быстро посмотрел ему в глаза.
– Не понимаю, – сказал он, – но если бы так было?
– Если бы так было? – отпарировал офицер. – Я бы пожелал вам от всего сердца счастливого путешествия. А хотя мы незнакомы, может, и вы должны бы мне ответить подобным пожеланием, потому что, видите, и я не по службе еду, но также… ну, домой…
– Далеко? – спросил Кароль.
– Ха! В Белорусь, – ответил офицер.
– Пан Атоназий? – спросил Кароль потихоньку.
– Да. Мы не виделись в Варшаве, – сказал он весело, – а вот пришлось встретиться нам на дороге, стало быть, пан, уже знаешь, с чем я еду?
– Знаю, – сказал Кароль.
– Значит, – весело прервал офицер, – нам нечего друг друга опасаться.
И подали друг другу руки.
– Что Бог даёт, то даёт, – добросил он через минуту, – весь край, что составлял прежнюю Польшу, подаёт признак жизни. Не отошла, я надеюсь, ни одна его часть, не придёт нам, может, легко, не разорвутся кандалы, не сокрушатся, но разорвём их. В эти минуты не только я один бегу домой, чтобы там святые обязанности припомнить. На Волынь, Подолье, Украину, на Литву, Белорусь, Лифляндию поспешили верные дети, чтобы и оттуда отозвался эхом голос, вторящий вашему. Не бойтесь, ничего, может, мы сделать не сумеем, но, как некогда Болеслав вбивал железные столбы на границах Польши, так мы их виселицами и нашей кровью отметим… Горстка нас там, может, будет, но верная долгу…
Он дёрнул на себе мундир.
– Я рад бы эту невольничью ливрею как можно быстрей сбросить, но она меня защищает и заслоняет от неприятеля, я должен её носить, чтобы целым на место попасть.
Вид этого человека произвёл глубокое впечатление на Кароля. Они были уже как братья, и когда пришлось расстаться, не ведая, увидятся ли где-нибудь на земле, глаза обоих прослезились.
Офицер ждал ещё коня, когда подошёл экипаж Кароля, а нужно было им воспользоваться, чтобы как можно скорей убежать. Он очень удивился, не заметив нигде Томашка, пока, после долгих поисков, он, наконец, не появился, но так обвязанный платками, словно его неожиданно самым жестоким образом избили. Нельзя было, однако, доведаться о причине, потому что не издавал голоса, а лицо старательно закрывал. Когда офицер прощался с уже сидящим в бричке Каролем, глаза Томашка, живо выторощенные, были полны страха. Это легко объяснится тем, что офицер командовал ротой, в которой он служил; отсюда и этот неожиданный флюс, и эти платки, которыми обвязался.
* * *
В стороне, в довольно впалом углу, которого мы не можем обозначить, притулённая к лесу, окружавшего её со всех сторон по кругу, неподалёку чернела маленькая деревенька с костёлом и высокими елями; в ней была аккуратная усадебка, но убогая, крыша покрыта соломой, белели над ней две трубы, крыльцо на столбиках с лавками, колодец во дворе, хозяйственные постройки по бокам, слишком тесно, грустно, но ещё по-стародавнему, по-польски. Ни в строениях, ни в их украшении ничего тут не было привозного, всё так, как бывало у нас веками.
В то время, когда прибывшие рассчитывались с возницей перед воротами, дворовые собаки сбежались на их прибытие и встали в ряды, их лай сперва слугу вывел на крыльцо, в шарачковой куртке, далее мужчину в красной шапочке с трубкой на длинном цибухе. От замка до ворот было не так далеко и, прежде чем Кароль отправил фурмана, послышался голос с вопросом:
– А кого это там Бог принёс?
– Доктора, – ответил Кароль спешно.
– О! Это слава Богу… приветствуем, приветствуем, – отвели с крыльца.
Тем временем бричка уехала, а Томашек взял небольшие узелочки и собирался с ними войти на двор, но лающие собаки пустить его не хотели, тот слуга должен был привести их в себя и закрыть на фольварке.
В течении всего этого времени хозяин ожидал на крыльце, нетерпеливый, желая узнать гостя. Был это пожилой уже мужчина, по физиономии виден был или старый солдат, или охотник, потому что крепко держался, несмотря на седые волосы и густо рассеянные по лицу морщины.
Кароль, приблизившись к нему, шепнул ему что-то на ухо, после чего шляхтич его очень вежливо, но с очень расстроенной миной, приветствовал, и вошли в дом. Внутри было бедно, но аккуратно, с порога чувствовался старый холостяк, привыкший к большому порядку, любивший свою тихую жизнь, к который привык за долгие годы; хозяину срочно было угостить прибывшего, но тому было ещё срочней что-то от него узнать.
– Скажите мне сначала, – сказал Кароль, – много тут уже в лесу и как там с ними?
Седой схватился за голову.
– Уж я предпочёл бы ничего не говорить, – сказал он, – если бы мы так в тридцать первом году революцию делали, тогда бы она и двух недель не продержалась, Бог там вас знает, что вы думаете, но это выглядит очень плохо…
– Подождите, – прервал прибывший, – это не конец, это только начало, будет, может быть, лучше, но что же вы видите в том такого плохого?
– А ну, мой благодетель, – сказал шляхтич, – ещё войска нет, а уже мародёры, пришли из города в одних сюртучках, в тонких холевках, всё люд, привыкший к мясу, каша ему смердит, а прежде чем притащились, уже начали болеть. В хате у лесничего лежат трое в горячке, у стражника один, что себе ногу вывихнул, а остальные, хоть там бараки сколотили и постоянно курятся в дыму, пищат, что им холодно.
– Видишь, пан, – произнёс Кароль, – если бы вы это начинали в 31 году с такими людьми, вы, что умели выйти в февраль почти босыми и в одних сюртуках, чтобы сражаться с русскими, иначе это, может быть, кончилось…
Старик подумал.
– Гм, гм, – сказал он через минуту, – а может, это и правда, но увидите сами собственными глазами, как эти слабаки выглядят.
– Мой поручик… – прервал Кароль.
– Я отставной капитан.
– Прошу прощения, – поправился, улыбаясь, Кароль, – стало быть, уважаемый капитан, с кандидатами в солдаты то же самое, как с жеребятами, много из них в коня вырастет, но часть должна пропасть.
Капитан вздохнул.
– Если бы хоть не зимой!
– Мы не имели поры для выбора, но, когда так сталось, проводите меня к ним, чтобы им сердца и духа добавить.
– Уж не сразу, – сказал капитан, – вы должны подкрепиться и отогреться, достаточно будет времени завтра утром.
– Нет, – сказал Кароль, – что им, то и нам; не хочу, чтобы мне лучше было, чем этим бедолагам, дайте мне что-нибудь по-быстрому перекусить на дорогу, а нет, пойду с ними к одном у котлу.
Капитан казался удивлённым, слова, однако, не сказал, побежал на противоположную часть
