Это было короткое, как вспышка молнии, явление райских лугов, озаренных каким-то внутренним духовно-космическим сиянием, за пеленой которого восставали неясные очертания то ли замка, то ли собора; эдакой, парящей в органно-возвышенном поднебесье, Шамбалы, открывавшейся ему, как неофиту высших посвященных, в виде благоденственного послания.
…И ворвавшийся в это благостное состояние резкий телефонный звонок был сигналом из иного измерения, иного астрального мира. Словно галактический взрыв, он мгновенно растерзал весь тот призрачно-голограммный мир, в который Высший Разум только что вводил главу суверенной Украинской Республики, и заставил вернуться в земной август 1991 года.
«Наделяя людей властью, Высший Разум тотчас же наделяет их и доступом к информационному центру Вселенной» — последний всплеск того, все еще астрального, сознания, из которого Предверхсовета Украины так неохотно выходил в то раннее, освященное приднепровскими росами, утро.
Еще лежа в постели, Ярчук определил, что эта настойчивая, нервная телефонная трель доносится не из гостиной, где стоял городской телефон, доступ к которому имели члены его семьи и гости, а из узла правительственной связи, располагавшегося в его домашне-служебном кабинете.
«А ведь по пустякам в шесть утра звонить главе государства не станут», — объяснил он себе происхождение этого вызова из киевских госбудней, на ходу застегивая халат и с полусонной неуверенностью ступая на крутые ступени.
— У телефона, — как можно бодрее произнес он, словно всю ночь напролет просидел у аппарата в ожидании этого звонка.
— Журенко говорит. — Услышав имя первого секретаря ЦК Компартии Украины, своего недавнего шефа, Ярчук мысленно напрягся. Предчувствие явно не подводило его. Он еще не знал, что именно произошло, но если в стране произошло что-то из ряда вон выходящее, звонок должен был последовать именно от этого человека, который первым в республике уже давно не был, но вторым себя все еще не осознавал. — Вы уже слышали?..
— Что… «слышал»? — сухо и резко переспросил Предверхсовета. Он отдавал себе отчет в том, что «на дроті»[14] был высший компартийный чиновник, остававшийся в отличие от миллионов других украинцев коммунистом не по партбилету, а по сути своей, по убеждению, по маниакальной ненависти к самой идее о независимой Украине. А потому от него можно было ожидать любой провокации.
— То есть я хочу спросить, вы радио слушаете?
— Радио? Нет. — И, не выпуская трубки, потянулся к стоящему рядом приемнику. — В это время я обычно сплю. — Однако, настраивая приемник, уже мысленно прокручивал ситуацию: «Киев, Львов, Крым?.. Скорее всего, Москва. Если ОНИ и решились что-либо затеять, то конечно же исходить это должно из Москвы. Любая серьезная угроза может исходить сейчас только оттуда».
Тем временем в эфире уже появилась она, Первопрестольная. Сквозь атмосферные и еще бог знает какие помехи, в кабинет Предверхсовета Украины в его резиденции в Конче-Заспе врывался нахрапистый, под Левитана сработанный, голос диктора: «…постановили создать Государственный Комитет по чрезвычайному положению… В соответствии со статьей 127 пункта 3 Конституции СССР и статьей 2 Закона СССР “О правовом режиме чрезвычайного положения” и идя навстречу требованиям широких слоев населения…»
«Какой еще Госкомитет по чрезвычайному положению, да к тому же “идя навстречу требованиям широких слоев населения?!”» — почти похмельно покачал головой Ярчук, пытаясь понять, что там опять, в этой России, происходит; из какой «Авроры» там в очередной раз пальнули; кто именно и по какому случаю вновь захватывает телефонные и телеграфные станции? Угомонится когда-нибудь эта империя или нет; найдется ли наконец сила, которая угомонит ее?
Эти несколько минут они слушали сообщение ТАСС вместе, причем до слуха Предверхсовета долетал и голос, звучавший из приемника, расположенного в кабинете Журенко.
— Вот так вот, — почти ликующе произнес тем временем «партайгеноссе», как после фильма «Семнадцать мгновений весны» во властных структурах Киева начали называть секретарей ЦК. — Как видите, Президент Русаков от должности отстранен, и вся власть перешла к членам ГКЧП.
«Даже аббревиатуру успел запомнить?! — удивился Ярчук. — Вот он — идеальный продукт партноменклатурной эпохи! Впрочем, ты — из продуктов той же эпохи» — тут же осадил себя бывший второй секретарь ЦК. А вслух произнес:
— Ну, это им только так кажется, что перешла. Власть сама по себе не переходит, ее нужно брать.
