, что он прекрасный актер: эта обмолвка во время серьезного заявления!..
— Если вы будете добры к Кэйт, я буду продолжать играть роль Ворбека. Я так многим ей обязан… А теперь и вам…
— У вас нет иного выбора, — заметила Елизавета. Она старалась говорить с ним холодным тоном. — Король заставил вас признать, что вы самозванец. Он может сделать это еще раз!
— Но если мне придется взойти на эшафот, я могу сказать все что угодно! Никто не сможет помешать мне сделать это в последний момент. Я так похож на вас!
К сожалению, он был совершенно прав. Сидя рядом с ним при ярком свете дня, Елизавета не могла отрицать этого. И хотя она почти убедила себя, что он не Дикон, мысль о том, что кто-то, столь похожий на ее брата, будет стоят на эшафоте, была невыносимой.
— Вы что-либо помните о своем отце? — внезапно спросила она, чтобы отогнать от себя страшную мысль.
Сразу же настороженность на его лице сменилась выражением нежности и на губах появилась улыбка. Становилось понятным что речь идет отнюдь не о купце из Турне.
— Больше всего мне запомнилось, каким он был высоким и как на него было приятно смотреть. От его одежды исходил приятный запах амбры или мускуса. Я помню ладанку, которую он носил на шее, а на груди у него были вышиты жемчугом прямые линии.
— Все это вы могли узнать, глядя на его портрет.
— Конечно, — согласился он, и в его голосе не было обиды. — Но никакой портрет не подскажет, как оживала комната, когда он в ней находился. Или как самые обычные вещи становились такими интересными. Как он смеялся и заставлял Вилла Гастингса делать все скучные вещи вместо него. Когда у него было время, он так хорошо говорил о книгах, что мы тоже начинали любить их. Он всегда куда-то спешил: то на охоту, то с охоты!