— Однако же они ее взяли! Разве не понятно?
— А вот это уже только вам так кажется. И еще… что все-таки с Русаковым?
— Пока не известно.
— Но, по крайней мере, он жив?
— Вероятно, да. Кстати, он находится, или, во всяком случае, до вчерашнего вечера находился, на территории суверенной Украины, — это «суверенной Украины» Журенко произнес не без издевки, давая понять недавнему «цекашнику», что тот явно поставил не на те силы, на которые следовало бы ставить. — И кому, как не вам, Леонид Михайлович, знать, что же на самом деле произошло с генсеком; так что…
Не дослушав его, Ярчук положил трубку и, опустившись в кресло, уставился на приемник.
«На всей территории бывшего Советского Союза вводятся законы СССР…» — вот что больше всего врезалось в память в эти минуты в его растревоженную память.
Если бы осуществленный русскими гэкачепистами переворот касался только России, тогда это было бы внутренним делом федералов. Но Ярчук понимал, что попытка возродить Советский Союз в том виде, в каком он был, вернуть под единые законы советской империи[15] Прибалтику, Кавказ и Украину — это уже война. Подавить демократическое и национальное возрождение в такой массе республик можно только жесточайшими репрессиями, наподобие тех, к которым коммунисты уже прибегали в годы Гражданской войны, а затем в двадцатые годы и конечно же в 1937-м.
На службу Ярчук в это утро демонстративно не торопился. К чему? Из Москвы сейчас последуют нервные звонки. И пусть следуют. А его на рабочем месте нет. Он выждет, приценится к ситуации и к шансам путчистов… Что же касается внутренних дел, то он — всегда на связи.
Ярчук неспешно повязывал галстук, когда телефон вновь ожил.
— Это Журенко говорит, — опять услышал он в трубке уверенный, нагловатый голос «партайгеноссе». — Тут уполномоченный ГКЧП прибыл. Из Москвы прилетел, звонит прямо из аэропорта.
— Какая оперативность! — проворчал Предверхсовета. — Кто именно удостоил нас?
— Главком Сухопутных войск Банников.
— Это они что, решили говорить с нами «языком армии»?
— Для начала, генерал Банников хочет всего лишь встретиться с вами, чтобы обсудить создавшееся положение.
* * *
Ярчук выдержал паузу и взглянул на часы: было около девяти. Он хотел спросить, прибыл ли Банников сам или же с группой офицеров, но спросить так — значит показать стороннику гэкачепистов Журенко, что ты боишься Банникова, боишься ареста, переворота уже в масштабах Украины, но по московскому сценарию.
— Что ж, если он прибыл как представитель путчистов, придется встречаться.
— Почему «путчистов»?! — возмутился Журенко, поняв, что определение касается и лично его. — Почему сразу «путчистов»?! Сказано ведь, что главком прибыл в Киев по заданию Госкомитета по чрезвычайному положению, то есть по спасению страны.
— По спасению какой страны и от кого?
— Так ты готов встретиться или отказываешься? — перешел Журенко на «ты».
И Ярчук понял: сейчас первому секретарю даже хочется, чтобы он отказался от этой встречи. Тогда Журенко сам прибыл бы на встречу как официальное лицо, объявил его, спикера парламента, противником ГКЧП, а главное, выступил бы в роли спасителя Украины и всего Советского Союза. Прокрутив в сознании такой вариант развития событий, с двумя ходами наперед, Ярчук, заядлый шахматист, мстительно ухмыльнулся: «Ну, уж такой форы я тебе не дам!» Именно поэтому он по-деловому ответил:
— А что, дело, видать, серьезное. Почему бы и не встретиться, если уж в такую рань человек специально для этого из Москвы прилетел?
— Тогда есть предложение встретиться у меня.
— У вас, говорите?
— Посидим втроем, как теперь принято: без галстуков и прессы.
Ярчук по-крестьянски хитровато ухмыльнулся. Он представил себя, главу суверенной республики, сидящим на приставном стульчике в кабинете первого секретаря ЦК, где судьба государства будет решаться не в беседе с руководителем парламента, а всего лишь — при его участии.
— А где это у тебя? — тоже перешел на «ты», как, по старой партийной традиции, обращался к нему Журенко. — На даче, что ли?
— Почему «на даче»? В Центральном Комитете партии.
